— Как там дела, как перешли реку?
— Отлично, товарищ батальонный комиссар. Немец не выдержал рукопашной. Саперы хорошо поработали.
— А чем тебя ранило?
— Из пистолета немец в меня стрельнул. Хорошо наши дрались, товарищ батальонный комиссар! А как фрицы бежали, как бежали!
Санитарки повели Копбаева к медсанбатовской палатке.
Мария Вовк подбежала к Тиграну и сообщила, что привезли комиссара Немченко. Его должны срочно оперировать. Он хочет видеть Аршакяна.
Немченко раздетый лежал на столе, покрытом белой простыней. На груди комиссара было видно небольшое темно-красное пятнышко.
— Хотел видеть вас перед операцией,— проговорил он слабым голосом, тяжело дыша.— Если даже и выживу, отправят в тыл, кто знает, куда, в какой госпиталь. Значит, расстаемся...— Переходя на «ты», Немченко проговорил: — Передай привет Самвеляну. Передай, что он мне самый дорогой человек... Тебе, Аршакян, желаю здоровья...
Немченко дышал тяжело, говорил с большим трудом:
— Не хотелось бы расставаться с Дорийским полком... А приходится.
Лицо его искривилось от боли.
— Поправишься, мой дорогой, вернешься в Дорийский полк, еще встретимся,— ответил Тигран.
Ляшко, нахмурившись, ждал окончания разговора.
Немченко, заметив суровый взгляд хирурга, проговорил:
— Доктор сердится... до свидания, не поминайте меня лихом... в случае чего.
Аршакян не видел, как лицо Немченко покрыли марлей, обрызганной желтоватой жидкостью, как руки и ноги его привязали к столу.
Стоя перед палаткой, Аршакян следил за самолетами, слушал удалявшийся грохот битвы. И одновременно, казалось, он слышит печальный, слабый голос Немченко, видит бледное, спокойное лицо комиссара полка, его черные глаза. А грузовики с тяжелоранеными все шли к палаткам медсанбата.
Группе врачей и санитаров было приказано переправиться на западный берег Северного Донца, чтобы ускорить эвакуацию с передовой тяжелораненых. Аршакян посмотрел на часы, подумал: «Как долго оперируют, что-то там с ним?»
Из палатки вышла Мария, ее глаза сияли.
— Товарищ Аршакян, комиссар Немченко будет жить!
IV
Тигран смотрел на поля сквозь выбитое окошко в кабине тряской полуторки. То и дело высовываясь, шофер поглядывал вверх, на самолеты, проносящиеся по небу, и успокоенно говорил «наши», вновь принимался вертеть баранку, сигналил, стараясь обогнать поток двигавшегося на запад транспорта. По дорогам, по целине шли на юго-запад люди, машины, орудия, танки, повозки.
Пыль оседала на лица бойцов, на гривы и спины лошадей, на свой белесый лад перекрашивая зеленую броню танков, орудийную сталь.
Вот и Северный Донец. На его берегах чернели глубокие свежие воронки, вырытые тяжелыми авиационными бомбами. По понтонному мосту двигались машины и обозы и, растекаясь по прибрежным дорогам, исчезали в зелени леса. Девушки-регулировщицы, размахивая флажками, совсем не по-девичьи кричали на пытавшихся нарушать порядок, возвращали тех, кто приближался к мосту, не подчиняясь великому закону живой очереди.
Толстощекая, курносая регулировщица, узнав Аршакяна, радостно улыбаясь во всю ширь румяного лица, помахала ему флажком.
Тигран помахал ей. Машина переправилась через мост и, отделившись от общего потока, пошла по зеленому лугу в сторону села Архангел, расположенного на склоне холма. Аршакян вдруг вспомнил имя румяной регулировщицы — Анастасия Лаптева. Во время приема в партию Лаптева на вопрос секретаря парткомиссий о том, что она собирается делать после войны, ответила: «Выйду замуж...» Все рассмеялись, а девушка смутилась. «Лаптева, Лаптева... Анастасия Лаптева...»
Машина остановилась у первых домов села. Из кузова спустились на землю комиссар медсанбата, три санитара, медсестры, хирург Кацнельсон. Стряхнув с себя пыль и протерев очки, Кацнельсон, полный живого интереса, оглядывал луг, село, лес, начинавшийся почти у самой окраины села, глядел на огромное облако пыли, стоявшее над дорогой. Взволнованным голосом он произнес:
— Товарищи, мы на освобожденной земле!
Хороша была эта земля! Густой лес вплотную подходил к деревенским хатам, под зелеными холмами протекала, извиваясь, река, а на луговой стороне, сколько хватал глаз, лежала цветущая равнина. И рядом с весной была война. В воздухе стоял удушливый запах гари. Пожарища еще дымились, во дворах валялись обгоревшие домашние вещи, битая посуда, цветники были истоптаны, растерзаны. Вдали, в голубом весеннем небе, маячила труба разрушенного сахарного завода.
Из лесу шли к селу старики, дети и женщины, они улыбались и плакали,— и в людях смешались весна и война. Старуха-крестьянка подошла к группе военных.
— Здравствуйте, родные! Славу богу, дождались мы вас. Кто верил, тот дождался.
Жители собирали уцелевшие вещи, некоторые раскапывали лопатами пепелища. Тигран шагал вместе с медиками по сельским улицам, расспрашивал жителей, входил в дома, осматривал немецкие окопы, сумки, письма, фотографии убитых. На каждом окопе имелась деревянная дощечка с названием: «Зигфрид», «Адольф Гитлер...»
Аршакян велел зарыть трупы убитых немцев.
Вдруг послышался крик. Тигран увидел высокую, изможденную женщину, стоявшую над трупом гитлеровского офицера. Вокруг нее собралась толпа.
- Вы знаете этого убитого немца? — спросил Аршакян у старика с густыми усами.
— Как не знать,— ответил старик.— Таких злодеев не забудешь. Гауптмана Шнайдера все знают.
Старуха спросила усатого:
— Антон Кузьмич, неужто он самый?
Усатый Антон Кузьмич, глядя на убитого, бормотал:
— Значит, капут тебе, Шнайдер.
И старый Кузьмич рассказал Аршакяну, на какие муки этот Шнайдер обрек жителей села. Он ходил но хатам, ласково беседовал с крестьянами, и в каждом доме вскоре после его посещения случалась беда: вызовут в комендатуру кого-нибудь из обитателей дома, и уже не возвращался человек домой.
Проклятый гауптман понимал по-русски, а люди, не зная этого, проклинали его, немецкую власть, и он делал вид, что ничего не понимает, кивал, улыбался, а потом чинил беспощадную расправу. Вот женщина, что его опознала:.. Ее семидесятилетнюю мать Шнайдер расстрелял посреди села, на глазах у всех, за то, что та проклинала Гитлера. Шнайдер сам выстрелил ей в лицо.
Старик, поплевав на ладони, взялся за заступ.
— Зарыть тебя надо, катюга Шнайдер, чтобы не смердил ты тут.
Старик, работая лопатой, говорил:
—- Нас немцы плетьми гоняли рыть эти окопы, а выходит, мы для них могилы рыли. Знали бы, добровольно бы шли.
— Пленных ведут! — закричали мальчишки. Четверо бойцов вели по улице группу пленных.
Впереди с автоматом на груди шел Аргам. Поравнявшись с Аршакяном, он радостно воскликнул:
— Тигран!
Лицо его пылало от возбуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
— Отлично, товарищ батальонный комиссар. Немец не выдержал рукопашной. Саперы хорошо поработали.
— А чем тебя ранило?
— Из пистолета немец в меня стрельнул. Хорошо наши дрались, товарищ батальонный комиссар! А как фрицы бежали, как бежали!
Санитарки повели Копбаева к медсанбатовской палатке.
Мария Вовк подбежала к Тиграну и сообщила, что привезли комиссара Немченко. Его должны срочно оперировать. Он хочет видеть Аршакяна.
Немченко раздетый лежал на столе, покрытом белой простыней. На груди комиссара было видно небольшое темно-красное пятнышко.
— Хотел видеть вас перед операцией,— проговорил он слабым голосом, тяжело дыша.— Если даже и выживу, отправят в тыл, кто знает, куда, в какой госпиталь. Значит, расстаемся...— Переходя на «ты», Немченко проговорил: — Передай привет Самвеляну. Передай, что он мне самый дорогой человек... Тебе, Аршакян, желаю здоровья...
Немченко дышал тяжело, говорил с большим трудом:
— Не хотелось бы расставаться с Дорийским полком... А приходится.
Лицо его искривилось от боли.
— Поправишься, мой дорогой, вернешься в Дорийский полк, еще встретимся,— ответил Тигран.
Ляшко, нахмурившись, ждал окончания разговора.
Немченко, заметив суровый взгляд хирурга, проговорил:
— Доктор сердится... до свидания, не поминайте меня лихом... в случае чего.
Аршакян не видел, как лицо Немченко покрыли марлей, обрызганной желтоватой жидкостью, как руки и ноги его привязали к столу.
Стоя перед палаткой, Аршакян следил за самолетами, слушал удалявшийся грохот битвы. И одновременно, казалось, он слышит печальный, слабый голос Немченко, видит бледное, спокойное лицо комиссара полка, его черные глаза. А грузовики с тяжелоранеными все шли к палаткам медсанбата.
Группе врачей и санитаров было приказано переправиться на западный берег Северного Донца, чтобы ускорить эвакуацию с передовой тяжелораненых. Аршакян посмотрел на часы, подумал: «Как долго оперируют, что-то там с ним?»
Из палатки вышла Мария, ее глаза сияли.
— Товарищ Аршакян, комиссар Немченко будет жить!
IV
Тигран смотрел на поля сквозь выбитое окошко в кабине тряской полуторки. То и дело высовываясь, шофер поглядывал вверх, на самолеты, проносящиеся по небу, и успокоенно говорил «наши», вновь принимался вертеть баранку, сигналил, стараясь обогнать поток двигавшегося на запад транспорта. По дорогам, по целине шли на юго-запад люди, машины, орудия, танки, повозки.
Пыль оседала на лица бойцов, на гривы и спины лошадей, на свой белесый лад перекрашивая зеленую броню танков, орудийную сталь.
Вот и Северный Донец. На его берегах чернели глубокие свежие воронки, вырытые тяжелыми авиационными бомбами. По понтонному мосту двигались машины и обозы и, растекаясь по прибрежным дорогам, исчезали в зелени леса. Девушки-регулировщицы, размахивая флажками, совсем не по-девичьи кричали на пытавшихся нарушать порядок, возвращали тех, кто приближался к мосту, не подчиняясь великому закону живой очереди.
Толстощекая, курносая регулировщица, узнав Аршакяна, радостно улыбаясь во всю ширь румяного лица, помахала ему флажком.
Тигран помахал ей. Машина переправилась через мост и, отделившись от общего потока, пошла по зеленому лугу в сторону села Архангел, расположенного на склоне холма. Аршакян вдруг вспомнил имя румяной регулировщицы — Анастасия Лаптева. Во время приема в партию Лаптева на вопрос секретаря парткомиссий о том, что она собирается делать после войны, ответила: «Выйду замуж...» Все рассмеялись, а девушка смутилась. «Лаптева, Лаптева... Анастасия Лаптева...»
Машина остановилась у первых домов села. Из кузова спустились на землю комиссар медсанбата, три санитара, медсестры, хирург Кацнельсон. Стряхнув с себя пыль и протерев очки, Кацнельсон, полный живого интереса, оглядывал луг, село, лес, начинавшийся почти у самой окраины села, глядел на огромное облако пыли, стоявшее над дорогой. Взволнованным голосом он произнес:
— Товарищи, мы на освобожденной земле!
Хороша была эта земля! Густой лес вплотную подходил к деревенским хатам, под зелеными холмами протекала, извиваясь, река, а на луговой стороне, сколько хватал глаз, лежала цветущая равнина. И рядом с весной была война. В воздухе стоял удушливый запах гари. Пожарища еще дымились, во дворах валялись обгоревшие домашние вещи, битая посуда, цветники были истоптаны, растерзаны. Вдали, в голубом весеннем небе, маячила труба разрушенного сахарного завода.
Из лесу шли к селу старики, дети и женщины, они улыбались и плакали,— и в людях смешались весна и война. Старуха-крестьянка подошла к группе военных.
— Здравствуйте, родные! Славу богу, дождались мы вас. Кто верил, тот дождался.
Жители собирали уцелевшие вещи, некоторые раскапывали лопатами пепелища. Тигран шагал вместе с медиками по сельским улицам, расспрашивал жителей, входил в дома, осматривал немецкие окопы, сумки, письма, фотографии убитых. На каждом окопе имелась деревянная дощечка с названием: «Зигфрид», «Адольф Гитлер...»
Аршакян велел зарыть трупы убитых немцев.
Вдруг послышался крик. Тигран увидел высокую, изможденную женщину, стоявшую над трупом гитлеровского офицера. Вокруг нее собралась толпа.
- Вы знаете этого убитого немца? — спросил Аршакян у старика с густыми усами.
— Как не знать,— ответил старик.— Таких злодеев не забудешь. Гауптмана Шнайдера все знают.
Старуха спросила усатого:
— Антон Кузьмич, неужто он самый?
Усатый Антон Кузьмич, глядя на убитого, бормотал:
— Значит, капут тебе, Шнайдер.
И старый Кузьмич рассказал Аршакяну, на какие муки этот Шнайдер обрек жителей села. Он ходил но хатам, ласково беседовал с крестьянами, и в каждом доме вскоре после его посещения случалась беда: вызовут в комендатуру кого-нибудь из обитателей дома, и уже не возвращался человек домой.
Проклятый гауптман понимал по-русски, а люди, не зная этого, проклинали его, немецкую власть, и он делал вид, что ничего не понимает, кивал, улыбался, а потом чинил беспощадную расправу. Вот женщина, что его опознала:.. Ее семидесятилетнюю мать Шнайдер расстрелял посреди села, на глазах у всех, за то, что та проклинала Гитлера. Шнайдер сам выстрелил ей в лицо.
Старик, поплевав на ладони, взялся за заступ.
— Зарыть тебя надо, катюга Шнайдер, чтобы не смердил ты тут.
Старик, работая лопатой, говорил:
—- Нас немцы плетьми гоняли рыть эти окопы, а выходит, мы для них могилы рыли. Знали бы, добровольно бы шли.
— Пленных ведут! — закричали мальчишки. Четверо бойцов вели по улице группу пленных.
Впереди с автоматом на груди шел Аргам. Поравнявшись с Аршакяном, он радостно воскликнул:
— Тигран!
Лицо его пылало от возбуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210