Если бы это было так, ему дали бы звездочку, правда, тогда еще носили «сопли», звездочки ввели чуть позже.
— А нельзя ли разыскать кого-нибудь, кто помнит его но тем временам? Кто служил с ним?
Военком пожал плечами:
— Я не дельфийский оракул, старший лейтенант. Может, и -можно, может, и нельзя. Это надо поспрошать на месте. Как-никак двадцать пять лет прошло. Если бы мы все наше хозяйство хранили у себя, здесь повернуться
Я ВХОЖУ В КАБИНЕТ.
Экснер поднимает голову от бумаг.
— Прочти, что я тебе принес. Тут немного,— говорю я и протягиваю ему показания прапорщика из воинской части, где когда-то служил Ферда.
— Стройбат! — восклицает Экснер.— Смотри-ка ты, ничего нельзя принимать на веру.
— Комедия — все эти громилы, когда к ним присматриваешься, имеют бледный вид. Ну я, пожалуй, заскочу домой, что ты на это скажешь? Надо принять душ. С меня в этой поездке семь потов сошло.
»— Минутку. Тут такое дело — паши ребята из Усти на Лабе заглянули в Ржетеницы к Пацелту. К тому инвалиду, помнишь?
— Ну и как? Он уже ходит? Встал с коляски?
— Он уже и не ходит, и не ездит. Полгода, как покончил с собой.
— Ах, черт! — вырвалось у меня.— Безнадежный случай? — Мне стало жаль Пацелта.
— Он был в санатории, и там какой-то дурак оставил на виду его историю болезни, ну, Пацелт и прочел, что с ним и как. Понял: ему уже не выкарабкаться. Тогда он поддал как следует и катанул на коляске прямо в реку.
— Бездарная смерть! Мало того, что парализован, так еще и утопился, лучше уж застрелиться.
— Тебе-то есть чем, умник. У него этого не было.
— Да, зоггу! Стало быть, одним подозреваемым меньше?
-—Зато одним подозрением больше. Ребята прощупали все семейство — у каждого какое-нибудь алиби. Брат вообще не в счет: он работает шофером автобуса и был в это время в Словакии. Это установлено. Отец спал дома— жена подтверждает. Говорит: мол, она всегда просыпается, когда он встает ночью попить... Значит, кто-то из мафии. Будем искать дальше. Между прочим, у меня там один из героев, что отделали Сладкую. Рядом, у лейтенанта Мраза, второй. Перекупщики, мелкая сошка. Спекулировали кубиками Рубика, электронными часами, калькуляторами и прочим. Получали все это от нашего друга Ферды и по-братски с ним делились.
— Что-то я не улавливаю связи!
— Они пронюхали, что Сладкая назвала Гуго и, значит, может заложить и их.
— Елки-палки, как же это получилось? — ужаснулся я. Мне горько было подумать, что мы допустили ошибку, проговорились, и Ирена попала в переплет из-за нашей оплошности.
— Все очень просто, дорогой доктор! Помнишь, сколько мимо нас промчалось такси, когда мы стояли на автостраде? Кто-то нас усек и поехал дальше. Из первой же телефонной будки начал обзванивать знакомых, чтобы предупредить. Пока дошла очередь до Сладкой, та была уже в квартире Ферецкого. Вахтерша сказала, что ее увез угрозыск,— это проверено. А мы сразу же занялись Гуго.
— Так что у девчонки будет теперь нелегкая жизнь, а?
— Да. Эти двое хотели ее припугнуть, чтобы помалкивала о том, чего она, может быть, еще не сказала. Или хотели с ней рассчитаться.
— Проклятье, я бы их...
— Я знаю, что бы ты с ними сделал. Ну, дуй домой!
— А под стражу-то их ты хотя бы возьмешь?
— Нет. Незачем. Пока идет предварительное следствие, оставим их на свободе.
— Бедняга Ирена...
— Бертик, срочно найди себе какую-нибудь женщину, а то еще рехнешься. Я вижу, ты влюбился!
— Скажешь тоже!— воскликнул я обиженно, постучал себя по лбу и поехал домой.
МНЕ НУЖНА ЖЕНА.
Как говорится, и слепая курица найдет зерно; что же до Бавора, то он попал в точку. Я думаю о женщинах, и все чаще в моем воображении возникает сладостно-миловидное лицо Сладкой.
Собственно, женщин мне жаль. Толку им от этой эмансипации немного. Теперь им приходится вкалывать, как мужикам, и никто их не обхаживает, как они того хотели бы, а иногда и заслуживают. Разве мыслимо было в прежние времена ударить даму? На это были способны только варвары, да и те буйствовали лишь в собственных семьях, скрывая это ото всех. Вероятно, сейчас Ирена Сладкая ворочается в постели — так ей досталось по ребрам. Прикладывает компресс к глазу. А моя бывшая жена наверняка с кем-нибудь кутит. Но и в ее случае тоже имеет место несправедливость. Зарабатывать на жизнь ей приходится самой, и в то же время вроде как неудобно, если она пойдет куда-нибудь одна. Что о ней подумают? Какой бы она пи была (а кто может знать ее лучше, чем я?), но перед людьми надо выглядеть этакой застенчивой фиалочкой. Казалось бы, чего ее жалеть? Она неравнодушна к мужчинам, о чем сама сказала мне сразу же, обманывала меня напропалую, черт бы ее побрал; но когда проживешь с кем-нибудь пяток годков, это оставляет неизгладимый след. Два года тому назад нас развели, как я уже говорил. Только через год я пришел в себя* и начал понемногу забывать ее. А потом произошло такое, что при одном воспоминании об этом меня берет оторопь. Нынешним летом, в июне, ей взбрело в голову, что она может ко мне вернуться.
Я возвращался с работы, обессиленный, как после марафонского пробега, едва поднялся по лестнице (с той поры, как я потолстел, я гордо игнорирую лифты). У дверей квартиры стояла Гана.
— Привет!
— Привет! Я пришла к тебе. Пустишь меня?
— Конечно! Будь как дома!—поощрил я ее, открыл дверь и впустил внутрь.
— Ну и порядочек у тебя!—сказала она. Это она-то, с ее склонностью к богемному раскардашу.
— Ты же знаешь, я все время в бегах. Надо будет как-нибудь взять отгул. Или позвоню в бюро услуг.
Она принялась убирать, но вид у нее был какой-то рассеянный.
— Извини. Если ты не торопишься, я бы принял душ,— сказал я.— На мне уже два дня одна и та же рубашка, прямо задыхаюсь.
—Ради бога,— улыбнулась она,— я не тороплюсь. Хочешь, я приготовлю что-нибудь поесть?
— Разве что для себя. Я ел. Вот только кофе выпью.
Я как следует поплескался, надел чистое белье, в майке и джинсах вернулся в комнату. Моей бывшей как не бывало. Заглянул в кухоньку. Никого.
Она лежала на тахте, укрывшись до подбородка, и ее золотистые волосы нимбом рассыпались по подушке.
— Иди ко мне, Тики, я соскучилась по тебе!
Она колыхнулась под простыней. Меня так потянуло к ней, что я готов был выкрутить сальто и плюхнуться в постель. Но чего бы мы стоили, если бы в нас начисто отсутствовала гордость? Я подошел к окну, заложил руки за спину и молча стал смотреть в окно.
— Ты не хочешь? Не строй, пожалуйста, из себя героя. Я знаю, что хочешь. Как-никак это сразу видно.
— Хочу, ты угадала, хочу,— признался я по-мужски.— Но не стану. Ты, кажется, все забыла, а я — нет.
— Господи! А что, если я за это время перебесилась и теперь хочу наконец окончательно обосноваться?
— Слушай, это твоя забота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76