Целыми днями я думал об Адрике. Иногда мне мечталось, как было бы здорово теперь, когда времени у меня полно, скажем, в субботу или в воскресенье перед обедом поехать вместе с ними, проведать пчел. А как-то вечером я увидел Адрику на улице, она прогуливалась с каким-то парнем. Его я рассмотреть не успел, не хотелось по-дурацки выглядеть, разглядывая. Пришлось сделать вид, что я их не заметил. Они-то меня точно не видели, с такой скоростью я испарился.
Тут уж я совсем лишился покоя. Кто же это? Кто это мог быть? С кем она прогуливалась? Спросить разве у нее? Поинтересоваться невзначай? Ну уж нет, не буду! Может же она гулять по улице с кем хочет, кто ей запретит. Не стану спрашивать. Ведь это мог быть и одноклассник. Сделаю вид, что ничего не знаю.
В сентябре она поступила на работу. В бухгалтерию какого-то мало кому известного предприятия. Впрочем, может, даже известного, но я лично о нем никогда не слышал. И она, наверное, тоже, пока не начала там работать. Совсем вылетело из головы, как эта контора называлась. Ну и черт с ней, все равно она потом перешла в другое место, в институт сварки. Но это я уже забежал слишком далеко вперед.
Для меня начало учебного года всегда было самой трудной порой, потому что новый учебный год у всех начинался всегда в новом. Принято было надевать новый или хотя бы выходной костюм, покупать новые учебники, тетради, словом, все, что полагается студенту.
И, как правило, у каждого студента все это имелось. Правда, если он побывал на каникулах дома и что-то получил от родителей, или заработал, или еще каким-то образом. А я все каникулы провел в Иванке, чтобы не лишиться надежного заработка на время занятий. Так что в каникулы немного я накопил. Не с чего было. За целое лето даже никто не умер. (Да простят меня жители Иванки за такое кощунство. Я их люблю больше, чем они думают, даже незнакомых, ведь я давно там не живу.) А самое неприятное было то, что в начале учебного года, то есть именно в то время, когда студент больше всего нуждается в деньгах, он еще и стипендию не получает. Ее, конечно, выплатят, но потом. Лично я всегда считал, что студентам надо начислять стипендию и на время каникул, чтобы к началу занятий сколько-нибудь набегало. Тогда для некоторых студентов новый учебный год выглядел бы гораздо привлекательней, и учеба пошла веселее. Хотя я был чрезвычайно благодарен государству за заботу о тех, кто учится, меня не оставляло желание поторопить бухгалтерию, когда речь шла о студентах вроде меня.
Но, следует честно признаться (я уже говорил об этом), что даже если появлялась у меня какая-никакая монета, я не очень-то ею дорожил, наверное, потому, что искусству считать деньги надо было где-нибудь обучиться. Дома нас этому не научили, поскольку денег вечно не хватало. Очень трудно учить обращаться с тем, чего нет, а может, и никогда не будет. Пожалуй, родители жалели меня больше, чем я того заслуживал. Заимев в кои-то веки раз бумажку в десять крон, я предпочитал расстаться с ней с видом миллионера, хотелось показать людям, как я презираю деньги, так что, сколько я ни получал, не суждено мне было победить свою бедность. Победа обычно оставалась за ней. Вместо того чтобы не так бедствовать самому или домой послать, где наши с трудом достраивали жилье, я все куражился, носился с этой десяткой и оставлял ее по обыкновению там, где в ней, может, и не нуждались вовсе. В сентябре я постоянно голодал. Цзо дня в день перебирал в уме воспоминания о разных, совсем простых, самых дешевых, но ужасно вкусных блюдах. Поэтому неудивительно, что в сентябре я то и дело таскался к священнику, и прямиком на кухню.
— Бабушка, я еще не ел в этом году вареники со сливами. Не могли бы вы мне как-нибудь сделать?
— Охо-хо, дорогуша, ведь они у нас позавчера были. Чего же вы не заходили? Приходите завтра. Если даже пану священнику и не захочется, я все равно для вас приготовлю.
Адрика продолжала свои занятия музыкой. И продвигалась вперед. Поэтому я пообещал, что если ей не надоест и она не раздумает заниматься, то я принесу валторну, и мы попробуем сыграть что-нибудь вместе.
Она недоуменно засмеялась:
— Как сыграть? Вместе? Ведь я еще совсем ничего не умею. Ничего у меня не получается. Я ужасно тупая.
— Да что вы на себя наговариваете? За такое короткое время я бы и этому не научился. У вас прекрасно все получается. Музыке быстро не научишься. Ею надо постоянно заниматься. Зато потом увидите, сколько будет радости. Вот принесу как-нибудь валторну, может, сыграем что-нибудь попроще.
— Как бы вам не пришлось играть и на валторне и на фисгармонии тоже.
— Да вы только не робейте!
— А я и не робею. Мне самой все это нравится. Правда, я думала, что окажусь понятливее.
— Что же, придется приналечь.
— Лишь бы вы вытерпели.
И мы дружно рассмеялись. Времени было довольно и на смех и на разговоры, правда, если занятие вообще не срывалось. Несколько раз случалось так, что я не заставал Адрику дома. Ждал по полчаса, по часу, иногда и больше. Иной раз и мать начинала беспокоиться, извинялась за нее:
— Ума не приложу, что с ней. Вы уж не сердитесь, пожалуйста. Утром она ничего мне не сказала. Может, у нее работы много или в театр пошла. Не знаю, почему она не предупредила. Придется ее отругать. Нельзя же вам столько времени без толку ждать! А ведь вчера готовилась, целый вечер занималась, ни про какие другие дела не вспоминала. Наверняка пошла в театр. Вам бы стоило отругать ее.
— Да нет, я вовсе не сержусь, по крайней мере, прогулялся. В другой раз зайду. А может, ей все просто надоело?
— Да что вы, ей нравится. Я же говорю, она занималась. Приходите завтра, ладно?
— Ну что же, зайду.
— Только поругайте ее, хорошенько отругайте. И приходите! Когда угодно. Как будет желание, так и заходите, дома она или нет — все равно, хоть со мной поболтаете. Я тоже люблю разговоры. Паршивая девчонка, где это она застряла?
На следующий день Адрика рассыпалась в извинениях:
— Золотой мой, не сердись! Знаешь, у меня вчера такие дела были! Сегодня на работе никак в себя не могла прийти.
Что у нее за дела такие, объяснять она не стала. А я не захотел расспрашивать. Мне достаточно было видеть ее. Она, естественно, твердила, что это никогда не повторится, что мне не придется ее ждать, что фисгармония ей очень нравится, занятия наши тоже, поэтому она занимается каждый день, может, это и не очень заметно, но она и впрямь занимается, а теперь станет еще больше.
— Золотой мой, ты на меня не сердишься?
— Чего мне сердиться. Вроде не из-за чего.
— Боже, ведь я тебе начала тыкать! Да я и раньше сбивалась. Почему мы, собственно, на вы?
Прежде чем я успел пожать плечами или еще как- то отреагировать, она встала и подала мне руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25