Она подняла на руки Овика и стала приговаривать: «Оставляет тебя мама, Овик джан, уезжает она, не любит тебя». Люсик вырвала ребенка из рук свекрови, прижала его к груди, заплакала и впервые наговорила резкостей матери Тиграна, женщине, которую почитали все — и родные и чужие. «Вы страшная, властная женщина, вы привыкли подавлять всех»,— сказала свекрови Люсик.
Но Арусяк Аршакян не обиделась, она подошла к Люсик, положила ей руку на голову и по-матерински проговорила: «Ребенок, ребенок».
«Я не ребенок! — запальчиво ответила Люсик.— Вспомните себя в моем возрасте. Вы уверены, что ваше поколение было исключительным, и поэтому смотрите на нас снисходительно, свысока. Я хочу поехать на фронт к мужу, к брату, я врач, а там врачи нужны. Что тут показного, почему вы меня вините в тщеславии?»
Родители Люсик, тикин Лия и Саркис Карпович, ждали исхода этого спора с тайной надеждой, что сватья не позволит Люсик выполнить свое сумасбродное решение. Но неожиданно случилось то, чего они не ждали. Арусяк порывисто обняла невестку и взволнованно проговорила: «Прости меня. Ты права, Люсик,— как подсказывает тебе сердце, так и поступай. Была бы я на твоем месте, тоже не сидела бы дома, ты права».
Решение было принято, и ни слезы матери, ни мрачное молчание отца уже ничего не могли изменить.
...Бушующее море кидало пароход, как щепку: вот-вот, казалось, за борт повалятся люди, мешки, корзины, чемоданы. Люсик промокла, дрожала от холода.
Кто-то коснулся ее плеча. Люсик подняла голову и увидела незнакомого военного.
— Вы мерзнете,— проговорил он,— разрешите
укрыть вас своей шинелью, мне достаточно и плаща.
Люсик смутилась, пробормотала слова благодарности.
Военный накинул на нее шинель. Люсик сразу почувствовала тепло, перестала дрожать. Потом Люсик задремала. Она проснулась ночью. Море было покрыто непроницаемым мраком. Пароход больше не качало, казалось, он стоит на месте. Утихли шум волн и завывание ветра. Моросил мелкий дождь, рукава шинели стали влажными, Люсик попыталась подняться. Кто-то поддержал ее за руку.
— Осторожно, не упадите.
— Мы стоим? — спросила она.
— Идем,— ответил голос рядом,— море успокоилось.
— Ничего не вижу,— прошептала Люсик.
— Перед рассветом всегда так, поспите еще, если можете,— сказал сосед.
Люсик попыталась вытянуть затекшие, онемевшие ноги, но не смогла: со всех сторон плотно, один к одному лежали спящие. Она закрыла глаза, но сон прошел. Она стала думать о том, что ждет ее на фронте — выстрелы, гром, огонь, и она с сумкой, набитой инструментами и лекарствами, ходит по полю боя, перевязывает раненых. Ей представлялась встреча с Тиграном и Аргамом. Как примет ее Тигран,— ведь Люсик выехала, не дождавшись его ответа; как примет ее генерал Галунов, который, наверное, давно уже забыл ее... Кажется, в самом деле пароход остановился.
Люсик вновь задремала. Потом она открыла глаза — было светло.
Сосед ее, майор, увидев, что она проснулась, сказал:
— Посмотрите, какой красивый рассвет, солнце
сейчас выйдет прямо из моря. Хотите, посмотрим на
рассвет с носа судна.
Майору было не больше тридцати лет. Крепкого сложения, светлоглазый, он казался одним из тех, кто способен вынести любые трудности, не страшится никаких бед. Такие люди с первых минут знакомства внушают к себе доверие, каждому слову такого человека веришь.
— Это ваша шинель? — спросила Люсик.
— Моя,— улыбнулся майор,— пусть останется на вас, а то замерзнете.
Они дошли, осторожно переступая через тела спящих, до носа судна и уселись на огромный якорь. Судно, как плуг мифического пахаря, разрезало гладь успокоившегося моря, оставляя за собой глубокие борозды.
Солнце неожиданно вынырнуло из моря, и бескрайняя водная гладь стала оранжевой, розовой. Такой прекрасной картины Люсик никогда не видела. Все было как во сне: и вчерашняя качка, и непроницаемая ночная темень, неукротимый рев моря, и пронзительное завывание ветра, и эта тишина, эти волшебные краски. Казалось, что море горит.
— Красиво, правда? — спросил майор.
Люсик не ответила. Она подумала: почему солнце такое огромное, а не слепит глаз, дает смотреть на себя? А майор не смотрел на море, не смотрел на солнце, он смотрел на Люсик. Взгляд этих светлых глаз смущал молодую женщину.
— Вот видите,— сказал майор,— море, небо, все
словно создано для счастливой жизни. Смотрю на вас
и думаю: куда едет эта молодая красивая женщина?
Почему пришлось ей надеть солдатскую одежду, спать
ночью на палубе? Гляжу на вас, и грустно становится
на сердце.
Люсик совсем смутилась. Не зная, что ответить, она сняла с плеч шинель, пробормотала:
— Вот ваша шинель, спасибо.
Пассажиры проснулись. Никого не интересовало солнце, краски на море, высокое лиловатое небо, Все
были довольны, что судно больше не качает, что не леденит тело ветер.
Солнце уже поднялось. Майор присел возле Люсик. Его вещи лежали рядом с ее вещами. Он сейчас не смотрел пытливо, упорно на Люсик. Лицо его было задумчиво, не улыбалось. Люсик стало стыдно,— почему она испугалась, смутилась, что сделал он ей дурного? «Слабая и трусливая, глупая женщина»,— наверное, думает он о ней.
IV
Пароход слегка покачивало. Пассажиры, разложив на чемоданах и узлах еду, завтракали молча, жевали сосредоточенно, словно исполняли важный обряд.
Люсик вытащила из вещевого мешка два мягких лаваша, кусок сыра, вареную курицу и уселась на своем чемодане.
Неуверенным голосом она пригласила майора завтракать. Майор улыбнулся.
— Благодарю, кстати, и у меня найдутся кое-какие
продукты, давайте соединим наши богатства.
Майор вытащил из мешка кусок колбасы, копченую рыбу и кусок черного хлеба.
— Я даже не знаю, как зовут вас.
Его движения и слова были просты и естественны и столько в нем было милой, товарищеской теплоты, что Люсик еще больше устыдилась своих недавних подозрений.
— Меня зовут Люсик,— ответила она.
— Мне неудобно называть вас по имени, скажите ваше отчество.
— Люся Сергеевна.
— Люся Сергеевна, вы, наверное, впервые покидаете родной дом и едете одна в далекое путешествие?
— Да, впервые.
— Между прочим, это сразу видно.
— А вы на фронте были? — спросила Люсик.
— А разве не видно? После второго ранения в третий раз еду туда, вероятно, в Сталинград. А вы кто по специальности?
— Я врач, хирург.
— Вот как! Не представляю, как эти маленькие руки возьмут нож и разрежут здоровенного дядю.
Они помолчали.
— Вы сердитесь? — вдруг спросил майор.
— Вы разговариваете со мной несерьезно,— сказала она.
— Я уверен, что вы думаете примерно так: война, каждый день умирают тысячи людей, а этому человеку все равно, увидел красивую женщину и пытается затеять с ней роман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210