ЛИТЕРАТОР, КОТОРЫЙ НЕ ПРИДЕРЖИВАЕТСЯ
строгих правил, пусть и старомодных, рискует стать посмешищем для любого из разочарованных двадцатилетних, которые не преминут воспользоваться случаем безнаказанно облить грязью даже почтенного старика. Коль скоро в первом действии на стене висит ружье, то в четвертом око должно выстрелить непременно, даже если бы цель пришлось выдумать специально для этого. Уважение к правилам хорошего тона в литературе побуждает нас как раз в этом месте вернуться к кельтскому божеству, которого мы довольно неосмотрительно вызвали к жизни где-то в начале повествования.
Гладко обтесанная каменная глыба, которая пятнадцать веков тому назад служила жертвенником, покрылась мхом. Иржи Ковач очищает ее в честь бога Оддара. Возжигает благовонные палочки, похищенные у матери.
«Пусть они усладят твое обоняние, пусть расположат ко мне твое сердце!— взывает Ковач.— Я в смятении и хочу излить тебе свою душу. Я научен горьким опытом: сокровенные тайны доверять людям небезопасно. В итоге они И еще и посмеются над тобой. Со временем, с кем-нибудь, заглазно, а нередко и с полным основанием». Все началось с того дня, когда Иренин класс отправлялся на последнюю школьную экскурсию. Закономерна или нет случайность? Я всерьез начинаю верить в судьбу.
Вот послушай: мои познакомились в Кёттене, это в Германии, куда во время войны их угнали на работы. Пятнадцатого апреля в последний год войны, как раз в день маминого рождения, в город вошли части генерала Годжеса. Когда повсюду еще полыхали пожары и где-то вдали рвались гранаты, когда все выбежали из лагеря, чтобы поглядеть на американцев, мои притулились на нарах, которые они придвинули к окну. Отец прикладывался к раздобытой где-то бутылке самогона, за что получил нагоняй.
— Да что такого, теперь уже все нипочем,— смеялся он.
— Как это нипочем,— строго выговаривала мать.—За всю войну, насколько мне известно, ты капли в рот не взял. Так что же теперь-то начинать, когда все кончилось?!
— Иди сюда и поцелуй меня,— смеялся он.
— Нет.
Они боролись, отнимая друг у друга бутылку, а кончилось все объятиями, которым я обязан удовольствием быть на этом свете.
Вдруг где-то позади лагеря затрещали выстрелы. Какой-то немецкий взвод, занимавший оборону в винном погребке, запоздало обнаружил, что в город вошел неприятель. Гогоча и икая, солдаты принялись за исполнение своего долга. Под окнами загромыхали «шерманы», и в барак, где мои родители праздновали начало новой жизни, ворвались два негра с карабинами в руках. Отец распетушился и выпроводил их самыми что ни на есть крепкими чешскими выражениями, какие только сумел вспомнить.
— Если родится ребенок, то не знать ему в жизни счастья,— пророчески молвила мать.— Сперва пальба, теперь — ругань. Все это плохо кончится.
Так оно и вышло, милостивый Оддар, так оно и вышло! Потому и приношу тебе жертву и прошу о короткой
36 передышке в череде невзгод, которые выпали на мою долю и которые, бог даст, выпадут еще. Буду почитать тебя во веки веков, аминь.
Глава III
ИСКУССТВО ДОБРОТНОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ
состоит в умении опускать мелкие подробности. Разумеется, можно было бы шаг за шагом проследить созревание Ирены, сообщить о тех сведениях, которые она получила в связи с наступлением половой зрелости, остановиться на опыте первых поцелуев, приподнять завесу над маленькими хитростями, которые позволяли ей проводить вторую половину дня в обществе подруг (мать перенесла на свою дочь неосуществленные амбиции собственной молодости, заставляя ее учиться играть на рояле, посещать балетную школу, заниматься фигурным катанием, а также гимнастикой). Можно было бы остановиться на том, сколько денег ей давали на карманные расходы, потолковать о ее любимом цвете одежды. Но мы уже имели случай убедиться, что наш метод дает более надежные результаты; никакие разрезы, наподобие тех, что смакуют учебники анатомии, не могут сравниться с наблюдениями, проводимыми с любовью к предмету. Поэтому давайте почаще отклоняться от пути, обозначенного пронумерованными придорожными столбами, и обратимся сейчас к тому моменту, которому надлежало бы стать эпилогом; будем надеяться, что вместо патетического финала нам придет в голову другой, возможно даже более удачный.
Иржи Ковач наводит лоск в своей гарсоньере *, которую он теперь занимает. Смахивает пыль с небольшой коллекции антикварных вещиц, украшающих комнату, прикасается к вазочке с портретом императора Франца Иосифа, к фигуркам щеголей с тросточками в стиле рококо и дамам в кринолинах, начищает свинцовый штоф с колпачком и дарственной надписью его пращуру: «Граверу Ковачу на Пасху». Он оглаживает книги на полках. Наконец мечтательно застывает над фотографией в резной рамке, украшенной ракушками, жемчугом и окованной по уголкам серебряными листочками. На фотографии запечатлен берег реки, залитой полуденным солнцем. Фотография пожелтела и покоробилась, однако мы безошибочно узнаем
1 Гарсоньера — тип холостяцкой квартиры с минимальными удобствами,
на ней все, что было мило сердцу Ковача. Ясное небо и деревья, реку и беззаботную девушку в купальнике.
ЛУЧШЕГО ДРУГА КОВАЧА
звали Бадюра. Он страстно увлекался химией, и потому они быстро нашли общий язык. Но тогда же, когда Иржи предстояло идти в армию, Бадюру приняли в Академию искусств. Ему предстояло стать режиссером.
Мне не хотелось бы здесь пускаться в изложение очередной истории о парне из маленького городка, ставшем знаменитостью; лучше скажу сразу, что на эту стезю он вступил, как это у нас повелось, исключительно благодаря протекции известного окулиста профессора Бадюры. Друга своего Ковач любил за ту непринужденную дерзость, с какой он уже в школе отвечал учителям.
— Домашнее задание? Я очень извиняюсь, но у меня оно совершенно вылетело из головы. Моя сестра сломала тибиальную кость. Мы отвозили ее в больницу.
— Слушай, олух, как ты додумался до этой тибиальной кости,— спрашивали его,— и что это вообще за кость?
— Понятия не имею. Но в том-то и заключается психологический расчет, ясно вам? Учитель не может признаться, что не знает, о чем идет речь. И поэтому вынужден поверить мне на слово.
— Но ведь он может спросить.
— Вряд ли, ребятки, вряд ли! Ну а если, так вступает в силу другой закон Бадюры. Никогда не прибегать к откровенной лжи. Моя сестра действительно сломала ногу, только два года назад. А разве я утверждал, что это было вчера? Я соединил две разные информации. Правда и то, что я забыл сделать домашнее задание, и то, что сестра...
Таков был друг Ковача Бадюра. Он нанес несколько ощутимых ударов по нашей кинематографии (кому об этом знать лучше, чем мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76