«Не плачь, твой отец отомстит за них, напиши ему». И я пишу и прошу — не жалейте фашистов. Убейте их всех...» Видишь, до чего дошла ненависть. Даже в чистую детскую душу проникла! И она, моя девочка, в самом деле думает, что немцы не люди. Горе, Тигран, народу, который смог породить к себе такую ненависть. Во времена Чингисхана, вероятно, монголы тоже казались зверями не только взрослым, но и детям. Куда делись его злые орды? Их давно нет на земле,— осталась лишь кровавая недобрая память. А Россия и народы Кавказа живут.
Дементьев встал, набросил на плечи полушубок, снял с гвоздя полушубок Тиграна.
— Что-то похолодало.
— А что пишет тебе жена? — спросил Тигран.— Как в тылу жизнь?
— Конечно, трудно им живется, как же иначе. Прямо об этом жена ничего не пишет. Подбадривает нас. Но между строчками легко угадать и беспокойство и тревогу... А как себя чувствует Люся Сергеевна? Часто видишь ее? У меня все нет времени с ней встретиться. Спросил как-то у Ляшко,— он приезжал сюда,— говорит, быстро освоилась с фронтовой жизнью, хвалил ее.
Тигран ответил:
— Хочу сегодня к ней пойти. Представь себе, что до ее приезда я чаще бывал в медсанбате. Сейчас никак не получается.
Дементьев засмеялся, погладил Аршакяна по плечу.
— Знаю, ты не ходишь, чтобы не говорили, будто ты бегаешь в медсанбат из-за жены! Так ведь, признавайся.
Тигран усмехнулся.
— И это отчасти есть.
— Вот видишь! А я так не поступал бы. Не одобряю тебя, Тигран. Она жена твоя, твой самый большой друг, а не походно-полевая супружница, не любовница. Она-то, вероятно, каждый день тебя ждет, волнуется за твою жизнь. Нет, как хочешь, а по-моему, это бессердечно! Между прочим, спрашивает она о брате?
Тигран покачал головой:
— Нет, не спрашивает, только раз сказала: «Когда видишь столько тяжелораненых и они умирают на твоих руках, то ослабевает боль от потери близких». Я тоже не заговариваю с ней о брате.
XIX
Открылась дверь, и в клубах холодного пара в землянку вошел генерал Геладзе.
— Дементьев! — крикнул он зычным голосом, не сразу разглядев в полумраке землянки Аршакяна.
Дементьев и Тигран встали, вытянулись.
Геладзе принялся шагать по землянке: три шага вперед, три шага назад. Потом он внезапно остановился у стола, проговорил строго и веско:
— Командующий оказал большую честь нашей дивизии. Нам предстоит действовать в направлении главного удара армии,— нам придают полк гвардейских минометов, «катюш».
Он повернулся лицом к Дементьеву, внимательно посмотрел на него.
— А ты извини меня, дорогой, сегодня я подложил тебе свинью. Собирались тебя повысить, дать тебе дивизию, но я упросил, чтобы ты остался здесь. Значит, звание генерала получишь позднее. Можешь ругать меня, можешь сердиться, но дело уже сделано. Я прямо заявил, что без Дементьева сейчас воевать не могу, уж если он очень вам нужен, товарищ командующий, возьмите его после предстоящих операций.
— Ну что ж, спасибо, товарищ генерал,— негромко сказал Дементьев.— Благодарю за доверие.
Геладзе улыбнулся во всю ширь своего багрового, обветренного лица, блеснули его крепкие белые зубы.
— Вот за это спасибо! — сказал он и обнял Дементьева.— Работать с тобой — для меня радость, признаюсь в этом при Аршакяне. Но обещаю после этой операции победить свой эгоизм. Даю слово при свидетеле. Ну, еще раз спасибо, что не имеешь ко мне зла.
Генерал потушил в пепельнице папиросу:
— Даю тебе слово, я сейчас такой же, каким был два месяца назад, до генеральских погон. Тот же человек. Только, может быть, немного больше верю теперь в свои силы. Конечно, мы все немного тщеславны... Но если это не во вред делу, что ж — это даже неплохо. Не так ли, Аршакян?
— Вы уже пояснили нам, что тщеславие не вредит,— с улыбкой ответил Тигран,— если не рождает высокомерия и чванства.
— Вот, вот, совершенно верно,— согласился генерал и добавил: — А хитер ты, Аршакян, ой, хитер!
— Почему же, товарищ генерал?
Серьезный разговор сменялся шутками, за веселым словом следовали деловые разговоры.
Дневальный шуровал в печурке, все подкладывал полешки. В землянке потеплело, начал таять иней, образовавшийся в щелях между бревнами. Время от времени накаты потолка содрогались от близких орудийных выстрелов.
— Идиоты, не приняли нашего предложения о капитуляции,— вздохнув, проговорил генерал.— Что ж, пусть теперь пеняют на себя. Говорят, если бог хочет наказать человека, то отнимает у него разум.
Генерал помолчал, вновь зашагал по тесной землянке:
— Возвращаясь из армии, я заехал в полк Козакова. Хороший командир, скажу я вам. Вот, думаю, он тебя сменит, Владимир, когда ты покинешь нас. Талантливый человек. Такому можно без колебаний доверить судьбу солдат.
Зазуммерил телефон...
Дементьев взял трубку и тотчас передал ее генералу:
— Член Военного Совета, товарищ генерал. Геладзе, беря трубку, подтянулся, левой рукой
одернул китель.
«Вот уж настоящая военная косточка»,— подумал Тигран.
— Слушаю, товарищ семьдесят пятый! — громко, по-солдатски сказал в трубку генерал.— Понятно, товарищ семьдесят пятый... Понимаю...— Генерал положил трубку.
— Товарищ полковник! — сказал он.— Надо созвать командиров полков и помполитов. Явиться сюда в час ноль-ноль! Прибудет член Военного Совета генерал Луганской. Вам ясно?
— Так точно, ясно, товарищ генерал!
Геладзе надел полушубок, натянул на уши меховую шапку и вышел из землянки.
Дементьев и Тигран несколько минут сидели молча, слушая вой зимнего ветра. Оба понимали, что длившееся сорок пять дней спокойствие кончилось, что начинаются события великой важности, отклики которых, вероятно, всколыхнут весь мир, что с этого часа у них уже не будет времени для дружеских бесед.
— Нравится мне Геладзе,— очнувшись от своих мыслей, проговорил Тигран.
— Да, сердечный человек,— согласился Дементьев.— На такого человека иногда можно обидеться, но не любить его нельзя. Он весь — сердце, он сердцем решает, сердцем действует. Может быть, это недостаток, но зато такой человек никогда не бывает один, у него всегда есть друзья.
— Не хочет он расставаться с тобой, а? — воскликнул Аршакян.— И с какой искренностью, с какой непосредственностью признался в этом!
— И знаешь, ведь я тоже не хочу расстаться с ним. И поверь, Тигранище, я не ломаюсь; есть люди, которые бывают с тобой при всех обстоятельствах жизни. Они, как твоя собственная совесть, всегда и всюду с тобой. Да, я так и не показал тебе карточку дочки.
Дементьев вынул из кармана гимнастерки фотокарточку, завернутую в целлофан.
Тигран всматривался в улыбающееся лицо пятнадцатилетней девочки. Девочка улыбалась, но, казалось, в глазах у нее затаилась грусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Дементьев встал, набросил на плечи полушубок, снял с гвоздя полушубок Тиграна.
— Что-то похолодало.
— А что пишет тебе жена? — спросил Тигран.— Как в тылу жизнь?
— Конечно, трудно им живется, как же иначе. Прямо об этом жена ничего не пишет. Подбадривает нас. Но между строчками легко угадать и беспокойство и тревогу... А как себя чувствует Люся Сергеевна? Часто видишь ее? У меня все нет времени с ней встретиться. Спросил как-то у Ляшко,— он приезжал сюда,— говорит, быстро освоилась с фронтовой жизнью, хвалил ее.
Тигран ответил:
— Хочу сегодня к ней пойти. Представь себе, что до ее приезда я чаще бывал в медсанбате. Сейчас никак не получается.
Дементьев засмеялся, погладил Аршакяна по плечу.
— Знаю, ты не ходишь, чтобы не говорили, будто ты бегаешь в медсанбат из-за жены! Так ведь, признавайся.
Тигран усмехнулся.
— И это отчасти есть.
— Вот видишь! А я так не поступал бы. Не одобряю тебя, Тигран. Она жена твоя, твой самый большой друг, а не походно-полевая супружница, не любовница. Она-то, вероятно, каждый день тебя ждет, волнуется за твою жизнь. Нет, как хочешь, а по-моему, это бессердечно! Между прочим, спрашивает она о брате?
Тигран покачал головой:
— Нет, не спрашивает, только раз сказала: «Когда видишь столько тяжелораненых и они умирают на твоих руках, то ослабевает боль от потери близких». Я тоже не заговариваю с ней о брате.
XIX
Открылась дверь, и в клубах холодного пара в землянку вошел генерал Геладзе.
— Дементьев! — крикнул он зычным голосом, не сразу разглядев в полумраке землянки Аршакяна.
Дементьев и Тигран встали, вытянулись.
Геладзе принялся шагать по землянке: три шага вперед, три шага назад. Потом он внезапно остановился у стола, проговорил строго и веско:
— Командующий оказал большую честь нашей дивизии. Нам предстоит действовать в направлении главного удара армии,— нам придают полк гвардейских минометов, «катюш».
Он повернулся лицом к Дементьеву, внимательно посмотрел на него.
— А ты извини меня, дорогой, сегодня я подложил тебе свинью. Собирались тебя повысить, дать тебе дивизию, но я упросил, чтобы ты остался здесь. Значит, звание генерала получишь позднее. Можешь ругать меня, можешь сердиться, но дело уже сделано. Я прямо заявил, что без Дементьева сейчас воевать не могу, уж если он очень вам нужен, товарищ командующий, возьмите его после предстоящих операций.
— Ну что ж, спасибо, товарищ генерал,— негромко сказал Дементьев.— Благодарю за доверие.
Геладзе улыбнулся во всю ширь своего багрового, обветренного лица, блеснули его крепкие белые зубы.
— Вот за это спасибо! — сказал он и обнял Дементьева.— Работать с тобой — для меня радость, признаюсь в этом при Аршакяне. Но обещаю после этой операции победить свой эгоизм. Даю слово при свидетеле. Ну, еще раз спасибо, что не имеешь ко мне зла.
Генерал потушил в пепельнице папиросу:
— Даю тебе слово, я сейчас такой же, каким был два месяца назад, до генеральских погон. Тот же человек. Только, может быть, немного больше верю теперь в свои силы. Конечно, мы все немного тщеславны... Но если это не во вред делу, что ж — это даже неплохо. Не так ли, Аршакян?
— Вы уже пояснили нам, что тщеславие не вредит,— с улыбкой ответил Тигран,— если не рождает высокомерия и чванства.
— Вот, вот, совершенно верно,— согласился генерал и добавил: — А хитер ты, Аршакян, ой, хитер!
— Почему же, товарищ генерал?
Серьезный разговор сменялся шутками, за веселым словом следовали деловые разговоры.
Дневальный шуровал в печурке, все подкладывал полешки. В землянке потеплело, начал таять иней, образовавшийся в щелях между бревнами. Время от времени накаты потолка содрогались от близких орудийных выстрелов.
— Идиоты, не приняли нашего предложения о капитуляции,— вздохнув, проговорил генерал.— Что ж, пусть теперь пеняют на себя. Говорят, если бог хочет наказать человека, то отнимает у него разум.
Генерал помолчал, вновь зашагал по тесной землянке:
— Возвращаясь из армии, я заехал в полк Козакова. Хороший командир, скажу я вам. Вот, думаю, он тебя сменит, Владимир, когда ты покинешь нас. Талантливый человек. Такому можно без колебаний доверить судьбу солдат.
Зазуммерил телефон...
Дементьев взял трубку и тотчас передал ее генералу:
— Член Военного Совета, товарищ генерал. Геладзе, беря трубку, подтянулся, левой рукой
одернул китель.
«Вот уж настоящая военная косточка»,— подумал Тигран.
— Слушаю, товарищ семьдесят пятый! — громко, по-солдатски сказал в трубку генерал.— Понятно, товарищ семьдесят пятый... Понимаю...— Генерал положил трубку.
— Товарищ полковник! — сказал он.— Надо созвать командиров полков и помполитов. Явиться сюда в час ноль-ноль! Прибудет член Военного Совета генерал Луганской. Вам ясно?
— Так точно, ясно, товарищ генерал!
Геладзе надел полушубок, натянул на уши меховую шапку и вышел из землянки.
Дементьев и Тигран несколько минут сидели молча, слушая вой зимнего ветра. Оба понимали, что длившееся сорок пять дней спокойствие кончилось, что начинаются события великой важности, отклики которых, вероятно, всколыхнут весь мир, что с этого часа у них уже не будет времени для дружеских бесед.
— Нравится мне Геладзе,— очнувшись от своих мыслей, проговорил Тигран.
— Да, сердечный человек,— согласился Дементьев.— На такого человека иногда можно обидеться, но не любить его нельзя. Он весь — сердце, он сердцем решает, сердцем действует. Может быть, это недостаток, но зато такой человек никогда не бывает один, у него всегда есть друзья.
— Не хочет он расставаться с тобой, а? — воскликнул Аршакян.— И с какой искренностью, с какой непосредственностью признался в этом!
— И знаешь, ведь я тоже не хочу расстаться с ним. И поверь, Тигранище, я не ломаюсь; есть люди, которые бывают с тобой при всех обстоятельствах жизни. Они, как твоя собственная совесть, всегда и всюду с тобой. Да, я так и не показал тебе карточку дочки.
Дементьев вынул из кармана гимнастерки фотокарточку, завернутую в целлофан.
Тигран всматривался в улыбающееся лицо пятнадцатилетней девочки. Девочка улыбалась, но, казалось, в глазах у нее затаилась грусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210