Хоть и зарабатывал малец гроши, а все же... То на сплаве, то в лесу. После четвертого класса продавец магазина взял Николая к себе в помощники. Конечно, это был не настоящий магазин. Обыкновенный амбар, и в нем продавали продукты. Продавца, подслеповатого старикашку, вызвали на месячные курсы переподготовки. Образование-то у него тоже было два или три класса церковноприходской школы. Николай остался в магазине один. Продуктов навезли перед распутицей много, а народу понаехало из всех деревень — открыли лесопункт. Вот Николай и торгует — хлебом, мукой, рыбой, мясом каким-то там, сахаром, махоркой. А продавца все нет и нет. Курсы уже кончились, а он не может приехать, распутица. Затяжная была осень. Скует озеро льдом, а через пару дней опять ветер поломает лед, снова замерзнет, снова бури. Пришла лодка с продуктами, затащили мешки к Николаю в амбар, а через день он смотрит — из мешков крупы пар поднимается. Мальчик бегает, чуть не плачет — добро про
падает.. Собрались мужики, составили какие-то там акты и распределили крупу на корм для скотины, за полную цену, кажется.
И вот наконец приехал каким-то образом или прошел по лесам старикашка. Прибежал ночью, весь трясется, гонит мальчика с постели. «Сколько тебе лет?» — спрашивает. «Тринадцать с половиной». Старикашка за голову схватился: «Закон, говорит, есть, нельзя несовершеннолетним магазин доверять. Деньги-то хоть есть у тебя?» — «Кажется, есть немного».— «Где? Покажи».
Ночью с фонарем пошли в амбар. Николай отодвигает какие-то ящики, ломом поднимает полугнилую половицу, вынимает из-под нее брезентовый мешок, полный денег. Как не быть деньгам: почти два месяца торговал. Подсчитали деньги, утром проверили остатки товара. Все сошлось, все оказалось в порядке. Старикашка обнимает мальчика — молодец, мол, только вот расстаться надо. Возраст не тот. По закону не положено.
— Вот так, Мирья, твой отец тоже был торговцем, но не таким, как... этот... коммерции советник твоего Нийло.
— Зачем ты так, мама? Ничего же не решено... с Нийло.
В годы коллективизации Елена и Николай уже были
комсомольцами, Николай даже секретарем ячейки. Образование тогда у него было уже семь классов. Комсомольская ячейка работала активно. Так работала, что другим в пример ставили. Они ездили по деревням и, так же как у себя дома, организовывали вечера художественной самодеятельности, Николай даже с докладами выступал. И неплохо выступал. Читал он очень много. Его в деревне любили и говорили, что далеко пойдет парень, потому что он умный, и трудолюбивый, и честный, и во всем справедливый. Им восторгались, хвалили его. Все были уверены, что Николай не останется в деревне, а уедет учиться и будет большим человеком. Только она, Елена, не могла даже представить себе, чтобы Николай уехал куда-нибудь и она не видела его... Ведь ради него — в этом теперь, через много лет, можно признаться — она тоже ездила выступать по деревням, хотя никаких талантов у нее не было.
Ездили они то на лыжах, то на лошадях. Боже ты мой! — о каких высоких делах они говорили, спорили! Какие планы строили. Говорили, что ревность, например,—это пережиток капитализма в сознании людей, продукт чувства собственника. Елена чуть не плакала от досады, она тоже так говорила, а сама ревновала. Да еще как ревновала!
В соседней деревне жила одна девушка. Настоящая красавица и пела хорошо. Она всегда ездила с ними в культпоходы. И тоже из-за того же Николая. Елена это знала, вернее, не знала, а чувствовала. К Елене Николай относился как к другу, как к товарищу по комсомольской работе. И только. А к Ирье... И Елене было больно и досадно оттого, что в ней, активной комсомолке, жили пережитки капитализма, жила ревность.
Ирья окончила педагогический техникум и вернулась в свою деревню. Елена была в отчаянии, она понимала, что не ей соперничать с учительницей! И вот однажды проводилась конференция учителей. Николай тоже оказался в райцентре, наверное не случайно. Пошел на вечер учителей, где была Ирья. Все нарядные, а он же пришел как настоящий деревенский парень — в сапогах, без галстука. Ирья даже танцевать с ним не пошла: ей было неловко за него.
Так Николай и Ирья поссорились. Николай не понимал Ирью и не хотел понимать. И постепенно они стали друг другу совершенно чужими. Правда, Ирья попыталась помириться с ним, но бесполезно.
Может быть, тогда, а может быть, уже раньше Николай заметил, что Елена любит его, такого, какой он есть,— простого парня, в сапогах, без галстука... И не она, а он сказал ей просто, чуть, правда, покраснев: «Елена... Я давно думаю о тебе... Ты — хорошая...»
— Просто, Мирья, правда? Что он во мне хорошего нашел? Но так он сказал, сказал, как думал.
И так же просто, неделю спустя после свадьбы, он сказал ей: «Лена, я думаю вступить в партию». Николая приняли в партию. А почему она не вступила тогда? На этот вопрос трудно ответить. Если бы ее тогда спросили, почему она не следует примеру мужа, она бы, наверно, ответила, что еще не считает себя готовой вступить в партию, достойной быть членом партии. Теперь она думает иначе. Разве она могла сказать, что не готова к вступлению в партию? Во имя чего же она тогда жила, училась, работала? Она была активной комсомолкой, она шла туда, куда посылали, где была нужнее всего. Работала в колхозе, на скотном дворе, а весной, летом и осенью в поле. Однажды, зимой, когда колхозу дали задание помочь леспромхозу, Елена пошла в лес, работала сучкорубом. Разве она жила другими помыслами, чем Николай, разве она не поступала во всем, как ее муж? Быть может, она была только менее начитанной, чем Николай. Да и то старалась не отстать от него. И все-
таки, когда Николай вступил в партию, она считала это совершенно естественным, иначе быть не могло, а о себе думала, что еще не настало время.
— Вот так, Мирья,— иногда человеку самому трудно определить, достоин или не достоин он стать членом партии. Но бывают трудные моменты, когда нет времени размышлять и думать, когда нужно в одну минуту обрести внутреннюю уверенность и сказать, кто ты. Поэтому в годы войны часто случалось, что беспартийный перед боем оставлял заявление: «Если погибну, считайте меня коммунистом». И многие погибли коммунистами, хотя и без партийного билета. Твой отец тоже погиб коммунистом, но с партийным билетом. Правда, было время, когда его лишили партийного билета. Но он с честью вынес это испытание!
Настало тревожное, беспокойное время. Об этом мать рассказывала Мирье еще раньше. Арестовали председателя колхоза. Неплохой был председатель. Мужик хозяйственный, хотя грамотностью не мог похвастаться. При нем построили новый скотный двор, силосную башню, даже небольшой клуб, обновили почти весь сельскохозяйственный инвентарь, в его колхозе на трудодни давали денег и продуктов намного больше, чем в соседних колхозах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
падает.. Собрались мужики, составили какие-то там акты и распределили крупу на корм для скотины, за полную цену, кажется.
И вот наконец приехал каким-то образом или прошел по лесам старикашка. Прибежал ночью, весь трясется, гонит мальчика с постели. «Сколько тебе лет?» — спрашивает. «Тринадцать с половиной». Старикашка за голову схватился: «Закон, говорит, есть, нельзя несовершеннолетним магазин доверять. Деньги-то хоть есть у тебя?» — «Кажется, есть немного».— «Где? Покажи».
Ночью с фонарем пошли в амбар. Николай отодвигает какие-то ящики, ломом поднимает полугнилую половицу, вынимает из-под нее брезентовый мешок, полный денег. Как не быть деньгам: почти два месяца торговал. Подсчитали деньги, утром проверили остатки товара. Все сошлось, все оказалось в порядке. Старикашка обнимает мальчика — молодец, мол, только вот расстаться надо. Возраст не тот. По закону не положено.
— Вот так, Мирья, твой отец тоже был торговцем, но не таким, как... этот... коммерции советник твоего Нийло.
— Зачем ты так, мама? Ничего же не решено... с Нийло.
В годы коллективизации Елена и Николай уже были
комсомольцами, Николай даже секретарем ячейки. Образование тогда у него было уже семь классов. Комсомольская ячейка работала активно. Так работала, что другим в пример ставили. Они ездили по деревням и, так же как у себя дома, организовывали вечера художественной самодеятельности, Николай даже с докладами выступал. И неплохо выступал. Читал он очень много. Его в деревне любили и говорили, что далеко пойдет парень, потому что он умный, и трудолюбивый, и честный, и во всем справедливый. Им восторгались, хвалили его. Все были уверены, что Николай не останется в деревне, а уедет учиться и будет большим человеком. Только она, Елена, не могла даже представить себе, чтобы Николай уехал куда-нибудь и она не видела его... Ведь ради него — в этом теперь, через много лет, можно признаться — она тоже ездила выступать по деревням, хотя никаких талантов у нее не было.
Ездили они то на лыжах, то на лошадях. Боже ты мой! — о каких высоких делах они говорили, спорили! Какие планы строили. Говорили, что ревность, например,—это пережиток капитализма в сознании людей, продукт чувства собственника. Елена чуть не плакала от досады, она тоже так говорила, а сама ревновала. Да еще как ревновала!
В соседней деревне жила одна девушка. Настоящая красавица и пела хорошо. Она всегда ездила с ними в культпоходы. И тоже из-за того же Николая. Елена это знала, вернее, не знала, а чувствовала. К Елене Николай относился как к другу, как к товарищу по комсомольской работе. И только. А к Ирье... И Елене было больно и досадно оттого, что в ней, активной комсомолке, жили пережитки капитализма, жила ревность.
Ирья окончила педагогический техникум и вернулась в свою деревню. Елена была в отчаянии, она понимала, что не ей соперничать с учительницей! И вот однажды проводилась конференция учителей. Николай тоже оказался в райцентре, наверное не случайно. Пошел на вечер учителей, где была Ирья. Все нарядные, а он же пришел как настоящий деревенский парень — в сапогах, без галстука. Ирья даже танцевать с ним не пошла: ей было неловко за него.
Так Николай и Ирья поссорились. Николай не понимал Ирью и не хотел понимать. И постепенно они стали друг другу совершенно чужими. Правда, Ирья попыталась помириться с ним, но бесполезно.
Может быть, тогда, а может быть, уже раньше Николай заметил, что Елена любит его, такого, какой он есть,— простого парня, в сапогах, без галстука... И не она, а он сказал ей просто, чуть, правда, покраснев: «Елена... Я давно думаю о тебе... Ты — хорошая...»
— Просто, Мирья, правда? Что он во мне хорошего нашел? Но так он сказал, сказал, как думал.
И так же просто, неделю спустя после свадьбы, он сказал ей: «Лена, я думаю вступить в партию». Николая приняли в партию. А почему она не вступила тогда? На этот вопрос трудно ответить. Если бы ее тогда спросили, почему она не следует примеру мужа, она бы, наверно, ответила, что еще не считает себя готовой вступить в партию, достойной быть членом партии. Теперь она думает иначе. Разве она могла сказать, что не готова к вступлению в партию? Во имя чего же она тогда жила, училась, работала? Она была активной комсомолкой, она шла туда, куда посылали, где была нужнее всего. Работала в колхозе, на скотном дворе, а весной, летом и осенью в поле. Однажды, зимой, когда колхозу дали задание помочь леспромхозу, Елена пошла в лес, работала сучкорубом. Разве она жила другими помыслами, чем Николай, разве она не поступала во всем, как ее муж? Быть может, она была только менее начитанной, чем Николай. Да и то старалась не отстать от него. И все-
таки, когда Николай вступил в партию, она считала это совершенно естественным, иначе быть не могло, а о себе думала, что еще не настало время.
— Вот так, Мирья,— иногда человеку самому трудно определить, достоин или не достоин он стать членом партии. Но бывают трудные моменты, когда нет времени размышлять и думать, когда нужно в одну минуту обрести внутреннюю уверенность и сказать, кто ты. Поэтому в годы войны часто случалось, что беспартийный перед боем оставлял заявление: «Если погибну, считайте меня коммунистом». И многие погибли коммунистами, хотя и без партийного билета. Твой отец тоже погиб коммунистом, но с партийным билетом. Правда, было время, когда его лишили партийного билета. Но он с честью вынес это испытание!
Настало тревожное, беспокойное время. Об этом мать рассказывала Мирье еще раньше. Арестовали председателя колхоза. Неплохой был председатель. Мужик хозяйственный, хотя грамотностью не мог похвастаться. При нем построили новый скотный двор, силосную башню, даже небольшой клуб, обновили почти весь сельскохозяйственный инвентарь, в его колхозе на трудодни давали денег и продуктов намного больше, чем в соседних колхозах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93