Смерчем проносились они по пляжу, сметая все на своем пути. Они выворачивали зонты от солнца, опрокидывали кружки с пивом, разметывали пасьянсы, разложенные на подстилках! Потом небрежно разваливались на раскаленном бетоне и в глаза насмехались над купальщиками, разыскивающими свои вещи.
— Извините, но это не мы!
— Это были ребята постарше!
— Да мы уже битый час как на одном месте! Мы загораем!
— Я вообще ничего не видал. Я ношу очки. Без них я слеп, как крот.
Они ныряли, затягивали девчонок под воду. Когда те принимались визжать, озорники мгновенно уплывали в и разные стороны. С невинным видом перекидывались надувным мячом.
Все это было так лихо и притом так невинно!
Они швыряли в воду соломенные шляпы спящих сограждан, а потом животики надрывали, глядя, как те их вылавливали, обмякшие, набухшие водой.
По Праге они валили, точно армия интервентов. То ни рвут у какого-нибудь малыша стаканчик с мороженым: «Тебе еще морковку надо нямать!» То повторят старый трюк с кошельком, к которому привязана бечевка, то схватит фрукты, выставленные на лотках перед магазином, и г гоготом — дёру: «Попробуй, зеленщик с одышкой, догони нас!» Словом, резвились вовсю.
Раз Тоник притащил па место сбора новый МОТОЦИКЛ с переключателем скоростей. Ребята пришли: ЭТО уже выходило за рамки канадского юмора. Иметь дело с такими вещами они не хотели.
— Эй, не валяйте дурака,— уговаривал Ферецкий побледневших дружков.— Немного покатаемся и вернем! Парень подъехал к дому, приставил мотоцикл к стене и ушел. Сам бог велел подшутить над разиней!
Они устроили соревнования. И в результате эта совершенная машина так полюбилась им, что никто не захотел ее возвращать.
— А что? Если перекрасить в другой цвет, ни в жисть не узнают! А если еще поставить ручки от руля моего велика,— этого мотоциклетного барана я взял бы себе,— то вообще никто на свете не догадается!
— Факт!
— Но если кто из вас пикнет об этом, я ему врежу так, что своих не узнает,— пригрозил мальчишечий вожак, и остальные согласно кивнули. Теперь отступать было некуда.
Пришло время решать, что делать с Тоником дальше. Г, тех пор как он обзавелся компанией, с которой проводил большую часть времени, он перестал учить уроки и оказался на грани исключения из школы.
— Пускай идет в ремесленное училище,— решил отец.— Он такой непоседа, что вряд ли ему понравится торчать в какой-нибудь канцелярии. А товарищи найдутся везде.
— Я была бы только рада,— вздохнула мать.— Эти, с которыми он сейчас водится, научили его хорошеньким вещам!
— Выучится, не волнуйся, небось перебесится когда-нибудь. Появятся другие заботы. А ежели потом захочет учиться дальше, никто ему не помеха.
В пятьдесят седьмом году Ферецкий поступил на учебу в Чешской Бране —городке с тридцатитысячным населением на севере Чехии. Он избрал для себя художественную ковку. Молотить по железу — это было нечто в его вкусе. Выбить из себя вечную свою взбудораженность, дать выход своей ярости. А кроме того, это работа творческая, она предполагает художественную одаренность. И хотя мать сетовала, что сын будет далеко от дома, что совсем выйдет из-под надзора и, чего доброго, свяжется с еще худшими ребятами, чем здешние, отец намерение Антонина решительно одобрил.
— По мне этот парень! Не держится за маменькину юбку, не распускает нюни, как наша размазня! Брось, ведь ему вот-вот идти в армию, так, по крайней мере, попривыкнет.
— На кузнеца он может выучиться и в Праге!
— Верно, но ведь он хочет стать кузнецом по художественным изделиям! Обыкновенные кузнецы работают на заводах и получают гроши. А что делает кузнец-художник? Все эти кольца в старинных замках, кованые ворота, с таким ремеслом он и мир повидает! Сегодня здесь, завтра — в другом месте. А потянет жить оседло — тоже найдет, чем заняться. Знаешь, мать, у тебя вообще никакого понятия о том, что нужно молодому парню. Так что, будь любезна, не встревай в наши дела!
Может, все в жизни Антонина Ферецкого повернулось бы иначе, не будь этой поездки на север. Но так рассуждать можно по поводу любого решения, когда-либо принимаемого нами в жизни.
ТОНДЕ БЫЛО СЕМНАДЦАТЬ,
и он стал ходить на танцы. Юноша вытянулся, раздался в плечах. Он уже регулярно должен был раз в неделю бриться.
На танцах он познакомился с Олиной, бледнолицым созданием с мечтательными голубыми глазами. Наш суровый молодец таял, как апрельский снег, и даже сочинил для Олины неуклюжее стихотворение. При встрече с ней он как-то чудно горбился и даже становился скромником. «Я и Олина, Олива и я,— мечтал он.— Одни, где-нибудь на острове. На даче в лесу. Медленно стягивать с нее платье. Ну что ты, ну! Я совсем не такой плохой, каким, может быть, кажусь. Я думал о тебе всю неделю. А не могли бы мы поехать вместе на каникулы, а? С палаткой? Дома скажем, что мы в стройотряде».
И ведь надо же, кто посмел его опередить! Подумать только, с кем он ее встретил на площади! Идут после кино, за руки держатся... Подлюга Пацелт, видать, он забыл, что право на стороне того, кто сильнее, не говоря уже, что он курсом младше! Ферецкий поджидал наглеца перед интернатом.
— Ты, молокосос,— обратился он к нему более или менее сдержанно, если учесть, какая в нем кипела.— Сегодня я тебя видел с одной девчонкой. Отцепись от нее, потому как она интересует меня, твоего ветерана.
— Прямо-таки, сейчас! — отозвался смельчак. И тут же по зубам.
В следующий раз я тебе покажу, где раки зимуют!
ЧЕЛОВЕК — СУЩЕСТВО НЕИСПРАВИМОЕ,
мы ежедневно слышим со всех сторон. Дерзкий не внял благому совету и продолжал встречаться с Олиной. Тоник еще пару раз подкараулил его и шал ему по первое число, но и это никаких воспитательных последствий не возымело. Однажды в субботу, когда Тоник вновь разогнался па танцах за Олиной, девушка повернулась к нему спиной.
— С такими, кто измывается кед младшими, я не танцую,— сказала она гордо, отошла и села.
Тонда молча проглотил оскорбление, не произнес ни слова. В воскресенье вечером, когда дерзкий Пацелт возвращался из дому в интернат, Ферецкий стоял на лестнице со скрещенными на груди руками и ждал. Испуганный воробышек отступил назад к вахтерке, где дежурила весьма
апелляционная особа. Зайти к ней он не решился, чтобы не быть поднятым на смех сверстниками. Он ждал в надежде, что Тонде наскучит сидеть в засаде и он пойдет спать. Но хитрюга Тоник схоронился в душевой и преградил путь второкурснику.
— Добро пожаловать по возвращении из дома,—вкрадчиво произнес он, растягивая слова.— А знаешь ли ты, что тут у меня припасено для тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Извините, но это не мы!
— Это были ребята постарше!
— Да мы уже битый час как на одном месте! Мы загораем!
— Я вообще ничего не видал. Я ношу очки. Без них я слеп, как крот.
Они ныряли, затягивали девчонок под воду. Когда те принимались визжать, озорники мгновенно уплывали в и разные стороны. С невинным видом перекидывались надувным мячом.
Все это было так лихо и притом так невинно!
Они швыряли в воду соломенные шляпы спящих сограждан, а потом животики надрывали, глядя, как те их вылавливали, обмякшие, набухшие водой.
По Праге они валили, точно армия интервентов. То ни рвут у какого-нибудь малыша стаканчик с мороженым: «Тебе еще морковку надо нямать!» То повторят старый трюк с кошельком, к которому привязана бечевка, то схватит фрукты, выставленные на лотках перед магазином, и г гоготом — дёру: «Попробуй, зеленщик с одышкой, догони нас!» Словом, резвились вовсю.
Раз Тоник притащил па место сбора новый МОТОЦИКЛ с переключателем скоростей. Ребята пришли: ЭТО уже выходило за рамки канадского юмора. Иметь дело с такими вещами они не хотели.
— Эй, не валяйте дурака,— уговаривал Ферецкий побледневших дружков.— Немного покатаемся и вернем! Парень подъехал к дому, приставил мотоцикл к стене и ушел. Сам бог велел подшутить над разиней!
Они устроили соревнования. И в результате эта совершенная машина так полюбилась им, что никто не захотел ее возвращать.
— А что? Если перекрасить в другой цвет, ни в жисть не узнают! А если еще поставить ручки от руля моего велика,— этого мотоциклетного барана я взял бы себе,— то вообще никто на свете не догадается!
— Факт!
— Но если кто из вас пикнет об этом, я ему врежу так, что своих не узнает,— пригрозил мальчишечий вожак, и остальные согласно кивнули. Теперь отступать было некуда.
Пришло время решать, что делать с Тоником дальше. Г, тех пор как он обзавелся компанией, с которой проводил большую часть времени, он перестал учить уроки и оказался на грани исключения из школы.
— Пускай идет в ремесленное училище,— решил отец.— Он такой непоседа, что вряд ли ему понравится торчать в какой-нибудь канцелярии. А товарищи найдутся везде.
— Я была бы только рада,— вздохнула мать.— Эти, с которыми он сейчас водится, научили его хорошеньким вещам!
— Выучится, не волнуйся, небось перебесится когда-нибудь. Появятся другие заботы. А ежели потом захочет учиться дальше, никто ему не помеха.
В пятьдесят седьмом году Ферецкий поступил на учебу в Чешской Бране —городке с тридцатитысячным населением на севере Чехии. Он избрал для себя художественную ковку. Молотить по железу — это было нечто в его вкусе. Выбить из себя вечную свою взбудораженность, дать выход своей ярости. А кроме того, это работа творческая, она предполагает художественную одаренность. И хотя мать сетовала, что сын будет далеко от дома, что совсем выйдет из-под надзора и, чего доброго, свяжется с еще худшими ребятами, чем здешние, отец намерение Антонина решительно одобрил.
— По мне этот парень! Не держится за маменькину юбку, не распускает нюни, как наша размазня! Брось, ведь ему вот-вот идти в армию, так, по крайней мере, попривыкнет.
— На кузнеца он может выучиться и в Праге!
— Верно, но ведь он хочет стать кузнецом по художественным изделиям! Обыкновенные кузнецы работают на заводах и получают гроши. А что делает кузнец-художник? Все эти кольца в старинных замках, кованые ворота, с таким ремеслом он и мир повидает! Сегодня здесь, завтра — в другом месте. А потянет жить оседло — тоже найдет, чем заняться. Знаешь, мать, у тебя вообще никакого понятия о том, что нужно молодому парню. Так что, будь любезна, не встревай в наши дела!
Может, все в жизни Антонина Ферецкого повернулось бы иначе, не будь этой поездки на север. Но так рассуждать можно по поводу любого решения, когда-либо принимаемого нами в жизни.
ТОНДЕ БЫЛО СЕМНАДЦАТЬ,
и он стал ходить на танцы. Юноша вытянулся, раздался в плечах. Он уже регулярно должен был раз в неделю бриться.
На танцах он познакомился с Олиной, бледнолицым созданием с мечтательными голубыми глазами. Наш суровый молодец таял, как апрельский снег, и даже сочинил для Олины неуклюжее стихотворение. При встрече с ней он как-то чудно горбился и даже становился скромником. «Я и Олина, Олива и я,— мечтал он.— Одни, где-нибудь на острове. На даче в лесу. Медленно стягивать с нее платье. Ну что ты, ну! Я совсем не такой плохой, каким, может быть, кажусь. Я думал о тебе всю неделю. А не могли бы мы поехать вместе на каникулы, а? С палаткой? Дома скажем, что мы в стройотряде».
И ведь надо же, кто посмел его опередить! Подумать только, с кем он ее встретил на площади! Идут после кино, за руки держатся... Подлюга Пацелт, видать, он забыл, что право на стороне того, кто сильнее, не говоря уже, что он курсом младше! Ферецкий поджидал наглеца перед интернатом.
— Ты, молокосос,— обратился он к нему более или менее сдержанно, если учесть, какая в нем кипела.— Сегодня я тебя видел с одной девчонкой. Отцепись от нее, потому как она интересует меня, твоего ветерана.
— Прямо-таки, сейчас! — отозвался смельчак. И тут же по зубам.
В следующий раз я тебе покажу, где раки зимуют!
ЧЕЛОВЕК — СУЩЕСТВО НЕИСПРАВИМОЕ,
мы ежедневно слышим со всех сторон. Дерзкий не внял благому совету и продолжал встречаться с Олиной. Тоник еще пару раз подкараулил его и шал ему по первое число, но и это никаких воспитательных последствий не возымело. Однажды в субботу, когда Тоник вновь разогнался па танцах за Олиной, девушка повернулась к нему спиной.
— С такими, кто измывается кед младшими, я не танцую,— сказала она гордо, отошла и села.
Тонда молча проглотил оскорбление, не произнес ни слова. В воскресенье вечером, когда дерзкий Пацелт возвращался из дому в интернат, Ферецкий стоял на лестнице со скрещенными на груди руками и ждал. Испуганный воробышек отступил назад к вахтерке, где дежурила весьма
апелляционная особа. Зайти к ней он не решился, чтобы не быть поднятым на смех сверстниками. Он ждал в надежде, что Тонде наскучит сидеть в засаде и он пойдет спать. Но хитрюга Тоник схоронился в душевой и преградил путь второкурснику.
— Добро пожаловать по возвращении из дома,—вкрадчиво произнес он, растягивая слова.— А знаешь ли ты, что тут у меня припасено для тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76