Вот только бы, не дай бог, не пошел в своего папашу. Потому что отец его, муж Марики, хотя и ходит с ними по воскресеньям на пасеку, пчелок избегает, все норовит посидеть под деревом, почитать, а пчелы все равно только его и жалят. И Марика с Ильдикой, старшей из сестер, которая в Братиславе живет и только приезжает в гости на неделе или в воскресенье, помогать мед выбирать, обе посмеиваются целый день над Владко, мужем Марики, смеются, потому что уже с самого утра эти две негодницы знают, что его, как пить дать, пчела ужалит. А тот, едва почувствует укус, заохает, вскочит, начнет бегать, руками размахивать, тут опять пчела, еще одна — шасть из улья, бац! — вот тебе, дурачина, еще разок! Ой, что тут несчастный начинает выделывать — и выть, и скакать! А пчела снова тут как тут, летит себе с цветка, тяжело нагруженная, на ножках пыльца, и вот она уже у тебя под рубашкой, а еще чаще в волосах.
Столько они всего про пчел понарассказали, что даже я задумал было стать пасечником, а еще мне ужасно хотелось им намекнуть, что, мол, с удовольствием пошел бы с ними в воскресенье на прогулку, посмотреть на ульи и заглянуть в них, потому что, может, потом, когда выучусь, и я себе штучку-другую ульев куплю, но до той поры мне нужно хоть немного этому делу подучиться. Ведь я совсем профан, не отличаю рабочую пчелу от трутня, пчелиной матки еще никогда не видал и не знаю, как выглядят кормилицы, которые дают матке маточное молочко, и вообще понятия не имел, что это за пчелы — кормилицы, чего они в это свое молочко кладут; не знал я, что цветочный нектар носят в улей только рабочие пчелы, а потом отдают его другим пчелам на переработку, и как устают рабочие пчелы, сколько им нужно налетать километров, какие они трудолюбивые и как быстро погибают, мрут от работы, но поколения пчел так быстро сменяются, что, если-пищи достаточно, в каждом улье всегда хватает пчел, иногда, впрочем, они начинают роиться,
это когда у них появляется новая матка, а две матки в одном и том же улье не уживаются, словом, во всем у них порядок, стоит поставить новую рамку, разделить перегородками семьи — и они уже работают, хорошо, слаженно, чистят, носят, заботятся о матке и о молодых пчелах, о будущих кормилицах. И все, главным образом, кормилицы, молодые пчелки любят матку. В самом деле, почему именно молодые кормят матку, у людей вот все наоборот, не дети — а матери, а мать детям пищу добывает... Пищу, кстати сказать, приносят рабочие пчелы, они и про воду не забудут, поешьте, напейтесь, кормилицы и сторожа, покормите матку, чтобы стала плодовитой, заботьтесь о будущем расплоде, кормите этот расплод, закутайте его и защитите теплом, уложите в запасные рамки пыльцу и мед, переработайте нектар в мед и создайте новое чудо, наделайте пахучего воска, новые, белые, девственно чистые пласты, стройте и укладывайте, нам есть откуда носить, кормитесь и кормите, мы вам наносим и погибнем, спинки у нас уже почернели и на ножках стерлись щеточки, на которых мы носили цветочную пыльцу. Наши силы на исходе, да и хоботки болят, когда мы ищем нектар, осталось только жало да мешочек с ядом, ведь мы всего-навсего рабочие пчелы, наше время отмерено, мы скоро погибнем, но вы, вы дадите нам смену, и она придет с радостью, а вы заботьтесь даже о трутнях и печальтесь только тогда, когда потеряете матку, вот тогда жужжите, горько плачьте, плачьте, жужжите и заламывайте крылышки, чтобы и пасечник это заметил, потому как, если и в самом деле судьба отняла у вас матку, он вам ее даст. Пасечник знает, что жизнь обыкновенной пчелы слишком коротка, матка-то живет дольше, но и у матки свой век, поэтому нужно иногда и ей замену подыскать, тогда пчелы, забыв печаль, опять станут жить весело, семья снова разрастется, заживет, и хотя пчелы гибнут, но живут и гибнут они с любовью к труду, с любовью к семье, живут, гибнут, но не погибают совсем, ничего не проходит бесследно. Как же так? Что такое жизнь? Работа? Усталость? Радость? Забота о сегодняшнем дне и о будущем? Жизнь прекрасна! Прекрасна жизнь пчел, и, пока есть в улье матка, их жизнь — вечна...
Несколько раз мне давали в баночке меда. В другой раз угостили яблоками и с собой немного дали. Потому что и фруктов у них было полно. Вокруг дома сплошные фруктовые деревья. Такие красивые, ухоженные. В садоводстве семья знала толк! Но больше всего мне нравилось, что у них за садом протекал ручей, хотя я охотно назвал бы его речкой, но все-таки это был просто ручей, сейчас его и ручьем-то не назовешь, но тогда там и рыба водилась, только некому было ловить. Рук на все не хватало. Лишь Владко пробовал изредка забросить удочку, но обычно впустую. Наверное, все клева не было. Но и без того там было прекрасно. Птиц — видимо-невидимо, пришлось даже духовое ружье купить. Впрочем, они говорили, что из этой духовушки стреляют только по щуркам. Потому что, хотя щурки и симпатичные птички, пасечники их ненавидят. Невозможно представить, сколько пчел сжирают такие вот щурки. А до чего же ленивы! Сядут себе на ветку возле улья, а как пчелки начинают вылетать, они и ловят одну за другой. Мерзкие птицы, сколько же можно жрать? Сколько в вас влезет? И так изо дня в день. Хватит и одного гнезда щурков возле улья, чтобы такого натворить — пасечника потом кондрашка зашибет. И мыши тоже дрянь порядочная. Поселится какая-нибудь в улье, обыкновенно уже осенью, когда у пчел начинается спячка, и, если пасечник вовремя не заметит, плохо пчелам зимой придется, а некоторые и вовсе не перезимуют. Бывает, впрочем, что пчелы сами с мышью справляются, умертвят ее и набальзамируют воском и прополисом. А пасечник, открыв весной улей, не преминет рассказать друзьям: «Послушайте, я в этом году фараона в улье нашел».
Так вот, речка эта, вы уж простите, но больно хочется мне в свою прозу речку вставить,— до чего она была красива! В саду лежала лодка, совсем обыкновенная заурядная лодка, но спусти ее на воду — и плыви себе потихоньку на веслах мимо других садов, мимо фруктовых деревьев или под разбросанными то там, то здесь ивами или буйной зеленью кустов, над которыми раскинула свои, похожие на руки, ветви дикая груша, а вот обычная для этих мест лещина, с нее осенью с тихим бульканьем падают в воду орехи. Мне разрешили приходить, когда захочется, и кататься на лодке, но я немного боялся воды, плавать, правда, умел, а вот грести — нет и стеснялся этого. Еще мы собирались сплавать
как-нибудь на лодке до Малого Дуная, все думали, что мне там обязательно понравится. Конечно, понравилось бы, раз Адрика так сказала, одно ее обещание многого стоило. И Малый Дунай в ту пору дивно хорош, я до него несколько раз доходил пешком, был он еще чистый, вони и масляных пятен на нем тоже не было. Жалко эту реку, и рыб жалко, и певчих птиц жалко до слез!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Столько они всего про пчел понарассказали, что даже я задумал было стать пасечником, а еще мне ужасно хотелось им намекнуть, что, мол, с удовольствием пошел бы с ними в воскресенье на прогулку, посмотреть на ульи и заглянуть в них, потому что, может, потом, когда выучусь, и я себе штучку-другую ульев куплю, но до той поры мне нужно хоть немного этому делу подучиться. Ведь я совсем профан, не отличаю рабочую пчелу от трутня, пчелиной матки еще никогда не видал и не знаю, как выглядят кормилицы, которые дают матке маточное молочко, и вообще понятия не имел, что это за пчелы — кормилицы, чего они в это свое молочко кладут; не знал я, что цветочный нектар носят в улей только рабочие пчелы, а потом отдают его другим пчелам на переработку, и как устают рабочие пчелы, сколько им нужно налетать километров, какие они трудолюбивые и как быстро погибают, мрут от работы, но поколения пчел так быстро сменяются, что, если-пищи достаточно, в каждом улье всегда хватает пчел, иногда, впрочем, они начинают роиться,
это когда у них появляется новая матка, а две матки в одном и том же улье не уживаются, словом, во всем у них порядок, стоит поставить новую рамку, разделить перегородками семьи — и они уже работают, хорошо, слаженно, чистят, носят, заботятся о матке и о молодых пчелах, о будущих кормилицах. И все, главным образом, кормилицы, молодые пчелки любят матку. В самом деле, почему именно молодые кормят матку, у людей вот все наоборот, не дети — а матери, а мать детям пищу добывает... Пищу, кстати сказать, приносят рабочие пчелы, они и про воду не забудут, поешьте, напейтесь, кормилицы и сторожа, покормите матку, чтобы стала плодовитой, заботьтесь о будущем расплоде, кормите этот расплод, закутайте его и защитите теплом, уложите в запасные рамки пыльцу и мед, переработайте нектар в мед и создайте новое чудо, наделайте пахучего воска, новые, белые, девственно чистые пласты, стройте и укладывайте, нам есть откуда носить, кормитесь и кормите, мы вам наносим и погибнем, спинки у нас уже почернели и на ножках стерлись щеточки, на которых мы носили цветочную пыльцу. Наши силы на исходе, да и хоботки болят, когда мы ищем нектар, осталось только жало да мешочек с ядом, ведь мы всего-навсего рабочие пчелы, наше время отмерено, мы скоро погибнем, но вы, вы дадите нам смену, и она придет с радостью, а вы заботьтесь даже о трутнях и печальтесь только тогда, когда потеряете матку, вот тогда жужжите, горько плачьте, плачьте, жужжите и заламывайте крылышки, чтобы и пасечник это заметил, потому как, если и в самом деле судьба отняла у вас матку, он вам ее даст. Пасечник знает, что жизнь обыкновенной пчелы слишком коротка, матка-то живет дольше, но и у матки свой век, поэтому нужно иногда и ей замену подыскать, тогда пчелы, забыв печаль, опять станут жить весело, семья снова разрастется, заживет, и хотя пчелы гибнут, но живут и гибнут они с любовью к труду, с любовью к семье, живут, гибнут, но не погибают совсем, ничего не проходит бесследно. Как же так? Что такое жизнь? Работа? Усталость? Радость? Забота о сегодняшнем дне и о будущем? Жизнь прекрасна! Прекрасна жизнь пчел, и, пока есть в улье матка, их жизнь — вечна...
Несколько раз мне давали в баночке меда. В другой раз угостили яблоками и с собой немного дали. Потому что и фруктов у них было полно. Вокруг дома сплошные фруктовые деревья. Такие красивые, ухоженные. В садоводстве семья знала толк! Но больше всего мне нравилось, что у них за садом протекал ручей, хотя я охотно назвал бы его речкой, но все-таки это был просто ручей, сейчас его и ручьем-то не назовешь, но тогда там и рыба водилась, только некому было ловить. Рук на все не хватало. Лишь Владко пробовал изредка забросить удочку, но обычно впустую. Наверное, все клева не было. Но и без того там было прекрасно. Птиц — видимо-невидимо, пришлось даже духовое ружье купить. Впрочем, они говорили, что из этой духовушки стреляют только по щуркам. Потому что, хотя щурки и симпатичные птички, пасечники их ненавидят. Невозможно представить, сколько пчел сжирают такие вот щурки. А до чего же ленивы! Сядут себе на ветку возле улья, а как пчелки начинают вылетать, они и ловят одну за другой. Мерзкие птицы, сколько же можно жрать? Сколько в вас влезет? И так изо дня в день. Хватит и одного гнезда щурков возле улья, чтобы такого натворить — пасечника потом кондрашка зашибет. И мыши тоже дрянь порядочная. Поселится какая-нибудь в улье, обыкновенно уже осенью, когда у пчел начинается спячка, и, если пасечник вовремя не заметит, плохо пчелам зимой придется, а некоторые и вовсе не перезимуют. Бывает, впрочем, что пчелы сами с мышью справляются, умертвят ее и набальзамируют воском и прополисом. А пасечник, открыв весной улей, не преминет рассказать друзьям: «Послушайте, я в этом году фараона в улье нашел».
Так вот, речка эта, вы уж простите, но больно хочется мне в свою прозу речку вставить,— до чего она была красива! В саду лежала лодка, совсем обыкновенная заурядная лодка, но спусти ее на воду — и плыви себе потихоньку на веслах мимо других садов, мимо фруктовых деревьев или под разбросанными то там, то здесь ивами или буйной зеленью кустов, над которыми раскинула свои, похожие на руки, ветви дикая груша, а вот обычная для этих мест лещина, с нее осенью с тихим бульканьем падают в воду орехи. Мне разрешили приходить, когда захочется, и кататься на лодке, но я немного боялся воды, плавать, правда, умел, а вот грести — нет и стеснялся этого. Еще мы собирались сплавать
как-нибудь на лодке до Малого Дуная, все думали, что мне там обязательно понравится. Конечно, понравилось бы, раз Адрика так сказала, одно ее обещание многого стоило. И Малый Дунай в ту пору дивно хорош, я до него несколько раз доходил пешком, был он еще чистый, вони и масляных пятен на нем тоже не было. Жалко эту реку, и рыб жалко, и певчих птиц жалко до слез!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25