По крайней мере, никто не толкается, никто не спрашивает, как пройти к универмагу «Котва». Никто к вам не пристает, норовя всучить марки или сертификаты. Ночь—пора умиротворения, день — сплошная гонка, и обратите внимание: днем никто, за исключением разве что горстки детей — меньшинства населения, еще несмышленышей, не улыбается. В последние годы это как-то вышло из моды. Ибо улыбка тоже относится к моде. Один сезон носят короткие юбки, другой — короткие прически. Один год хорошим тоном считается быть стройным, в другой — упор делается на загар. Ночью же улыбаются даже те, чьей обязанностью является проверка удостоверения личности. Ирена и Педро идут к центру города. За спиной у них громыхает трамвай. Педро выходит на проезжую часть и, подняв палец (в обществе красивой женщины мужчины зачастую не прочь поозорничать), голосует. К их изумлению, трамвай останавливается. Двери открываются.
— Вам куда?-—спрашивает, вагоновожатый.
— Нам в центр,— горделиво говорит Ирена.
— Прошу, в центр так в центр. Соблаговолите садиться. Через минуту трогаемся,— восклицает вагоновожатый, радушным жестом приглашая их внутрь вагона.
Они становятся у него за спиной, и между ними завязывается беседа.
— Есть такая легенда о трамвае, который наводит ужас,— говорит вагоновожатый,— разъезжает без пассажиров и без водителя. И мне почудилось, что мой смахивает на этого «летучего голландца». Отправление в два ноль семь — порядок! В конце концов, когда-то выезжать на линию нужно, трамваи должны ездить. Но ведь еще и возить людей, так ведь?
Он отъезжает и добросовестно тормозит на каждой остановке, где, однако, подсаживаться некому.
— Все ничего, но попробуйте проехать ночью мимо Ольшанского кладбища, да еще в пустой колымаге. Так и ждешь, что на остановке к тебе залезут покойнички, привидения. Смотрите не сбегите!— кричит он и останавливается на перекрестке.
Он выходит из вагона, переводит ломиком стрелку.
— Дальше — по Белградской, через Слюнявчик к музею...
— Что это еще за Слюнявчик?—недоуменно спрашивает Педро.— Не разыгрывайте меня, провинциала, который приехал полюбоваться красотами матушки Праги. Поглядеть, был ли к а ко й толк от двух золотых, которые его дедушка внес на строительство названием «Народ себе».
— Как это что? Как что?—изумляется вагоновожатый.—Площадь Ипэпавлова2, что же еще? Это тот, названивал собакам, чтобы те пускали слюну, потому и ( 00рят — Слюнявчик. И между прочим, граждане как увижу во время езды собаку, сразу давай звонке?) просто чтобы поглядеть, как это на нее подействует.
— И она пускает слюну?— спрашивает Ирена.
— Какое там! Эти разъевшиеся твари теперь что. Нынче этому Павлову пришлось бы показать им многосерийные телефильмы Дитла.
Наконец в трамвай входят и другие пассажиры. Водитель усмехается и объявляет в микрофон:
-— Приветствую вас на борту трамвая номер одиннадцать. С вами говорит капитан трамвая Антонин Тормоз. Мы движемся на высоте двести семьдесят четыре метра над уровнем моря. Г^лохо, а?—обращается он к нашей паре.
1 Слова, начертанные на портале пражского Национального театра, построенного на народные пожертвования.
2 Так, образуя одно слово с инициалами, произносится в Праге название площади, носящей имя Ивана Петровича Павлова .
3 Современный чешский драматург,
— Буду рада как-нибудь прокатить вас и я. Я- водитель такси.
— Желаю вам приятно провести остаток ночи,—напутствует их трамвайный капитан по имени Антонин Тормоз. Если он, конечно, не соврал, добавим от себя. Вранье сейчас в большом ходу.
Ирена и Педро идут вниз по Вацлавской площади. Время от времени мимо них проносится желтый милицейский автомобиль. Время от времени промелькнет такси, водитель которого приветствует Ирену взмахом руки.
Несколько лет тому назад с Вацлавской площади сняли трамвайные пути, на освободившееся место высадили кустарник. Из одного кустика внезапно выбегает еж, сопя, он храбро пускается по мостовой в направлении Дома моды.
— Смотри,— говорит Ирена,— такого я еще не видела! Отправился за покупками.
— Бедная кроха,— сочувственно произносит Педро.— Прямо как в кино. Смелый всегда погибает. Этот наверняка и до утра не дотянет. Ведь он не знает инструкции номер сто, и, что еще хуже, не знают ее и люди.
— Может, отнесем его в парк? 1 — Точно.
Ловким движением руки он подхватывает ежа и заворачивает в носовой платок. На Петршине выпускают его в траву. — Что дальше?—спрашивает Ирена. Дальше... Ничего. Мы сумели провести ночь благочестиво, черт побери! Но я искренне рад этому бы мы зашли хотя бы на волосок дальше, я бы каждую минуту, проведенную без тебя. Знаешь, я тебя люблю. —Мы еще увидимся?—спрашивает Ирена.— Ты говорил, что иногда приезжаешь в Прагу.
— Да, да, бывает.
— Я напишу тебе номер телефона. Я живу в пансионате. Если меня там не будет, значит, я, скорее всего, езжу. Тогда позвони в диспетчерскую таксопарка, а они мне сообщат по рации.
— Хорошо. Но если я увижу, что это может оказаться опасным для меня, то звонить не стану. Лучше уж хорошенько воспитаю дочерей.
— Не будем больше говорить об этом,—сказала она и проводила его на вокзал.
Они поцеловались. Она махала рукой, пока поезд не выехал из вокзала. Только тогда она осознала, что плачет.
Что, впрочем, отнюдь так уж неприятно, как может показаться читателю этих строк. Через стеклянную дверь она вышла к стоянке такси.
— Привет,—сказал водитель с бородкой.— Домой?
— Домой.
—-А может, лучше поедешь со мной?—спросил водитель в темных очках.
— Я предложил первым,— возразил бородач.— Садись.— Он нажал кнопку и сказал в трубку:—Такси сто тринадцать, еду в десятый район. Везу Ирену Сладкую, вот так-то! Знай наших!
— Не бахвальтесь, не то у вас появятся завистники,— осадила водителя диспетчерша.—- Нет ли там кого в центре, кто понимает по-английски?
— Единица, я пятьдесят четвертый, я в этом маракую.
— Гостиница «Ялта».
— Благодарю.
МНЕ СНИЛОСЬ,
будто я снова молод, по цветущему лугу навстречу мне идет прекрасная девушка с кувшином пльзеньского пива. Прежде чем я успел подумать, чего бы я пожелал еще, меня разбудил стук по стеклу. Снаружи стояла Ирена, постукивавшая ключом по двери. Я отпер.
— Как провели время?-—спросил я, позевывая.
Она не выглядела ни счастливой, ни несчастной. Красивое сари (то бишь то, что мы назвали сари,— помните?) сидело на ней несколько мешковато, волосы растрепались, под глазами — этот злодей-время не останавливается ни перед чем — синие круги, которые меня растрогали. В руке она все еще держала кошелек, вынутый из сумочки; мы никогда не знаем, что делать с предметами, которые оказались ненужными. Дело В том, что бородач презрительно зашипел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Вам куда?-—спрашивает, вагоновожатый.
— Нам в центр,— горделиво говорит Ирена.
— Прошу, в центр так в центр. Соблаговолите садиться. Через минуту трогаемся,— восклицает вагоновожатый, радушным жестом приглашая их внутрь вагона.
Они становятся у него за спиной, и между ними завязывается беседа.
— Есть такая легенда о трамвае, который наводит ужас,— говорит вагоновожатый,— разъезжает без пассажиров и без водителя. И мне почудилось, что мой смахивает на этого «летучего голландца». Отправление в два ноль семь — порядок! В конце концов, когда-то выезжать на линию нужно, трамваи должны ездить. Но ведь еще и возить людей, так ведь?
Он отъезжает и добросовестно тормозит на каждой остановке, где, однако, подсаживаться некому.
— Все ничего, но попробуйте проехать ночью мимо Ольшанского кладбища, да еще в пустой колымаге. Так и ждешь, что на остановке к тебе залезут покойнички, привидения. Смотрите не сбегите!— кричит он и останавливается на перекрестке.
Он выходит из вагона, переводит ломиком стрелку.
— Дальше — по Белградской, через Слюнявчик к музею...
— Что это еще за Слюнявчик?—недоуменно спрашивает Педро.— Не разыгрывайте меня, провинциала, который приехал полюбоваться красотами матушки Праги. Поглядеть, был ли к а ко й толк от двух золотых, которые его дедушка внес на строительство названием «Народ себе».
— Как это что? Как что?—изумляется вагоновожатый.—Площадь Ипэпавлова2, что же еще? Это тот, названивал собакам, чтобы те пускали слюну, потому и ( 00рят — Слюнявчик. И между прочим, граждане как увижу во время езды собаку, сразу давай звонке?) просто чтобы поглядеть, как это на нее подействует.
— И она пускает слюну?— спрашивает Ирена.
— Какое там! Эти разъевшиеся твари теперь что. Нынче этому Павлову пришлось бы показать им многосерийные телефильмы Дитла.
Наконец в трамвай входят и другие пассажиры. Водитель усмехается и объявляет в микрофон:
-— Приветствую вас на борту трамвая номер одиннадцать. С вами говорит капитан трамвая Антонин Тормоз. Мы движемся на высоте двести семьдесят четыре метра над уровнем моря. Г^лохо, а?—обращается он к нашей паре.
1 Слова, начертанные на портале пражского Национального театра, построенного на народные пожертвования.
2 Так, образуя одно слово с инициалами, произносится в Праге название площади, носящей имя Ивана Петровича Павлова .
3 Современный чешский драматург,
— Буду рада как-нибудь прокатить вас и я. Я- водитель такси.
— Желаю вам приятно провести остаток ночи,—напутствует их трамвайный капитан по имени Антонин Тормоз. Если он, конечно, не соврал, добавим от себя. Вранье сейчас в большом ходу.
Ирена и Педро идут вниз по Вацлавской площади. Время от времени мимо них проносится желтый милицейский автомобиль. Время от времени промелькнет такси, водитель которого приветствует Ирену взмахом руки.
Несколько лет тому назад с Вацлавской площади сняли трамвайные пути, на освободившееся место высадили кустарник. Из одного кустика внезапно выбегает еж, сопя, он храбро пускается по мостовой в направлении Дома моды.
— Смотри,— говорит Ирена,— такого я еще не видела! Отправился за покупками.
— Бедная кроха,— сочувственно произносит Педро.— Прямо как в кино. Смелый всегда погибает. Этот наверняка и до утра не дотянет. Ведь он не знает инструкции номер сто, и, что еще хуже, не знают ее и люди.
— Может, отнесем его в парк? 1 — Точно.
Ловким движением руки он подхватывает ежа и заворачивает в носовой платок. На Петршине выпускают его в траву. — Что дальше?—спрашивает Ирена. Дальше... Ничего. Мы сумели провести ночь благочестиво, черт побери! Но я искренне рад этому бы мы зашли хотя бы на волосок дальше, я бы каждую минуту, проведенную без тебя. Знаешь, я тебя люблю. —Мы еще увидимся?—спрашивает Ирена.— Ты говорил, что иногда приезжаешь в Прагу.
— Да, да, бывает.
— Я напишу тебе номер телефона. Я живу в пансионате. Если меня там не будет, значит, я, скорее всего, езжу. Тогда позвони в диспетчерскую таксопарка, а они мне сообщат по рации.
— Хорошо. Но если я увижу, что это может оказаться опасным для меня, то звонить не стану. Лучше уж хорошенько воспитаю дочерей.
— Не будем больше говорить об этом,—сказала она и проводила его на вокзал.
Они поцеловались. Она махала рукой, пока поезд не выехал из вокзала. Только тогда она осознала, что плачет.
Что, впрочем, отнюдь так уж неприятно, как может показаться читателю этих строк. Через стеклянную дверь она вышла к стоянке такси.
— Привет,—сказал водитель с бородкой.— Домой?
— Домой.
—-А может, лучше поедешь со мной?—спросил водитель в темных очках.
— Я предложил первым,— возразил бородач.— Садись.— Он нажал кнопку и сказал в трубку:—Такси сто тринадцать, еду в десятый район. Везу Ирену Сладкую, вот так-то! Знай наших!
— Не бахвальтесь, не то у вас появятся завистники,— осадила водителя диспетчерша.—- Нет ли там кого в центре, кто понимает по-английски?
— Единица, я пятьдесят четвертый, я в этом маракую.
— Гостиница «Ялта».
— Благодарю.
МНЕ СНИЛОСЬ,
будто я снова молод, по цветущему лугу навстречу мне идет прекрасная девушка с кувшином пльзеньского пива. Прежде чем я успел подумать, чего бы я пожелал еще, меня разбудил стук по стеклу. Снаружи стояла Ирена, постукивавшая ключом по двери. Я отпер.
— Как провели время?-—спросил я, позевывая.
Она не выглядела ни счастливой, ни несчастной. Красивое сари (то бишь то, что мы назвали сари,— помните?) сидело на ней несколько мешковато, волосы растрепались, под глазами — этот злодей-время не останавливается ни перед чем — синие круги, которые меня растрогали. В руке она все еще держала кошелек, вынутый из сумочки; мы никогда не знаем, что делать с предметами, которые оказались ненужными. Дело В том, что бородач презрительно зашипел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76