И все же дивный рассказ Пушкина, музыка Чайковского волнуют и печалят поколения людей. Вот взволнованы и партизаны в лесной землянке. Ведь это рассказ о том, как человек стремился стать счастливым и как ушло его счастье...
Началась пурга. От сильного ветра качались вершины деревьев. Казалось, что шумят горные потоки, с высоты падают в лесную лощину.
Аргам разжег маленькую жестяную печурку. В землянке стало тепло. Днем печи не топили, чтобы не видно было дыма. Люди с нетерпением ждали наступления ночи — мечтали погреться у печки.
Музыка кончилась, и в маленькой землянке наступила грустная тишина. Партизаны прислушивались к глухому дыханию леса.
— Ну как, Вардуни, доволен партизанской жизнью? — спросил командир отряда.
Не дожидаясь ответа Аргама, Антонов, улыбаясь, произнес:
— Верно, ты света солнечного не видел, не дышал свежим воздухом, каждую минуту был под страхом, но зато там была красивая девушка, а сюда к нам она прийти не может.
Антонов лукаво подмигнул Дьяченко. Аргам привык к этим добродушным насмешкам, они его не смущали.
— Здесь я себя чувствую, как на родине. Здесь я слышу Москву, Тбилиси, Баку, а иногда и Ереван, я забываю, что нас всего только горсточка в этой лощине, оторванная от большого мира и нашей армии.
— Видно, что ты поэт, красиво говоришь. ,
— Иван Алексеевич,— вмешался Минас,— как только наша армия освободит Вовчу, мы сыграем хорошую, большую свадьбу: Аргама мы должны женить здесь. И мы с Васей Дьяченко будем сватами. Посмотри, Вася, что за парень. Лучшего жениха, чем он, где ты еще найдешь?
Минас взял Аргама за плечи, повернул его лицом к Василию Дьяченко.
— Скажи, что в нем тебе не нравится?
— Ты Зину спрашивай,— ответил Дьяченко,— а мое дело десятое.
— Ладно, справим свадьбу,— сказал командир отряда.— Сделаем Ереван и Вовчу сватами.
— Значит, решено,— весело сказал Минас— Слово командира — приказ. Ну, вырази благодарность, Аргам, поклонись Ивану Алексеевичу. Он ведь тебе вместо тестя, ну, поклонись!
— Аргам счастливый, его девки любят,— сказал Антонов.— Его жизнь будет веселой. Но вот жизнь Гриши Макавейчука будет нелегкой. А парень хороший. Я часто думаю: ох, и тяжело ему сейчас! Вот кому сейчас ласка нужна, доброе слово. Я теперь сознаю: ошибся я, послушал вас, отправил его вместе с Мозолем ликвидировать бургомистра. Ошибся, и совесть меня мучит. Что ни говори, а ведь жуткое дело стрелять в грудь человеку, который как-никак, а твой родной отец. Не надо было посылать Гришку! Зря я вас, дураков, послушал.
— Но он сам выразил желание, Иван Алексеевич,— сказал Дьяченко,— он сам ведь просил.
— Надо было понять парня. Просился-то он просился, да понять его надо было. Не надо было пускать его на это дело!
— В пятом веке молодой армянский князь Самвел убил отца и мать, которые стали предателями. Его слова до сих пор остались в памяти армянского народа: «Тот меч, что убил предателя-отца, убьет также и отступницу-мать».
— Ты сам слышал эти слова? — спросил Иван Антонов, глядя сощуренными глазами на Аргама.
— Я, конечно, не мог этого слышать, я читал об этом, Иван Алексеевич.
— Где об этом написано?
— В романе Раффи «Самвел».
— Видишь: то роман, а то наша жизнь. Ты тоже мог бы написать роман о Грише Макавейчуке, если б хотел. А я не должен был посылать его на убийство отца. И без того жизнь у парня тяжелая.
Иван Алексеевич снова посмотрел на часы. Его волнение передалось всем.
Антонов внешне совершенно не соответствовал тому образу партизана, который представлялся Аргаму до прихода в партизанский лес. Он был всегда чисто выбрит, черты лица у него были мягкие, спокойные. А партизаны прежде представлялись Аргаму великанами, вооруженными кинжалами, гранатами, с топорами, заткнутыми за пояс. Василий Дьяченко тоже был человеком с мягким характером, добрым лицом. Он был удивительно похож на свою сестру Галину Чегренову и на Зину... Глаза у Зины были дядины.
— Вардуни, может, опять музыку поймаешь? — прервал молчание Антонов.
Но музыки в эфире не было,— то слышались картавые голоса немецких дикторов, то на английском языке передавали военное обозрение; слышался шум, треск.
Командир отряда махнул рукой.
— Ладно, не надо, выключай. Лучше немного отдохнем. Уже третью ночь не могу заснуть.
Он прилег на старую овчинную шубу, закрыл глаза.
— Ну, я пошел,— сказал Минас, поднимаясь. Вслед за ним вышел из землянки Дьяченко.
Аргам раскрыл свою тетрадку: ему захотелось записать впечатления дня. О Грише Макавейчуке, о его отце и матери в будущем он напишет роман. Воображение бессильно было создать драму, подобную той, что происходила в жизни. В эту ночь Гриша должен был убить своего отца-изменника. Какие слова он произнесет, подняв на отца оружие? «Ты враг моей родины, значит, ты мне не отец...»
Нет, эти слова казались Аргаму слабыми. «Убиваю тебя, предатель-отец, чтобы быть сыном своей родины...»
Нет, не получается, очень уж напыщенно. Вот Гриша вернется, может быть, расскажет, как все произошло. Смог бы Аргам убить своего отца, если бы его отец предал? От одной этой мысли руки у Аргама задрожали, он опустил карандаш.
Антонов спал. Аргам долго смотрел на его спокойное, умиротворенное лицо. В землянку вошел Минас. Увидев, что командир спит, он молча сел возле Аргама.
Аргам прислушивался к вою ветра, шуму деревьев.
Если бы не метель, до Холодного Яра могли бы дойти звуки выстрелов из Вовчи. А сейчас здесь не услышишь и грохота орудий капитана Шварца...
Сколько Аргаму придется писать в своей будущей книге о Вилли Шварце! До встречи со Шварцем он думал, что каждый немец идет за Гитлером, что все немецкие коммунисты убиты или сидят в концлагерях. Если бы не Шварц, Аргам давно был бы схвачен гестаповцами, не освободили бы партизаны и Минаса: кто бы мог узнать, в какой день его должны везти в Харьков. Оказывается, что и Германия немало натерпелась от фашистов. Дядя Шварца до сих пор сидит в концлагере. Однажды ночью Вилли рассказал Аргаму о своем детстве и юности.
Многие борцы-революционеры стали жертвами фашизма, но всех убить Гитлер не смог... Вилли рассказал Аргаму, как мучительно переживал его отец гитлеровские бесчинства. Старый интеллигент, историк, он искренне верил, что народ не позволит Гитлеру прийти к власти. Но когда он увидел, что народ голосовал за Гитлера, что многие его старые товарищи начали склоняться перед фашистами, когда увидел, как сжигаются на площади книги Маркса и Гейне, сердце его не выдержало. Он долгие годы враждовал с шурином-коммунистом, но в день своей смерти примирился с ним, признал, что коммунисты правы. «Пусть Вилли будет с тобой, Эдуард, пусть он исправит мою ошибку, поручаю его тебе». После смерти отца мать отвезла Вилли в Берлин к дяде-коммерсанту, пользовавшемуся доверием национал-социалистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Началась пурга. От сильного ветра качались вершины деревьев. Казалось, что шумят горные потоки, с высоты падают в лесную лощину.
Аргам разжег маленькую жестяную печурку. В землянке стало тепло. Днем печи не топили, чтобы не видно было дыма. Люди с нетерпением ждали наступления ночи — мечтали погреться у печки.
Музыка кончилась, и в маленькой землянке наступила грустная тишина. Партизаны прислушивались к глухому дыханию леса.
— Ну как, Вардуни, доволен партизанской жизнью? — спросил командир отряда.
Не дожидаясь ответа Аргама, Антонов, улыбаясь, произнес:
— Верно, ты света солнечного не видел, не дышал свежим воздухом, каждую минуту был под страхом, но зато там была красивая девушка, а сюда к нам она прийти не может.
Антонов лукаво подмигнул Дьяченко. Аргам привык к этим добродушным насмешкам, они его не смущали.
— Здесь я себя чувствую, как на родине. Здесь я слышу Москву, Тбилиси, Баку, а иногда и Ереван, я забываю, что нас всего только горсточка в этой лощине, оторванная от большого мира и нашей армии.
— Видно, что ты поэт, красиво говоришь. ,
— Иван Алексеевич,— вмешался Минас,— как только наша армия освободит Вовчу, мы сыграем хорошую, большую свадьбу: Аргама мы должны женить здесь. И мы с Васей Дьяченко будем сватами. Посмотри, Вася, что за парень. Лучшего жениха, чем он, где ты еще найдешь?
Минас взял Аргама за плечи, повернул его лицом к Василию Дьяченко.
— Скажи, что в нем тебе не нравится?
— Ты Зину спрашивай,— ответил Дьяченко,— а мое дело десятое.
— Ладно, справим свадьбу,— сказал командир отряда.— Сделаем Ереван и Вовчу сватами.
— Значит, решено,— весело сказал Минас— Слово командира — приказ. Ну, вырази благодарность, Аргам, поклонись Ивану Алексеевичу. Он ведь тебе вместо тестя, ну, поклонись!
— Аргам счастливый, его девки любят,— сказал Антонов.— Его жизнь будет веселой. Но вот жизнь Гриши Макавейчука будет нелегкой. А парень хороший. Я часто думаю: ох, и тяжело ему сейчас! Вот кому сейчас ласка нужна, доброе слово. Я теперь сознаю: ошибся я, послушал вас, отправил его вместе с Мозолем ликвидировать бургомистра. Ошибся, и совесть меня мучит. Что ни говори, а ведь жуткое дело стрелять в грудь человеку, который как-никак, а твой родной отец. Не надо было посылать Гришку! Зря я вас, дураков, послушал.
— Но он сам выразил желание, Иван Алексеевич,— сказал Дьяченко,— он сам ведь просил.
— Надо было понять парня. Просился-то он просился, да понять его надо было. Не надо было пускать его на это дело!
— В пятом веке молодой армянский князь Самвел убил отца и мать, которые стали предателями. Его слова до сих пор остались в памяти армянского народа: «Тот меч, что убил предателя-отца, убьет также и отступницу-мать».
— Ты сам слышал эти слова? — спросил Иван Антонов, глядя сощуренными глазами на Аргама.
— Я, конечно, не мог этого слышать, я читал об этом, Иван Алексеевич.
— Где об этом написано?
— В романе Раффи «Самвел».
— Видишь: то роман, а то наша жизнь. Ты тоже мог бы написать роман о Грише Макавейчуке, если б хотел. А я не должен был посылать его на убийство отца. И без того жизнь у парня тяжелая.
Иван Алексеевич снова посмотрел на часы. Его волнение передалось всем.
Антонов внешне совершенно не соответствовал тому образу партизана, который представлялся Аргаму до прихода в партизанский лес. Он был всегда чисто выбрит, черты лица у него были мягкие, спокойные. А партизаны прежде представлялись Аргаму великанами, вооруженными кинжалами, гранатами, с топорами, заткнутыми за пояс. Василий Дьяченко тоже был человеком с мягким характером, добрым лицом. Он был удивительно похож на свою сестру Галину Чегренову и на Зину... Глаза у Зины были дядины.
— Вардуни, может, опять музыку поймаешь? — прервал молчание Антонов.
Но музыки в эфире не было,— то слышались картавые голоса немецких дикторов, то на английском языке передавали военное обозрение; слышался шум, треск.
Командир отряда махнул рукой.
— Ладно, не надо, выключай. Лучше немного отдохнем. Уже третью ночь не могу заснуть.
Он прилег на старую овчинную шубу, закрыл глаза.
— Ну, я пошел,— сказал Минас, поднимаясь. Вслед за ним вышел из землянки Дьяченко.
Аргам раскрыл свою тетрадку: ему захотелось записать впечатления дня. О Грише Макавейчуке, о его отце и матери в будущем он напишет роман. Воображение бессильно было создать драму, подобную той, что происходила в жизни. В эту ночь Гриша должен был убить своего отца-изменника. Какие слова он произнесет, подняв на отца оружие? «Ты враг моей родины, значит, ты мне не отец...»
Нет, эти слова казались Аргаму слабыми. «Убиваю тебя, предатель-отец, чтобы быть сыном своей родины...»
Нет, не получается, очень уж напыщенно. Вот Гриша вернется, может быть, расскажет, как все произошло. Смог бы Аргам убить своего отца, если бы его отец предал? От одной этой мысли руки у Аргама задрожали, он опустил карандаш.
Антонов спал. Аргам долго смотрел на его спокойное, умиротворенное лицо. В землянку вошел Минас. Увидев, что командир спит, он молча сел возле Аргама.
Аргам прислушивался к вою ветра, шуму деревьев.
Если бы не метель, до Холодного Яра могли бы дойти звуки выстрелов из Вовчи. А сейчас здесь не услышишь и грохота орудий капитана Шварца...
Сколько Аргаму придется писать в своей будущей книге о Вилли Шварце! До встречи со Шварцем он думал, что каждый немец идет за Гитлером, что все немецкие коммунисты убиты или сидят в концлагерях. Если бы не Шварц, Аргам давно был бы схвачен гестаповцами, не освободили бы партизаны и Минаса: кто бы мог узнать, в какой день его должны везти в Харьков. Оказывается, что и Германия немало натерпелась от фашистов. Дядя Шварца до сих пор сидит в концлагере. Однажды ночью Вилли рассказал Аргаму о своем детстве и юности.
Многие борцы-революционеры стали жертвами фашизма, но всех убить Гитлер не смог... Вилли рассказал Аргаму, как мучительно переживал его отец гитлеровские бесчинства. Старый интеллигент, историк, он искренне верил, что народ не позволит Гитлеру прийти к власти. Но когда он увидел, что народ голосовал за Гитлера, что многие его старые товарищи начали склоняться перед фашистами, когда увидел, как сжигаются на площади книги Маркса и Гейне, сердце его не выдержало. Он долгие годы враждовал с шурином-коммунистом, но в день своей смерти примирился с ним, признал, что коммунисты правы. «Пусть Вилли будет с тобой, Эдуард, пусть он исправит мою ошибку, поручаю его тебе». После смерти отца мать отвезла Вилли в Берлин к дяде-коммерсанту, пользовавшемуся доверием национал-социалистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210