..
— Как тебе не стыдно? — не выдержала Валерия Владимировна.— Лишите ее слова.
— Я имею право сказать то, что я думаю,— вскипела Марина.— То, что я говорю правду, подтверждает лишний раз и поведение Валентина. Так может выходить из себя только тот, кому попало не в бровь, а в глаз.
— Ты что, на свой аршин меряешь? — спросил Валентин, с трудом сдерживаясь.
Все зашумели, заговорили, перебивая друг друга. Больше всех досталось Марине. На нее обрушились почтальонша и Валерия, бросал злые, резкие слова Валентин. Только Игорь сидел набравши в рот воды. Да Андрей постукивал карандашом по графину. Коллиев встал, подождал, пока все не успокоились, и начал говорить неторопливо, подбирая слова.
— Молодежь — всегда молодежь. Очень хорошо, что вы с такой горячностью подходите к таким вопросам. Вопрос очень важный. Я не собираюсь, да и не имею права защищать свою дочь. В таких случаях я обязан стоять выше родственных чувств и отношений. Здесь о Марине было сказано много верных слов. И хотя намерения у нее были самые хорошие — в этом сомневаться не приходится,— все же...
...— Что за намерения? — прервала Валерия.— Оскорбить человека, а потом разводить демагогию.
— ...Надо помнить, что эти дела очень щекотливого характера, и надо быть предельно осторожным... Горячность — хорошая черта, она говорит о честности человека, о его воспитании, но...
— А не хватит ли?
— Неужели вы не понимаете, что она сделала?
Коллиев посмотрел на Андрея:
— Ты не можешь следить за порядком?
Андрей рассеянно постучал карандашом по столу и вопрошающе взглянул на Вейкко. Стало тихо, и Вейкко сказал:
— Этот вопрос касается также и Валентина.
Коллиев пожал плечами и, тяжело вздохнув, опустился
на стул.
— Мне нечего говорить,— ответил Валентин.— Как прошел наш поход, как мы отстали и заблудились, я уже рассказал, тут мне нечего добавить. Что было после — все сами видели.
— А ты что скажешь, Игорь?
Игорь отрицательно помотал головой: ему тоже нечего было сказать. Марина глазами приказывала ему говорить, защищаться, но парень не понял ее.
Потом слово взял Ларинен. Раз пришел, надо выступить. Коллиев со скучающим видом отвернулся к окну, стал смотреть на улицу.
— Мне тоже нечего добавить к тому, что уже было сказано,— начал Ларинен.— Я скажу только то, что сказали другие,— я думаю о людях всегда хорошо. Плохо я думаю только тогда, когда вижу, что человек поступает плохо, но и тогда я верю, что он исправится. И теперь я считаю, что Валентин поступил неправильно. Я думаю, мускульную энергию можно использовать и более рационально, есть дела поважнее, чем избиение своего товарища. Мне хотелось бы защитить и Марину. Человек она молодой, может сказать не подумав. Но, видимо, я должен поддержать точку зрения большинства. Самое страшное в том, что Марина даже теперь не поняла, как мерзко она поступила. Ведь из-за нее мы обсуждаем сегодня Валентина, и вы, конечно, его по головке не погладите... А душевная рана, которую она нанесла Мирье. Представьте себе, что творится сейчас у Мирьи на душе. В заключение я должен сказать Марине. Коммунистическая мораль не определяется одной тобой. И ты слышала, как горячо выступает в защиту коммунистической морали этот небольшой коллектив. Коммунистическая мораль— не только дружба, товарищество, но это и та атмосфера, которая пробуждает в человеке желание, стремление делать только доброе, благородное. Ты, Марина, тупым топором нанесла нам рану...
— Так,— заключил Андрей.— Валентин, ты тоже должен что-то сказать. Как ты относишься к своему поступку?
Валентин встал и молчал.
— Ну, ты хоть раскаиваешься в том, что применил физическую силу?
Валентин помотал головой.
— Ну хоть пообещай, что впредь...
— Обещать я могу,— буркнул тот.
— Ну и что же ты обещаешь?
— Я обещаю, я клянусь, что... что и впредь дам по мор- . де каждому, кто оскорбит Мирыо.
Вейкко улыбнулся. Андрей недовольно нахмурил брови. Марина воскликнула почти обрадованно:
— Слышите, слышите. Вот он какой!
Бюро вынесло Валентину выговор, а Марине строгий выговор с занесением в личное дело. Решили, что, когда вопрос будет обсуждаться на общем собрании, будет приглашена Мирья и Марина публично извинится перед ней.
— Я подчиняюсь решению, но я обжалую его,— заявила Марина.
Кто-то спросил:
— А что же мы будет делать с Игорем?
Андрей скрыл улыбку, стараясь выглядеть серьезным.
— Разумеется, Игорь тоже виноват. Вместо того чтобы сразу одернуть Марину, он поддержал оскорбление неуместным смехом. Но мне кажется, что он получил свое наказание сразу же на месте.
— Наказание было что надо,— улыбнулся Игорь.
Стали расходиться. Коллиевы — отец и дочь — вышли
первыми. Игорь подошел к Валентину.
— Что тебе? — Валентин недобро посмотрел на Игоря, словно был готов снова ударить его.
— Да ты хоть сейчас в драку не лезь,— сказал примирительно Игорь.— Дай-ка я пощупаю твои бицепсы.
Валентин подчинился. С видом знатока Игорь ощупал мускулатуру Валентина и подтвердил:
— Да, есть силенка у ребенка. Ты, случайно, боксом не занимался?
— Однажды довелось. Ты знаешь когда.
— Слушай, пойдем сыграем в шахматы. Мы ведь уж лет сто не играли.
Но тут они услышали голос Марины:
— Игорь, ты где? Иди быстрее.
— Ну ладно, сыграем в другой раз,— шепнул Игорь и побежал вслед за Мариной.
У Валентина, впрочем, не было никакого желания играть сегодня в шахматы. Он с нетерпением ждал окончания заседания бюро, чтобы повидать Мирью. После того что случилось на берегу, они еще не встречались. Мирья отсиживалась дома, никого не впуская, а если же и выходила, то шла к Нине, где возле нее околачивался этот шалопай Васели. Валентину хотелось как-то отвадить Васели от Мирьи. Он чувствовал, что уже начинает ненавидеть Васели, который непонятно чем привлекал Мирью, болтовней, наверное, да глупыми остротами. Мирья даже учебу забросила: Валентин знал, что за эти два дня она ни разу не была у учителей. Ничем хорошим это не кончится, расстраивался Валентин. А Елена Петровна тоже хороша. Уехала, а дочь хоть пропадай. Мать называется!
Сегодня он решил разыскать Мирью во что бы то ни стало. Если даже с ней окажется Васели, он подойдет и скажет: «Пойдем, нам надо поговорить».
Дома ее не было. В окнах свет не горел, а крыльцо было припушено свежим нетронутым снегом. На двери висел замок. Валентин направился к Нине.
Нина была у себя в общежитии, но Мирьи у нее не оказалось.
— Где Мирья?
Нина пожала плечами:
— Не знаю. Я тоже ее искала. Что-нибудь случилось?
— Что, сама не знаешь, что случилось? Где же ее найти?
— М-да,— вздохнула Нина.— Заходила она ко мне. Замкнутая какая-то, ничего не говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Как тебе не стыдно? — не выдержала Валерия Владимировна.— Лишите ее слова.
— Я имею право сказать то, что я думаю,— вскипела Марина.— То, что я говорю правду, подтверждает лишний раз и поведение Валентина. Так может выходить из себя только тот, кому попало не в бровь, а в глаз.
— Ты что, на свой аршин меряешь? — спросил Валентин, с трудом сдерживаясь.
Все зашумели, заговорили, перебивая друг друга. Больше всех досталось Марине. На нее обрушились почтальонша и Валерия, бросал злые, резкие слова Валентин. Только Игорь сидел набравши в рот воды. Да Андрей постукивал карандашом по графину. Коллиев встал, подождал, пока все не успокоились, и начал говорить неторопливо, подбирая слова.
— Молодежь — всегда молодежь. Очень хорошо, что вы с такой горячностью подходите к таким вопросам. Вопрос очень важный. Я не собираюсь, да и не имею права защищать свою дочь. В таких случаях я обязан стоять выше родственных чувств и отношений. Здесь о Марине было сказано много верных слов. И хотя намерения у нее были самые хорошие — в этом сомневаться не приходится,— все же...
...— Что за намерения? — прервала Валерия.— Оскорбить человека, а потом разводить демагогию.
— ...Надо помнить, что эти дела очень щекотливого характера, и надо быть предельно осторожным... Горячность — хорошая черта, она говорит о честности человека, о его воспитании, но...
— А не хватит ли?
— Неужели вы не понимаете, что она сделала?
Коллиев посмотрел на Андрея:
— Ты не можешь следить за порядком?
Андрей рассеянно постучал карандашом по столу и вопрошающе взглянул на Вейкко. Стало тихо, и Вейкко сказал:
— Этот вопрос касается также и Валентина.
Коллиев пожал плечами и, тяжело вздохнув, опустился
на стул.
— Мне нечего говорить,— ответил Валентин.— Как прошел наш поход, как мы отстали и заблудились, я уже рассказал, тут мне нечего добавить. Что было после — все сами видели.
— А ты что скажешь, Игорь?
Игорь отрицательно помотал головой: ему тоже нечего было сказать. Марина глазами приказывала ему говорить, защищаться, но парень не понял ее.
Потом слово взял Ларинен. Раз пришел, надо выступить. Коллиев со скучающим видом отвернулся к окну, стал смотреть на улицу.
— Мне тоже нечего добавить к тому, что уже было сказано,— начал Ларинен.— Я скажу только то, что сказали другие,— я думаю о людях всегда хорошо. Плохо я думаю только тогда, когда вижу, что человек поступает плохо, но и тогда я верю, что он исправится. И теперь я считаю, что Валентин поступил неправильно. Я думаю, мускульную энергию можно использовать и более рационально, есть дела поважнее, чем избиение своего товарища. Мне хотелось бы защитить и Марину. Человек она молодой, может сказать не подумав. Но, видимо, я должен поддержать точку зрения большинства. Самое страшное в том, что Марина даже теперь не поняла, как мерзко она поступила. Ведь из-за нее мы обсуждаем сегодня Валентина, и вы, конечно, его по головке не погладите... А душевная рана, которую она нанесла Мирье. Представьте себе, что творится сейчас у Мирьи на душе. В заключение я должен сказать Марине. Коммунистическая мораль не определяется одной тобой. И ты слышала, как горячо выступает в защиту коммунистической морали этот небольшой коллектив. Коммунистическая мораль— не только дружба, товарищество, но это и та атмосфера, которая пробуждает в человеке желание, стремление делать только доброе, благородное. Ты, Марина, тупым топором нанесла нам рану...
— Так,— заключил Андрей.— Валентин, ты тоже должен что-то сказать. Как ты относишься к своему поступку?
Валентин встал и молчал.
— Ну, ты хоть раскаиваешься в том, что применил физическую силу?
Валентин помотал головой.
— Ну хоть пообещай, что впредь...
— Обещать я могу,— буркнул тот.
— Ну и что же ты обещаешь?
— Я обещаю, я клянусь, что... что и впредь дам по мор- . де каждому, кто оскорбит Мирыо.
Вейкко улыбнулся. Андрей недовольно нахмурил брови. Марина воскликнула почти обрадованно:
— Слышите, слышите. Вот он какой!
Бюро вынесло Валентину выговор, а Марине строгий выговор с занесением в личное дело. Решили, что, когда вопрос будет обсуждаться на общем собрании, будет приглашена Мирья и Марина публично извинится перед ней.
— Я подчиняюсь решению, но я обжалую его,— заявила Марина.
Кто-то спросил:
— А что же мы будет делать с Игорем?
Андрей скрыл улыбку, стараясь выглядеть серьезным.
— Разумеется, Игорь тоже виноват. Вместо того чтобы сразу одернуть Марину, он поддержал оскорбление неуместным смехом. Но мне кажется, что он получил свое наказание сразу же на месте.
— Наказание было что надо,— улыбнулся Игорь.
Стали расходиться. Коллиевы — отец и дочь — вышли
первыми. Игорь подошел к Валентину.
— Что тебе? — Валентин недобро посмотрел на Игоря, словно был готов снова ударить его.
— Да ты хоть сейчас в драку не лезь,— сказал примирительно Игорь.— Дай-ка я пощупаю твои бицепсы.
Валентин подчинился. С видом знатока Игорь ощупал мускулатуру Валентина и подтвердил:
— Да, есть силенка у ребенка. Ты, случайно, боксом не занимался?
— Однажды довелось. Ты знаешь когда.
— Слушай, пойдем сыграем в шахматы. Мы ведь уж лет сто не играли.
Но тут они услышали голос Марины:
— Игорь, ты где? Иди быстрее.
— Ну ладно, сыграем в другой раз,— шепнул Игорь и побежал вслед за Мариной.
У Валентина, впрочем, не было никакого желания играть сегодня в шахматы. Он с нетерпением ждал окончания заседания бюро, чтобы повидать Мирью. После того что случилось на берегу, они еще не встречались. Мирья отсиживалась дома, никого не впуская, а если же и выходила, то шла к Нине, где возле нее околачивался этот шалопай Васели. Валентину хотелось как-то отвадить Васели от Мирьи. Он чувствовал, что уже начинает ненавидеть Васели, который непонятно чем привлекал Мирью, болтовней, наверное, да глупыми остротами. Мирья даже учебу забросила: Валентин знал, что за эти два дня она ни разу не была у учителей. Ничем хорошим это не кончится, расстраивался Валентин. А Елена Петровна тоже хороша. Уехала, а дочь хоть пропадай. Мать называется!
Сегодня он решил разыскать Мирью во что бы то ни стало. Если даже с ней окажется Васели, он подойдет и скажет: «Пойдем, нам надо поговорить».
Дома ее не было. В окнах свет не горел, а крыльцо было припушено свежим нетронутым снегом. На двери висел замок. Валентин направился к Нине.
Нина была у себя в общежитии, но Мирьи у нее не оказалось.
— Где Мирья?
Нина пожала плечами:
— Не знаю. Я тоже ее искала. Что-нибудь случилось?
— Что, сама не знаешь, что случилось? Где же ее найти?
— М-да,— вздохнула Нина.— Заходила она ко мне. Замкнутая какая-то, ничего не говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93