Кто напишет, если я не напишу?
Митя, притворяясь спящим, слушал разговор деда и бабушки.
— А где Вилли? — спросила бабушка.
— Он там, где надо.
— Но как это советские самолеты подгадали налететь именно в час этой чертовой свадьбы? Словно кто-то их вызвал.
— Знали, Улита, час свадьбы.
— А откуда они могли узнать? — поинтересовалась старушка.
Митя затаил дыхание, чтобы услышать слова деда. Но дед молчал.
— Кто же все это им сообщает? — вновь спросила бабушка.
— Это не наше дело, Дмитриевна,— рассердился дед,— и не мешай мне... дай человеку подумать.
После отступления Советской армии Бабенко стал записывать все значительные события, происходившие в городе. Писал он по ночам, а тетрадь прятал в комнате Шварца.
Вилли! Господь послал его в Вовчу, как утешение. Олесь Григорьевич помнил, как Шварц спросил его о Ленине.
Бабенко не отступился от Ильича, тогда перед лицом смерти сказал он о любви и уважении народа к вождю... Вилли обнял его и сказал: «Ти кароши чилавек, Олесь Григорич, ти чесний чилавек...»
С того дня Олесь Бабенко стал решительно различать понятия: «немец» и «фашист». «Этот немец, а вот тот — фашист»,— говорил он.
— Чем же все это кончится, Олесь? Ты объясни мне,— снова спросила бабушка.
Старик положил ручку, поднялся, подошел к Мите, поправил на нем одеяло, затем вернулся и сел возле бабушки.
__ Хочешь знать, старая?
— Я спрашиваю, когда закончится все это?
— Кто знает, может быть, весной. Улита Дмитриевна вздохнула.
— Когда лето, говорят — подождем зимы, а когда наступает зима — ждут весны.
— А как бы ты хотела? Ведь это война, Улита. Олесь Григорьевич задумчиво погладил свои
седые усы.
— Это не обычная война, Дмитриевна... Такой войны еще не было на земле. Видишь, пришла на нас фашистская армия, а среди них есть и такие люди, как Шварц. Весь наш народ воюет против этой дикой армии, а среди нас оказались такие подлые люди, как Опанас Макавейчук и Партев Сархошев. Видишь, воюют друг с другом не только две вооруженные армии: это столкнулись два разных мира... Один говорит — откажись от своего человеческого достоинства, живи моей волей, подчинись мне, стань моим рабом; другой отвечает: твоя воля ненавистна мне, я сломаю твою волю и поведу всех людей к светлому будущему, где не будет ни насилия, ни нужды, ни войны, где все люди станут великой мирной семьей, будут говорить, может быть, на различных языках, но будут любить друг друга чистыми сердцами. И их сердца освободятся от зависти, злобы. И не будет никакого столпотворения, как во время постройки Вавилонской башни. Вот о чем спорят два мира, Дмитриевна. И теперешняя война должна разрешить этот спор, а это не простое дело.
— Пусть сядут и по-человечески поговорят. Зачем же убивать друг друга?
— Это невозможная вещь, Дмитриевна. Разве могли князья Гендриков и Колокольцев подобру уступить свои владения батракам? Нет. Так не бывает. Народ силой вышвырнул Романовых, силой завоевал свободу и землю. А Гитлер то же самое, что и Романовы, но только еще более злой и сильный, понимаешь? Ленин создал в России новый мир. Гитлер хочет разрушить этот новый мир, чтобы на земле вечно существовали рабы и хозяева. Вот комендант устроил сегодня эту свадьбу. Ты понимаешь его намерения? Ох, Дмитриевна, обо всем этом мне надо написать, а ты, старая, не даешь мне работать. Надо писать, понимаешь? Вот я разговариваю с тобой, а перед глазами у меня лица девушек, танцующих с фашистами.
Олесь Григорьевич вернулся к столу, положил потухшую трубку возле тетради, поправил очки на носу и взял ручку.
«Я не могу сказать, была ли свадьба, устроенная сегодня комендантом Шульцем в городе Вовче, смешной или же трагической? Смех и музыка не могли заглушить рыдания девушек и стенанья матерей. Многое видел город Вовча в своей истории, но такая трагикомедия никогда еще здесь не разыгрывалась...» Дверь неслышно раскрылась. Вошел Шварц. Олесь Григорьевич отложил перо, закрыл тетрадь.
— Может быть, хотите покушать, Вилли Августович? — спросила хозяйка.
Шварц улыбнулся.
— Я ни калодний, мамаш.
Он поманил рукой Олеся Григорьевича, приглашая старика к себе в комнату. Бабенко понял, что у Шварца есть какие-то важные новости. Окна в комнате немца были закрыты плотными занавесками. Капитан зажег свечу, стоявшую на столе, запер дверь. Олесь Григорьевич нетерпеливо ждал.
— Ты карашо знаиш сын Макавейчук, Олес Григорич? — спросил Шварц.
— Знаю.
— Кароший парин, кароший комсамоль? Бабенко насторожился. «Ого, тут что-то серьезное»,— подумал он.
— Парень он хороший, настоящий. Два брата его матери, Катерины, погибли за советскую власть. И парень похож на своих дядьев — добровольцем ушел на фронт. Говорят, сейчас каждый день воюет с отцом — чуть друг друга не убивают. Мать льет слезы днем и ночью. Нелегкое дело для матери: отец и сын — кровные враги! Не ждал я, не ждал, что Опанас Макавейчук может предать свой народ.
Шварц стал расспрашивать старика о молодом Макавейчуке. Парню угрожает смерть, стоит ли рисковать, чтобы спасти его? Можно ли доверить ему, можно ли быть уверенным, что он не предаст? Завтра или послезавтра его с согласия отца арестуют.
Старик Бабенко удивленно смотрел в голубые добрые глаза Вилли. Нет, мир не погибнет, если есть такие люди, как Шварц.
— Олес Григорич, вот такое дело,— проговорил Шварц,— ты скажи, что делать для сына Макавейчук?
— Дайте время подумать, Вилли, ничего не могу сказать сейчас. Надо «их» спросить.
«Они» — это были жители лесной лощины Холодный Яр. Маленькая группа лесных партизан передавала через линию фронта разведывательные сведения о немцах, поддерживала местное население.
Старик не смог уснуть до рассвета. Утром в дом Бабенко пришла Галина Чегренова, принесла для капитана Шварца в глиняной миске горячие блинчики. Галина и Олесь Григорьевич вошли в комнату Шварца, затворили дверь. Улиту Дмитриевну они попросили пойти посторожить у двери. Вскоре Галина собралась уходить.
— Куда ты спешишь, посиди, Галина,— сказала Улита Дмитриевна.
— Ох, Дмитриевна, дома никого нет, боюсь за Зину. Приду как-нибудь в другой раз, тогда уж наговоримся.
— Бедные наши девушки,— сказала Улита Дмитриевна,— какая же им выпала горькая судьба!
VI
Комендант Шульц со взводом автоматчиков обходил улицы города. Он входил в дома, расспрашивал, сколько там проживает человек, какова их профессия. Тем, кто казался подозрительным, он приказывал явиться в комендатуру.
Солдаты Шульца стреляли по собакам, по голубям. Трупы убитых собак валялись на мостовой и тротуарах.
Эти обходы коменданта и стрельба на улицах стали обычным явлением.
Снова наступила ночь. Снова онемела Вовча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Митя, притворяясь спящим, слушал разговор деда и бабушки.
— А где Вилли? — спросила бабушка.
— Он там, где надо.
— Но как это советские самолеты подгадали налететь именно в час этой чертовой свадьбы? Словно кто-то их вызвал.
— Знали, Улита, час свадьбы.
— А откуда они могли узнать? — поинтересовалась старушка.
Митя затаил дыхание, чтобы услышать слова деда. Но дед молчал.
— Кто же все это им сообщает? — вновь спросила бабушка.
— Это не наше дело, Дмитриевна,— рассердился дед,— и не мешай мне... дай человеку подумать.
После отступления Советской армии Бабенко стал записывать все значительные события, происходившие в городе. Писал он по ночам, а тетрадь прятал в комнате Шварца.
Вилли! Господь послал его в Вовчу, как утешение. Олесь Григорьевич помнил, как Шварц спросил его о Ленине.
Бабенко не отступился от Ильича, тогда перед лицом смерти сказал он о любви и уважении народа к вождю... Вилли обнял его и сказал: «Ти кароши чилавек, Олесь Григорич, ти чесний чилавек...»
С того дня Олесь Бабенко стал решительно различать понятия: «немец» и «фашист». «Этот немец, а вот тот — фашист»,— говорил он.
— Чем же все это кончится, Олесь? Ты объясни мне,— снова спросила бабушка.
Старик положил ручку, поднялся, подошел к Мите, поправил на нем одеяло, затем вернулся и сел возле бабушки.
__ Хочешь знать, старая?
— Я спрашиваю, когда закончится все это?
— Кто знает, может быть, весной. Улита Дмитриевна вздохнула.
— Когда лето, говорят — подождем зимы, а когда наступает зима — ждут весны.
— А как бы ты хотела? Ведь это война, Улита. Олесь Григорьевич задумчиво погладил свои
седые усы.
— Это не обычная война, Дмитриевна... Такой войны еще не было на земле. Видишь, пришла на нас фашистская армия, а среди них есть и такие люди, как Шварц. Весь наш народ воюет против этой дикой армии, а среди нас оказались такие подлые люди, как Опанас Макавейчук и Партев Сархошев. Видишь, воюют друг с другом не только две вооруженные армии: это столкнулись два разных мира... Один говорит — откажись от своего человеческого достоинства, живи моей волей, подчинись мне, стань моим рабом; другой отвечает: твоя воля ненавистна мне, я сломаю твою волю и поведу всех людей к светлому будущему, где не будет ни насилия, ни нужды, ни войны, где все люди станут великой мирной семьей, будут говорить, может быть, на различных языках, но будут любить друг друга чистыми сердцами. И их сердца освободятся от зависти, злобы. И не будет никакого столпотворения, как во время постройки Вавилонской башни. Вот о чем спорят два мира, Дмитриевна. И теперешняя война должна разрешить этот спор, а это не простое дело.
— Пусть сядут и по-человечески поговорят. Зачем же убивать друг друга?
— Это невозможная вещь, Дмитриевна. Разве могли князья Гендриков и Колокольцев подобру уступить свои владения батракам? Нет. Так не бывает. Народ силой вышвырнул Романовых, силой завоевал свободу и землю. А Гитлер то же самое, что и Романовы, но только еще более злой и сильный, понимаешь? Ленин создал в России новый мир. Гитлер хочет разрушить этот новый мир, чтобы на земле вечно существовали рабы и хозяева. Вот комендант устроил сегодня эту свадьбу. Ты понимаешь его намерения? Ох, Дмитриевна, обо всем этом мне надо написать, а ты, старая, не даешь мне работать. Надо писать, понимаешь? Вот я разговариваю с тобой, а перед глазами у меня лица девушек, танцующих с фашистами.
Олесь Григорьевич вернулся к столу, положил потухшую трубку возле тетради, поправил очки на носу и взял ручку.
«Я не могу сказать, была ли свадьба, устроенная сегодня комендантом Шульцем в городе Вовче, смешной или же трагической? Смех и музыка не могли заглушить рыдания девушек и стенанья матерей. Многое видел город Вовча в своей истории, но такая трагикомедия никогда еще здесь не разыгрывалась...» Дверь неслышно раскрылась. Вошел Шварц. Олесь Григорьевич отложил перо, закрыл тетрадь.
— Может быть, хотите покушать, Вилли Августович? — спросила хозяйка.
Шварц улыбнулся.
— Я ни калодний, мамаш.
Он поманил рукой Олеся Григорьевича, приглашая старика к себе в комнату. Бабенко понял, что у Шварца есть какие-то важные новости. Окна в комнате немца были закрыты плотными занавесками. Капитан зажег свечу, стоявшую на столе, запер дверь. Олесь Григорьевич нетерпеливо ждал.
— Ты карашо знаиш сын Макавейчук, Олес Григорич? — спросил Шварц.
— Знаю.
— Кароший парин, кароший комсамоль? Бабенко насторожился. «Ого, тут что-то серьезное»,— подумал он.
— Парень он хороший, настоящий. Два брата его матери, Катерины, погибли за советскую власть. И парень похож на своих дядьев — добровольцем ушел на фронт. Говорят, сейчас каждый день воюет с отцом — чуть друг друга не убивают. Мать льет слезы днем и ночью. Нелегкое дело для матери: отец и сын — кровные враги! Не ждал я, не ждал, что Опанас Макавейчук может предать свой народ.
Шварц стал расспрашивать старика о молодом Макавейчуке. Парню угрожает смерть, стоит ли рисковать, чтобы спасти его? Можно ли доверить ему, можно ли быть уверенным, что он не предаст? Завтра или послезавтра его с согласия отца арестуют.
Старик Бабенко удивленно смотрел в голубые добрые глаза Вилли. Нет, мир не погибнет, если есть такие люди, как Шварц.
— Олес Григорич, вот такое дело,— проговорил Шварц,— ты скажи, что делать для сына Макавейчук?
— Дайте время подумать, Вилли, ничего не могу сказать сейчас. Надо «их» спросить.
«Они» — это были жители лесной лощины Холодный Яр. Маленькая группа лесных партизан передавала через линию фронта разведывательные сведения о немцах, поддерживала местное население.
Старик не смог уснуть до рассвета. Утром в дом Бабенко пришла Галина Чегренова, принесла для капитана Шварца в глиняной миске горячие блинчики. Галина и Олесь Григорьевич вошли в комнату Шварца, затворили дверь. Улиту Дмитриевну они попросили пойти посторожить у двери. Вскоре Галина собралась уходить.
— Куда ты спешишь, посиди, Галина,— сказала Улита Дмитриевна.
— Ох, Дмитриевна, дома никого нет, боюсь за Зину. Приду как-нибудь в другой раз, тогда уж наговоримся.
— Бедные наши девушки,— сказала Улита Дмитриевна,— какая же им выпала горькая судьба!
VI
Комендант Шульц со взводом автоматчиков обходил улицы города. Он входил в дома, расспрашивал, сколько там проживает человек, какова их профессия. Тем, кто казался подозрительным, он приказывал явиться в комендатуру.
Солдаты Шульца стреляли по собакам, по голубям. Трупы убитых собак валялись на мостовой и тротуарах.
Эти обходы коменданта и стрельба на улицах стали обычным явлением.
Снова наступила ночь. Снова онемела Вовча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210