Короткая юбочка оставляла открытой верхнюю часть тела. Обнаженные груди были непропорционально велики для худого стройного тела, вытянутые соски торчали, словно она только что кормила грудью младенца.
— Я слышала выстрелы, — робко прошептала она, и доктор почувствовала облегчение: язык был понятен. Она из племени каранга. — Я пришла, услышав выстрелы. Я пришла отвести вас к Манали.
При этом имени горячая волна слез навернулась на глаза Робин, сердце подскочило, и она громко вздохнула.
Манали — человек в красной рубашке. Ее отец всегда решительно утверждал, что красный цвет отпугивает муху цеце и других кусачих насекомых и что добрая толстая фланель предохраняет от приступа малярии.
Мисс Баллантайн вскочила, забыв о своей наготе, торопливо подошла к женщине и пожала ей руку.
— Манали! — воскликнула она и добавила по-английски: — Где он? О, скорее отведите меня к нему.
Ее вели не просто случайность и не заблудившийся Каранга, думала Робин, шагая следом за новой проводницей по узкой извилистой звериной тропинке. Ее вел зов крови. Инстинктивно, как перелетная ласточка, она прилетела прямо к отцу.
Робин хотелось кричать об этом, петь от радости на весь лес. Женщина быстро шла впереди, ее узкая гладкая спина и плечи едва покачивались в такт движениям округлых бедер. Такая грациозная походка характерна для африканских женщин, с детства приученных носить груз на голове так, чтобы не пролить ни капли из полного до краев горшка.
Но переполненной ожиданиями Робин казалось, что женщина идет слишком медленно. Робин уже представляла, как шагнет ей навстречу могучая фигура отца, видела пламенеющий куст его бороды, слышала, как властный голос зовет ее по имени, он приподнимет свою дочь высоко над землей, как когда-то в детстве, потом сожмет в сокрушающих объятиях.
Она представляла, что он обрадуется не меньше ее, и после первых мгновений бурной встречи настанет черед долгих серьезных разговоров. Они расскажут друг другу все, что случилось за эти годы, между ними установятся доверие и задушевность, которых им так не хватало, и наконец отец и дочь вместе пойдут к одной общей цели. Впереди их ждут долгие годы, и он передаст ей факел, будучи уверенным, что его вера и труд перешли в любящие, надежные руки.
Каковы будут первые слова отца, когда он увидит и узнает ее? Сильно ли он удивится? Робин тихо засмеялась: разумеется, он будет глубоко тронут и признателен, что его дочь совершила такие подвиги, чтобы быть рядом с ним, да и сама она не сумеет сдержать радостных слез. Робин виделось, как отец нежно вытирает их. Его голос выдаст потаенную любовь, не угасшую за долгие годы разлуки, и ей станет так хорошо, так невыносимо сладостно.
В сумерках гаснущего дня женщина привела ее к крутой тропинке на западном склоне самого высокого холма. Робин снова засмеялась: это был тот самый холм, на который указал старый Каранга, когда до него оставалось чуть больше тридцати километров. В конце концов он оказался прав, и ей надо щедро отблагодарить старика. Она чувствовала себя счастливой, Робин хотелось одарить радостью весь мир.
Чуть ниже вершины тропинка выходила на ровный уступ, с одной стороны огражденный невысокой скалой, а с другой — обрывающийся к закату почти отвесным склоном. Оттуда открывалась захватывающая дух панорама лесов и саванны. Заходящее солнце окрасило всю равнину розовым и золотым, над далеким темно-синим горизонтом громоздились горы кучевых облаков с плоскими верхушками. Декорации для такого волшебного мгновения были самыми подходящими, но Робин лишь единожды взглянула на них; гораздо интереснее ей показалось то, что она увидела впереди.
Пред взглядом Робин предстала невысокая пещера. Косые лучи солнца проникали в нее на всю глубину, и было видно, что она неглубока и давно обжита. Свод и стены почернели от копоти, пол был чисто выметен, у входа горел костер, обложенный почерневшими камнями, и на них стоял небольшой глиняный горшок.
На оголенной площадке у входа в пещеру, вытоптанной за много лет, были разбросаны отходы человеческой деятельности: обглоданные кости животных, клочки меха, деревянные щепки и осколки разбитой посуды. Над поляной стоял запах гниющих пищевых отбросов, нестираной кожаной одежды, дыма и человеческих экскрементов, и это лишний раз подтверждало, что люди живут здесь уже много лет.
У небольшого дымного костра скорчилась одна-единственная фигура — древняя согбенная старуха под грудой грязных одеял, потертых и изъеденных молью, похожая больше на старую обезьяну, чем на человеческое существо. Она не шевелилась, и Робин едва взглянула на это странное существо: ее внимание приковал другой предмет.
В глубине пещеры, залитой последними лучами заходящего солнца, стояла кровать. Она была сделана из грубо срубленных деревянных шестов, связанных веревками из коры, но стояла на четырех ножках, это была кровать в европейском стиле, а не африканская циновка для сна. На ней лежала скомканная грязная меховая накидка, под которой вполне могло скрываться человеческое тело.
На каменном выступе над кроватью она увидела латунную подзорную трубу, тиковую шкатулку наподобие той, в какой Зуга держал секстант и хронометр, но старую и поцарапанную, и дешевый оловянный сундучок.
Робин хорошо помнила эту шкатулку в кабинете дяди Уильяма в Кингслинне, бумаги перетекали через край и рассыпались по столу. Отец согнулся над ними, очки в стальной оправе сползли на кончик крючковатого носа. Работая, он подергивал себя за густую рыжую бороду.
Робин сдавленно вскрикнула, прошмыгнула мимо старой карги, сидевшей у костра, пробежала по пещере и опустилась на колени у грубой кровати.
— Отец! — От волнения она охрипла, голос скрежетал в горле. — Отец! Это я — Робин!
Под меховым одеялом никто не шелохнулся. Она протянула руку, но остановилась, не дотронувшись до покрывала.
«Он умер, — горестно подумала Робин. — Я опоздала!»
Она заставила себя снова протянуть руку и коснулась вонючей груды старых мехов. Груда просела, и лишь через несколько секунд она поняла, что отброшенное одеяло случайно приняло форму человеческого тела.
Робин озадаченно поднялась и повернулась к женщине. Та стояла у костра и бесстрастно смотрела на нее, а маленькая Юба опасливо отступила к дальнему краю площадки.
— Где он? — Робин раскинула руки, чтобы подчеркнуть вопрос. — Где Манали?
Женщина опустила глаза. С секунду Робин ничего не понимала, потом тоже посмотрела вниз, на нелепую фигуру, скорчившуюся возле костра у ее ног.
Грудь Робин сдавило холодным стальным обручем, сердце сжалось так, что ей пришлось собрать все силы, чтобы заставить ноги сделать шаг по выметенному полу пещеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
— Я слышала выстрелы, — робко прошептала она, и доктор почувствовала облегчение: язык был понятен. Она из племени каранга. — Я пришла, услышав выстрелы. Я пришла отвести вас к Манали.
При этом имени горячая волна слез навернулась на глаза Робин, сердце подскочило, и она громко вздохнула.
Манали — человек в красной рубашке. Ее отец всегда решительно утверждал, что красный цвет отпугивает муху цеце и других кусачих насекомых и что добрая толстая фланель предохраняет от приступа малярии.
Мисс Баллантайн вскочила, забыв о своей наготе, торопливо подошла к женщине и пожала ей руку.
— Манали! — воскликнула она и добавила по-английски: — Где он? О, скорее отведите меня к нему.
Ее вели не просто случайность и не заблудившийся Каранга, думала Робин, шагая следом за новой проводницей по узкой извилистой звериной тропинке. Ее вел зов крови. Инстинктивно, как перелетная ласточка, она прилетела прямо к отцу.
Робин хотелось кричать об этом, петь от радости на весь лес. Женщина быстро шла впереди, ее узкая гладкая спина и плечи едва покачивались в такт движениям округлых бедер. Такая грациозная походка характерна для африканских женщин, с детства приученных носить груз на голове так, чтобы не пролить ни капли из полного до краев горшка.
Но переполненной ожиданиями Робин казалось, что женщина идет слишком медленно. Робин уже представляла, как шагнет ей навстречу могучая фигура отца, видела пламенеющий куст его бороды, слышала, как властный голос зовет ее по имени, он приподнимет свою дочь высоко над землей, как когда-то в детстве, потом сожмет в сокрушающих объятиях.
Она представляла, что он обрадуется не меньше ее, и после первых мгновений бурной встречи настанет черед долгих серьезных разговоров. Они расскажут друг другу все, что случилось за эти годы, между ними установятся доверие и задушевность, которых им так не хватало, и наконец отец и дочь вместе пойдут к одной общей цели. Впереди их ждут долгие годы, и он передаст ей факел, будучи уверенным, что его вера и труд перешли в любящие, надежные руки.
Каковы будут первые слова отца, когда он увидит и узнает ее? Сильно ли он удивится? Робин тихо засмеялась: разумеется, он будет глубоко тронут и признателен, что его дочь совершила такие подвиги, чтобы быть рядом с ним, да и сама она не сумеет сдержать радостных слез. Робин виделось, как отец нежно вытирает их. Его голос выдаст потаенную любовь, не угасшую за долгие годы разлуки, и ей станет так хорошо, так невыносимо сладостно.
В сумерках гаснущего дня женщина привела ее к крутой тропинке на западном склоне самого высокого холма. Робин снова засмеялась: это был тот самый холм, на который указал старый Каранга, когда до него оставалось чуть больше тридцати километров. В конце концов он оказался прав, и ей надо щедро отблагодарить старика. Она чувствовала себя счастливой, Робин хотелось одарить радостью весь мир.
Чуть ниже вершины тропинка выходила на ровный уступ, с одной стороны огражденный невысокой скалой, а с другой — обрывающийся к закату почти отвесным склоном. Оттуда открывалась захватывающая дух панорама лесов и саванны. Заходящее солнце окрасило всю равнину розовым и золотым, над далеким темно-синим горизонтом громоздились горы кучевых облаков с плоскими верхушками. Декорации для такого волшебного мгновения были самыми подходящими, но Робин лишь единожды взглянула на них; гораздо интереснее ей показалось то, что она увидела впереди.
Пред взглядом Робин предстала невысокая пещера. Косые лучи солнца проникали в нее на всю глубину, и было видно, что она неглубока и давно обжита. Свод и стены почернели от копоти, пол был чисто выметен, у входа горел костер, обложенный почерневшими камнями, и на них стоял небольшой глиняный горшок.
На оголенной площадке у входа в пещеру, вытоптанной за много лет, были разбросаны отходы человеческой деятельности: обглоданные кости животных, клочки меха, деревянные щепки и осколки разбитой посуды. Над поляной стоял запах гниющих пищевых отбросов, нестираной кожаной одежды, дыма и человеческих экскрементов, и это лишний раз подтверждало, что люди живут здесь уже много лет.
У небольшого дымного костра скорчилась одна-единственная фигура — древняя согбенная старуха под грудой грязных одеял, потертых и изъеденных молью, похожая больше на старую обезьяну, чем на человеческое существо. Она не шевелилась, и Робин едва взглянула на это странное существо: ее внимание приковал другой предмет.
В глубине пещеры, залитой последними лучами заходящего солнца, стояла кровать. Она была сделана из грубо срубленных деревянных шестов, связанных веревками из коры, но стояла на четырех ножках, это была кровать в европейском стиле, а не африканская циновка для сна. На ней лежала скомканная грязная меховая накидка, под которой вполне могло скрываться человеческое тело.
На каменном выступе над кроватью она увидела латунную подзорную трубу, тиковую шкатулку наподобие той, в какой Зуга держал секстант и хронометр, но старую и поцарапанную, и дешевый оловянный сундучок.
Робин хорошо помнила эту шкатулку в кабинете дяди Уильяма в Кингслинне, бумаги перетекали через край и рассыпались по столу. Отец согнулся над ними, очки в стальной оправе сползли на кончик крючковатого носа. Работая, он подергивал себя за густую рыжую бороду.
Робин сдавленно вскрикнула, прошмыгнула мимо старой карги, сидевшей у костра, пробежала по пещере и опустилась на колени у грубой кровати.
— Отец! — От волнения она охрипла, голос скрежетал в горле. — Отец! Это я — Робин!
Под меховым одеялом никто не шелохнулся. Она протянула руку, но остановилась, не дотронувшись до покрывала.
«Он умер, — горестно подумала Робин. — Я опоздала!»
Она заставила себя снова протянуть руку и коснулась вонючей груды старых мехов. Груда просела, и лишь через несколько секунд она поняла, что отброшенное одеяло случайно приняло форму человеческого тела.
Робин озадаченно поднялась и повернулась к женщине. Та стояла у костра и бесстрастно смотрела на нее, а маленькая Юба опасливо отступила к дальнему краю площадки.
— Где он? — Робин раскинула руки, чтобы подчеркнуть вопрос. — Где Манали?
Женщина опустила глаза. С секунду Робин ничего не понимала, потом тоже посмотрела вниз, на нелепую фигуру, скорчившуюся возле костра у ее ног.
Грудь Робин сдавило холодным стальным обручем, сердце сжалось так, что ей пришлось собрать все силы, чтобы заставить ноги сделать шаг по выметенному полу пещеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181