— Очень хорошо. Передай же мне это перо, и я больше не стану тебя задерживать.
— Я прошу ответного подарка. Ты должен дать мне кое-что взамен, — сказал Шуфти. — Дай мне двадцать рабынь, а затем, когда вернешься из Египта и я опять встречусь с тобой на дороге, отдашь мне половину прибыли, полученной от продажи остальных шестидесяти.
— За одно-единственное перо? — презрительно фыркнул Тан. — Это очень глупая сделка, на мой взгляд.
— Это необычное перо — это перо сорокопута, — указал Шуфти. — Разве тебе никто не говорил об этой птице? Ты ничего не слышал о ней?
— Позволь же мне взглянуть на это волшебное перо. Тан подошел, протянув правую руку, и Шуфти тоже шагнул ему навстречу. В это самое время Крат, Ремрем и Act из любопытства тоже вышли вперед, будто хотели осмотреть перо.
Однако вместо того, чтобы взять подарок из руки Шуфти, Тан внезапно схватил его за кисть и вывернул ему руку за спину. Испуганно вскрикнув, Шуфти упал на колени, и Тан легко прижал его к земле. Одновременно Крат с помощниками бросились вперед и точно так же застали врасплох двух разбойников. Они выбили из их рук оружие и подтащили к Тану.
— Так ваши маленькие пташки думают напугать Каарика-Ассирийца своими угрозами? Да, мой прекрасный продавец перьев. Я слышал о сорокопутах. Мне говорили, что это стайка болтливых трусливых пташек, которые частенько бывают шумливее стайки воробьев. — Он зло вывернул руку Шуфти, и разбойник, завопив от боли, упал на землю лицом. — Да, я слышал о сорокопутах, но слышал ли ты о Каарике Грозном? — Он кивнул Крату и его людям, они быстро раздели до гола трех сорокопутов и прижали их к земле за плечи и ноги.
— Я хочу, чтобы вы запомнили мое имя и бежали, как только услышите его, как и полагается добрым маленьким сорокопутам, — сказал ему Тан и снова кивнул Крату. Тот взмахнул в воздухе кнутом погонщика рабов. Кнут был такой же, как и знаменитое орудие Расфера, сплетенное из дубленой кожи самца гиппопотама. Тан протянул руку к кнуту, и Крат неохотно отдал его командиру.
— Не печалься, погонщик рабов, — сказал ему Тан. — Придет и твой черед; Каарик-Ассириец всегда первым пробует похлебку.
Тан взмахнул кнутом в воздухе, и тот просвистел, как крыло гуся в полете. Шуфти дернулся на земле, повернул голову и зашипел Тану:
— Ты сошел с ума, ассирийский буйвол! Разве ты не понимаешь, что я — князь сорокопутов. Ты не смеешь так поступать со мной. — Его обнаженные спину и ягодицы покрывали оспины.
Тан высоко поднял кнут и с маху опустил. Он оставил на спине Шуфти красный шрам толщиной с указательный палец. Разбойник дернулся всем телом от страшной боли и со свистом выдохнул воздух из легких, не успев даже закричать. Тан снова поднял кнут, а затем тщательно наложил еще один рубец рядом с первым. Рубцы нигде не соприкасались. На этот раз Шуфти наполнил легкие воздухом и издал хриплый рев, как попавший в яму буйвол. Тан не обращал внимания на его попытки освободиться и возмущенный рев и продолжал спокойно работать, накладывая один рубец за другим, как будто ткал ковер.
Когда закончил, ноги, ягодицы и спину жертвы покрывала ровная решетка горящих рубцов. Ни один из них не пересек соседний шрам. Кожа осталась целой, на ней не выступило ни единой капли крови. Шуфти давно уже перестал дергаться и кричать. Лежал на земле, и хриплое дыхание поднимало облачка пыли у его губ.
Когда Ремрем и Крат отпустили его, он даже не пошевельнулся.
Тан бросил кнут Крату.
— Следующий твой, погонщик рабов. Посмотрим, какой узор ты сможешь вытатуировать на его спине.
Кнут мощно гудел в руках Крата, однако ему не хватало изящества Тана. Очень скоро спина разбойника стала сочиться кровью, как худой кувшин с вином. Капли крови падали в пыль и скатывались в маленькие шарики грязи.
Удовлетворенно выругавшись, Крат закончил и передал кнут и последнюю жертву Асту.
— Пусть и этот запомнит, как себя вести.
Act работал кнутом еще грубее, чем Крат. Когда он закончил, спина последнего разбойника походила на бок свежезарезанного быка, изрубленный сумасшедшим мясником.
Тан дал каравану знак продолжать движение по проходу через красные скалистые холмы. Мы с ним задержались ненадолго около трех обнаженных разбойников.
Наконец Шуфти пошевельнулся и поднял голову. Тан вежливо обратился к нему:
— А теперь, друг мой, мне придется попрощаться с тобой. Запомни мое лицо и будь осторожнее, когда увидишь его снова. — Тан наклонился, поднял с земли перо сорокопута и засунул за повязку на голове. — Благодарю за подарок. Пусть все ночи твои пройдут в объятиях красивых женщин. — Он коснулся рукой сердца и губ, изобразив ассирийский знак прощания, и я последовал за ним по дороге вслед за уходящим караваном.
Когда мы взошли на холм, я оглянулся. Все трое сорокопутов были на ногах, поддерживая друг друга, чтобы не упасть. Даже с такого большого расстояния я смог разглядеть выражение лица Шуфти. Оно казалось сгустком ненависти.
— Ну что же, теперь ты можешь быть уверен: все сорокопуты по эту сторону Нила соберутся и нападут на нас, как только мы перейдем через перевал, — сказал я Крату и его головорезам. Мне показалось, что эта весть развеселила их больше, чем караван пива и красивых девочек.
С ВЕРШИНЫ перевала мы оглянулись в последний раз на прохладные просторы моря и начали спускаться в раскаленную каменистую пустыню, отделявшую нас от Нила.
С каждым шагом жара усиливалась, обрушиваясь на нас как смертельный враг. Казалось, что зной входит через рот и ноздри, и мы начинали задыхаться. Жара высасывала влагу из наших тел словно вор. Она иссушала кожу, и губы начинали трескаться как перезрелый инжир. Камни под ногами были горячи, будто их только что вынули из печи гончара. Они обжигали и ранили ноги даже через кожаные подошвы сандалий. В самые знойные часы продолжать движение было невозможно. Мы лежали в жидкой тени полотняных палаток, которыми снабдил нас Тиамат, и тяжело дышали, будто гончие после охоты.
Когда солнце начинало опускаться к рваной линии горизонта, мы поднимались и шли вперед. Пустыня вокруг нас излучала такую страшную безымянную угрозу, что даже видавшие виды стражи Синего Крокодила притихли. Наш караван, медленно извиваясь, как раненая гадюка, шел по древнему пути, пройденному до нас бесчисленными караванами, между полуразрушенными черными скалами и желтовато-коричневыми дюнами цвета львиной шерсти.
Когда наконец наступала ночь, небо над нашими головами оживало, сверкая невероятным количеством ослепительных звезд, и в пустыне становилось так светло, что со своего места во главе каравана я мог узнать фигуру Крата, замыкавшего колонну, хотя между нами оставалось две сотни шагов. Мы шли половину ночи, прежде чем Тан приказывал остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196