..)
— Мы парочка ничего себе,— сказал я, довольный.
— Ничего себе... Зачем все время скромничать, ну, скажи?! Со скромностью далеко не уедешь: нескромные обскачут. Мы прекрасная пара.
Да.
— Я знаю, что красива, зачем же притворяться, будто мне это даже в голову не приходит,— такая я целомудренная?! И тебе тоже ни к чему. Попробуй сказать, не будь обывателем, доктор прав, скажи, да погромче: «Я красивый мужчина!»
— На это я, наверно, неспособен.
Она скрутила мне руки и уперлась коленями в грудь:
— Не пущу, пока не скажешь!
Нет, я не воображала. Но я это сказал. Уверен, сам Геркулес не постыдился бы звать на помощь, накрой его лавина.
И в этот момент раздался стук в окно.
— Гана, открой, я знаю, что ты здесь.
Сияющая девушка в моих объятиях сникла, точно надувная игрушка, из которой выпустили воздух.
— Это он,— сказала Гана.— Опять уже здесь. Я оделся.
— Я пойду с тобой!—заявила она.— Скажем ему, что мы женимся. Пусть отстанет. Нельзя же так мучить людей!
-— Ганка, мне надо с тобой переговорить!
— Будет лучше, если я сделаю это без тебя,— сказал я— Только, пожалуйста, по-хорошему! Не бей его, слышишь? Видно, он ничего не может с собой поделать. Это просто...— И она расплакалась.
Я погладил ее но волосам.
— Ты потом вернешься, да? Пожалуйста! Сегодня ночью я не смогу быть одна.
— Вернусь.
Я вышел на улицу. Учителишка опять стучал. — Давайте пройдемся,— предложил я ему.— Мне надо вам кое-что сказать.
— Никуда я не пойду,— огрызнулся он.— Отстаньте от меня. У меня здесь дело, которое никого не касается.
— Пойдемте, я хочу с вами потолковать, понимаете? Я лет на двадцать пять моложе вас, на двадцать пять сантиметров выше и на двадцать пять килограммов тяжелее. Если не пойдете по-хорошему, я вас от этого окна просто оттащу. Ну так вы идете?
— Я позову на помощь,— пригрозил он.
— Я жду,— сказал я начальственным тоном, к какому иногда прибегаю, чтобы напустить страху на отказывающихся говорить свидетелей. Это на него подействовало, произвело большее впечатление, нежели упоминание о моей комплекции.
— Ну, что вам надо? —- произнес он мрачно, но пошел. Под фонарем я предъявил ему удостоверение.
— Гана что-то натворила? Я знаком со многими адвокатами. Я сейчас же кому-нибудь из них позвоню.
Я сказал ему, что я думаю о преследовании женщины, от которой его отлучил приговор суда.
— Но я ее люблю,— сказал он упавшим голосом.
— Я тоже,— ответил я; о боже, ведь это действительно так уже и было.
Я вдруг поставил себя на место человека, который домогается благосклонности после того, как ему отказали в ней, а он клянчит...
— Мне вас крайне жаль, но ничего не поделаешь. То, чем вы занимаетесь, карается законом.
Он удалялся по улице, маленький, печальный, как бродяга Чарли. Я вернулся к Гане.
— Так тебе это все-таки удалось! — сказала она без особого воодушевления.— Похоже, да. Я вижу это по твоему лицу. % Даже не знаю, радоваться мне или нет. Человек — странное существо.
— Кофе у тебя есть?
— .Что? Кофе? Да, где-то было... Но умоляю, сегодня не уходи! Иначе мне придется пойти куда-нибудь налакаться, а мне неохота. Полежим вместе, держась за руки.
— Конечно.
— Знаешь...
— Знаю.
— М-м... Ты к тому же большая умница, как я вижу. С такими вещами ты, наверное, сталкивался уже не раз, ведь ты юрист. А я — впервые.
— Я хотел бы на тебе жениться,— сказал я, словно герой дешевого романа.
— Немножко повременим с этим, мы должны лучше узнать друг друга.
— Лады. Я ждать умею.
ВЫ ПО УШИ ВЛЮБЛЕНЫ,
а девушка вашей мечты дубасит вас сумочкой, наподобие тех, что носят на длинных ремешках и у которых сила удара не меньше, чем у гуситского цепа. Это произошло в винном ресторанчике «Малокарпатский», мы встречались уже два месяца, и я набрался храбрости сказать ей о своей работе.
— Так ты шпик! А я-то, дура, считала...
— Разве не важнее то, что я порядочный человек? Что у меня есть голова на плечах и что я тебя люблю?
— Чтоб я тебя никогда больше не видела,— сказала она и убежала.
Поразительно! Вас публично опозорили, а вы, вместо того чтобы вконец разозлиться, влюбляетесь еще больше. Пунцовый как рак, я расплатился и ушел, сопровождаемый приглушенными смешками переполненного зала. Под утро меня подняли с постели, я выехал на место происшествия, отсутствовал в Праге неделю. Когда я вернулся, зазвонил телефон.
— Я тебя ищу уже третий день. Ты что, скрываешься от меня или как?
— Меня не было в городе.
— Знаешь, наверно, я должна попросить у тебя прощения. Я была идиоткой.
— Ничего не случилось, дорогая,— неосторожно произнес я, и старший лейтенант Брожек, с которым мы сидели тогда в одном кабинете, склонил голову набок и защебетал: «Дорогая, ничего же не случилось! Я вышлю тебе алименты пятнадцатого следующего месяца, когда будет получка, а сейчас не могу, поверь, не могу!»
— Я увижу тебя, любимый?
— Да. Сегодня во второй половине дня.
— Ты придешь ко мне?
Что в переводе означало полное примирение, целую ночь счастья и любви.
— Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется.
— Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется,— стал кривляться старший лейтенант.— Как мне хочется, чтобы ты наконец напечатал мне отчет о том, что же произошло в Бероуне. Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется! И если в течение часа ты этого не сделаешь, то никакой «второй половины дня» не будет, не рассчитывай, а в наказание тысячу раз напишешь мне: <Шегоже вышестоящему начальнику врать, будто ты один как перст и жениться не собираешься, подавать заявление на квартиру не намерен, ибо являешься заядлым холостяком».
— Ну, ну, будет.
— Какая она из себя?
— Ты спрашиваешь об этом просто из любопытства или по долгу службы?
— Из служебного любопытства. Как товарищ.
— Она прекрасна.
— Они, мой юный друг, все такие, по крайней мере поначалу. Такое у меня впечатление.
— Но она прекрасна вдвойне, потому что останется
прекрасной даже тогда, когда минует младой любви восторг. Глаза у нее что васильки.
— Лучше сказать — что копирка,— деловито произнес старший лейтенант.— Васильки — это слишком банально.
— Длинные золотистые волосы...
— Крашеные...
— Слушай, кто из нас рассказывает — я или ты? Мне нравятся девушки с длинными волосами. И наверно, этому есть какое-то психологическое, что ли, объяснение. Моя мать носила прическу «микадо», и потому ни одна девчонка с короткой стрижкой мне не нравится,— оскорбленно сказал я.
— Ну хорошо, хорошо, Бертик! Похоже, она смахивает на сказочную принцессу. Я не хотел тебя обидеть. Так ты отстукаешь мне это донесение?
— Конечно.
Дальнейшие события развивались с бешеной быстротой.
— Я уже жить без тебя не могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Мы парочка ничего себе,— сказал я, довольный.
— Ничего себе... Зачем все время скромничать, ну, скажи?! Со скромностью далеко не уедешь: нескромные обскачут. Мы прекрасная пара.
Да.
— Я знаю, что красива, зачем же притворяться, будто мне это даже в голову не приходит,— такая я целомудренная?! И тебе тоже ни к чему. Попробуй сказать, не будь обывателем, доктор прав, скажи, да погромче: «Я красивый мужчина!»
— На это я, наверно, неспособен.
Она скрутила мне руки и уперлась коленями в грудь:
— Не пущу, пока не скажешь!
Нет, я не воображала. Но я это сказал. Уверен, сам Геркулес не постыдился бы звать на помощь, накрой его лавина.
И в этот момент раздался стук в окно.
— Гана, открой, я знаю, что ты здесь.
Сияющая девушка в моих объятиях сникла, точно надувная игрушка, из которой выпустили воздух.
— Это он,— сказала Гана.— Опять уже здесь. Я оделся.
— Я пойду с тобой!—заявила она.— Скажем ему, что мы женимся. Пусть отстанет. Нельзя же так мучить людей!
-— Ганка, мне надо с тобой переговорить!
— Будет лучше, если я сделаю это без тебя,— сказал я— Только, пожалуйста, по-хорошему! Не бей его, слышишь? Видно, он ничего не может с собой поделать. Это просто...— И она расплакалась.
Я погладил ее но волосам.
— Ты потом вернешься, да? Пожалуйста! Сегодня ночью я не смогу быть одна.
— Вернусь.
Я вышел на улицу. Учителишка опять стучал. — Давайте пройдемся,— предложил я ему.— Мне надо вам кое-что сказать.
— Никуда я не пойду,— огрызнулся он.— Отстаньте от меня. У меня здесь дело, которое никого не касается.
— Пойдемте, я хочу с вами потолковать, понимаете? Я лет на двадцать пять моложе вас, на двадцать пять сантиметров выше и на двадцать пять килограммов тяжелее. Если не пойдете по-хорошему, я вас от этого окна просто оттащу. Ну так вы идете?
— Я позову на помощь,— пригрозил он.
— Я жду,— сказал я начальственным тоном, к какому иногда прибегаю, чтобы напустить страху на отказывающихся говорить свидетелей. Это на него подействовало, произвело большее впечатление, нежели упоминание о моей комплекции.
— Ну, что вам надо? —- произнес он мрачно, но пошел. Под фонарем я предъявил ему удостоверение.
— Гана что-то натворила? Я знаком со многими адвокатами. Я сейчас же кому-нибудь из них позвоню.
Я сказал ему, что я думаю о преследовании женщины, от которой его отлучил приговор суда.
— Но я ее люблю,— сказал он упавшим голосом.
— Я тоже,— ответил я; о боже, ведь это действительно так уже и было.
Я вдруг поставил себя на место человека, который домогается благосклонности после того, как ему отказали в ней, а он клянчит...
— Мне вас крайне жаль, но ничего не поделаешь. То, чем вы занимаетесь, карается законом.
Он удалялся по улице, маленький, печальный, как бродяга Чарли. Я вернулся к Гане.
— Так тебе это все-таки удалось! — сказала она без особого воодушевления.— Похоже, да. Я вижу это по твоему лицу. % Даже не знаю, радоваться мне или нет. Человек — странное существо.
— Кофе у тебя есть?
— .Что? Кофе? Да, где-то было... Но умоляю, сегодня не уходи! Иначе мне придется пойти куда-нибудь налакаться, а мне неохота. Полежим вместе, держась за руки.
— Конечно.
— Знаешь...
— Знаю.
— М-м... Ты к тому же большая умница, как я вижу. С такими вещами ты, наверное, сталкивался уже не раз, ведь ты юрист. А я — впервые.
— Я хотел бы на тебе жениться,— сказал я, словно герой дешевого романа.
— Немножко повременим с этим, мы должны лучше узнать друг друга.
— Лады. Я ждать умею.
ВЫ ПО УШИ ВЛЮБЛЕНЫ,
а девушка вашей мечты дубасит вас сумочкой, наподобие тех, что носят на длинных ремешках и у которых сила удара не меньше, чем у гуситского цепа. Это произошло в винном ресторанчике «Малокарпатский», мы встречались уже два месяца, и я набрался храбрости сказать ей о своей работе.
— Так ты шпик! А я-то, дура, считала...
— Разве не важнее то, что я порядочный человек? Что у меня есть голова на плечах и что я тебя люблю?
— Чтоб я тебя никогда больше не видела,— сказала она и убежала.
Поразительно! Вас публично опозорили, а вы, вместо того чтобы вконец разозлиться, влюбляетесь еще больше. Пунцовый как рак, я расплатился и ушел, сопровождаемый приглушенными смешками переполненного зала. Под утро меня подняли с постели, я выехал на место происшествия, отсутствовал в Праге неделю. Когда я вернулся, зазвонил телефон.
— Я тебя ищу уже третий день. Ты что, скрываешься от меня или как?
— Меня не было в городе.
— Знаешь, наверно, я должна попросить у тебя прощения. Я была идиоткой.
— Ничего не случилось, дорогая,— неосторожно произнес я, и старший лейтенант Брожек, с которым мы сидели тогда в одном кабинете, склонил голову набок и защебетал: «Дорогая, ничего же не случилось! Я вышлю тебе алименты пятнадцатого следующего месяца, когда будет получка, а сейчас не могу, поверь, не могу!»
— Я увижу тебя, любимый?
— Да. Сегодня во второй половине дня.
— Ты придешь ко мне?
Что в переводе означало полное примирение, целую ночь счастья и любви.
— Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется.
— Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется,— стал кривляться старший лейтенант.— Как мне хочется, чтобы ты наконец напечатал мне отчет о том, что же произошло в Бероуне. Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется! И если в течение часа ты этого не сделаешь, то никакой «второй половины дня» не будет, не рассчитывай, а в наказание тысячу раз напишешь мне: <Шегоже вышестоящему начальнику врать, будто ты один как перст и жениться не собираешься, подавать заявление на квартиру не намерен, ибо являешься заядлым холостяком».
— Ну, ну, будет.
— Какая она из себя?
— Ты спрашиваешь об этом просто из любопытства или по долгу службы?
— Из служебного любопытства. Как товарищ.
— Она прекрасна.
— Они, мой юный друг, все такие, по крайней мере поначалу. Такое у меня впечатление.
— Но она прекрасна вдвойне, потому что останется
прекрасной даже тогда, когда минует младой любви восторг. Глаза у нее что васильки.
— Лучше сказать — что копирка,— деловито произнес старший лейтенант.— Васильки — это слишком банально.
— Длинные золотистые волосы...
— Крашеные...
— Слушай, кто из нас рассказывает — я или ты? Мне нравятся девушки с длинными волосами. И наверно, этому есть какое-то психологическое, что ли, объяснение. Моя мать носила прическу «микадо», и потому ни одна девчонка с короткой стрижкой мне не нравится,— оскорбленно сказал я.
— Ну хорошо, хорошо, Бертик! Похоже, она смахивает на сказочную принцессу. Я не хотел тебя обидеть. Так ты отстукаешь мне это донесение?
— Конечно.
Дальнейшие события развивались с бешеной быстротой.
— Я уже жить без тебя не могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76