Немного в стороне, за островком папируса, вдали от глаз разъяренных воинов стоял тот самый черный жеребец, в которого попала первая стрела. Он был тяжело ранен и, спотыкаясь, брел вперед. В холке у него торчала стрела. Не думая о собственной безопасности, я подбежал к нему и остановился, когда он повернулся ко мне.
Только тогда я понял, какая опасность мне угрожает. Зверь ранен и, как лев в подобной ситуации, наверняка бросится. Жеребец смотрел на меня, я смотрел на него и вдруг почувствовал, как страх падает с моих плеч, как ненужный в жару плащ.
Огромные глаза туманила боль. При виде этих добрых, красивых глаз сердце мое наполнилось жалостью. Он издал тихий прерывистый звук и побрел ко мне. Я протянул руку и коснулся морды, ощутив, что она теплая и гладкая, как аравийский шелк. Черный подошел ко мне и прижался лбом к моей груди таким доверчивым и умоляющим, почти человеческим движением. Он просил о помощи.
Я инстинктивно обнял жеребца за шею и в этот момент больше всего на свете жаждал спасти его. Но кровь текла из ноздрей по моей груди. Я понял, что стрела пронзила его легкие и он умирает. Я уже ничем не мог помочь ему.
— Бедняжка, что же эти глупые невежественные негодяи сделали с тобой? — прошептал я. Сквозь горе и муки я смутно осознал, что жизнь моя снова меняется и что этому умирающему существу я обязан переменой в своей судьбе. Каким-то образом я вдруг понял, что через многие годы ноги мои оторвутся от африканской почвы, а после этого за моей спиной будут оставаться следы лошадиных копыт. В моей жизни появилась еще одна большая любовь.
Жеребец снова издал тот же трепещущий звук, его дыхание согревало мою кожу. Потом ноги подогнулись, и он тяжело упал на землю, судорожно пытаясь наполнить воздухом пробитые стрелой легкие. Розовые пузырьки лопались в ране у него на спине. Я присел рядом с ним, поднял голову, положил ее себе на колени и держал так до тех пор, пока он не умер. Потом поднялся и вернулся туда, где пристала к берегу «Дыхание Гора».
Я не видел, куда шел, горячие слезы ослепляли меня. Опять и опять я проклинал себя за то, что был таким мягкосердечным и сентиментальным дураком, но это не помогало. Я никогда не мог пройти мимо страданий живых существ или людей, в особенности красивых и благородных.
— Проклятие, Таита! Где ты пропадаешь? — обрушился на меня Тан, когда я взобрался на борт ладьи. — Идет бой, войско не может ждать, пока ты там мечтаешь!
И все-таки он не бросил меня на берегу!
ТАН даже не стал слушать, когда я попросил дать людей, чтобы отправиться в пустыню за табуном сбежавших лошадей. И сразу оборвал меня:
— Я не желаю иметь дело с этими грязными, погаными тварями! Мне жаль только, что воины позволили им бежать и не перебили всех до одного. Пусть львы и шакалы исправят их ошибку! — Я понял, что он ненавидит лошадей так же, как и последний невежественнейший мужик его отряда.
— Ты ли стоял рядом со мной на равнине Абнуба? — Обычно я не вступаю в громкий спор на людях, но его упрямство разозлило меня. — Или это был какой-то тупоголовый дурак? Разве ты не видел, как будущее несется на тебя под грохот копыт и колес и рубит на части твоих воинов? Неужели ты не знаешь, что без колесниц и лошадей и тебя, и Египет ожидает гибель?
Наша дружеская перепалка проходила на кормовой надстройке «Дыхания Гора». Подчиненные Тана замерли, онемев, когда услышали, как раб называет Великого Льва Египта и командующего всеми войсками тупоголовым дураком. Однако я уже не мог сдержаться.
— Боги принесли тебе удивительный дар! Три сотни лошадей были у тебя в руках! Я построю тебе колесницы. Неужели ты настолько слеп, что не понимаешь этого?
— У меня есть корабли! — заорал в ответ Тан. — Мне не нужны эти отвратительные каннибалы. От них воротит всех приличных людей и добрых богов! Это существа Сета и Сутеха, я не желаю иметь с ними дела.
Я слишком поздно понял, что поставил Тана в такое положение, когда тот уже не мог уступить. Он был умным и рассудительным человеком до тех пор, пока не задета его гордость. Я понизил тон и заставил свой голос звучать медоточиво.
— Тан, выслушай меня, пожалуйста. Я держал на руках голову одного из этих животных. Они сильные, но поразительно нежные. В их глазах светится ум верного пса. Они не едят мяса…
— Откуда ты это знаешь? — насмешливо спросил он, скрывая оскорбленную гордость.
— По зубам. У них нет клыков и когтей хищников. Среди копытных только свиньи едят мясо, а это не свиньи. — Я увидел, что Тан колеблется, и продолжил:
— Если тебе этого недостаточно, посмотри на припасы, которые гиксосы переправили через реку. Разве нужна такая гора сена, чтобы кормить стадо человекоядных тварей?
— Мясо они едят или сено, я с тобой спорить не буду. Ты слышал мое решение. Пусть эти проклятые лошади погибнут в пустыне. Таково мое последнее слово.
Он гулко зашагал прочь, а я пробормотал себе под нос:
— Последнее слово? Посмотрим.
Как правило, я могу добиться своего от моей госпожи, а ее слово в Египте теперь было последним. Я отправился к ней в тот же вечер, как только царская барка присоединилась к боевым ладьям.
Без ведома командующего всеми войсками и возлюбленного царицы я показал ей маленькую модель колесницы с вырезанными из дерева миниатюрными лошадьми, которых я специально сделал для нее. Царица Лостра была очарована. Конечно же, она не видела, как отряды колесниц на полном галопе несутся на египетские войска, и они не успели пробудить в ее сердце ненависть, как у большинства воинов. Когда я сумел увлечь ее, стал описывать смерть жеребца в таких душераздирающих подробностях, что мы оба разрыдались. Она не может устоять перед моими слезами — впрочем, как и я перед ее.
— Ты должен немедленно отправиться в пустыню и спасти этих чудесных животных. Когда ты найдешь их, я приказываю тебе снарядить отряд колесниц для моих войск!
Если бы Тану удалось опередить меня, царица вряд ли отдала бы такой приказ, и история нашего мира была бы иной. Теперь Тан так разозлился на меня за мой обманный ход, что мы чуть было не рассорились с ним. Никогда еще мы не были так близки к разрыву.
По счастью, царица Лостра приказала мне как можно скорее высадиться на берег и отправиться за лошадьми, поэтому я смог избежать его гнева. У меня оставалось лишь несколько часов на сборы. Помощника себе я получил там, где никак не ожидал найти.
Мне никогда не нравился Гун, сорокопут, захваченный в Галлале. Теперь он командовал одной из ладей, но Тан сжег ее в Абнубе. Гуи стал кормчим без ладьи и, естественно, искал повода отличиться. Он нашел меня, как только слух о моем поручении распространился по флоту.
— Что ты знаешь о лошадях? Его вопрос застал меня врасплох.
— Ну, наверное, поменьше твоего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196