Он пронесся сквозь мелкую изморось и исчез в кустах хурмы. Зуга вскинул тяжелое ружье и навел на козла.
У него за спиной голодные носильщики повизгивали от предвкушения, как свора охотничьих собак. Зуга мгновенно прицелился и нажал на спусковой крючок.
Под ударом бойка пистон взорвался с резким треском, но вслед за этим из дула не вырвалось пламя, не прогремел выстрел, не раздалось тяжелого глухого удара свинцовой пули о плоть. Ружье дало осечку, и красавец козел галопом увел свой гарем подальше от опасности. Они тотчас же исчезли в кустах за завесой дождя, и стихающий топот их копыт звучал как насмешка над человеком. Вытаскивая пулю и патрон похожим на штопор инструментом, прикрепленным к шомполу, он раздраженно ругался. Оказалось, что предательский дождь каким-то образом проник в ствол, возможно, через боек ударника, и порох намок так, словно ружье уронили в бурный коричневый поток.
На шестой день солнце палило во всю мощь, и Зуга с Яном Черутом на несколько часов разложили грязно-серое содержимое мешков с порохом на ровной скале и как следует просушили его, чтобы уменьшить вероятность того, что в следующий решающий миг ружье опять даст осечку. Пока порох сушился, носильщики сбросили поклажу и, хромая, пошли искать местечко посуше, чтобы вытянуть ноющие руки и ноги.
Но вскоре небо снова затянулось, и они торопливо собрали порох обратно в кисеты. Когда упали первые тяжелые капли дождя, охотники упаковали кисеты в истрепавшуюся промасленную кожу, засунули под свои объемистые кожаные фуражки и с поникшими головами, молчаливые, голодные, замерзшие и несчастные, снова побрели на запад. От хинина у Зуги звенело в ушах — первый побочный эффект больших доз лекарства, принимаемых в течение долгого времени. Этот звон в ушах может в конечном счете привести к необратимой глухоте.
Несмотря на мощные ежедневные дозы горького порошка, однажды настало утро, когда Баллантайн проснулся с ломотой в костях и с тупой болью в голове, словно на глаза давил тяжелый камень. К полудню его трясло, по жилам растекался то пылающий жар, то ледяной могильный холод.
— Прививная лихорадка, — философски сообщил Ян Черут. — Она или убьет вас, или сделает к ней невосприимчивым.
«Некоторые люди, похоже, обладают естественной невосприимчивостью к этим болезням, — писал его отец в своем трактате „Малярийные лихорадки тропической Африки: их причины, симптомы и лечение“, — и существуют свидетельства тому, что эта невосприимчивость передается по наследству».
— Посмотрим, знал ли старый черт, о чем говорил, — пробормотал Зуга сквозь клацающие зубы, запахивая полы мокрой вонючей кожаной куртки.
Ему не приходило в голову хоть ненадолго остановиться из-за своего нездоровья; он не сделал бы такого послабления ни одному человеку, не рассчитывал на него и сам.
Он мрачно плелся вперед, при каждом шаге колени подгибались, предметы расплывались, перед глазами кружились искры, извивались черви, летали мошки. Маленький готтентот шел позади и то и дело касался его плеча, возвращая заплетавшиеся ноги Зуги на тропу.
По ночам его пылающий лихорадкой мозг терзали кошмары, преследовали громоподобное хлопанье темных крыльев и тошнотворная змеиная вонь. Он просыпался с криком, задыхаясь, и нередко обнаруживал, что Ян Черут, успокаивая, придерживает рукой его трясущиеся плечи.
Когда в следующий раз ненадолго прекратился дождь, первый приступ лихорадки ослаб. Можно было подумать, что яркое солнце, казавшееся еще жарче из-за того, что в воздухе слишком долго держалась влага, выжгло сырость из его мозга и ядовитые миазмы из крови. Голова его прояснилась, пришло хрупкое ощущение здоровья, но в руках и ногах еще сохранилась слабость, а справа под ребрами засела глухая боль — печень была опухшей и твердой, как камень, обычное остаточное явление лихорадки.
— Все будет в порядке, — пророчествовал Ян Черут. — Вы справились быстро, быстрее, чем обычно человек поправляется после первого приступа лихорадки. Ja! Вы человек Африки — она пустит вас к себе, приятель.
Ноги Зуги еще подгибались, голова кружилась, и ему казалось, что он не ступает по раскисшей земле, а летит над ней. Тогда-то они и заметили след.
Огромный слон оставил в липкой красной грязи следы глубиной сантиметров по тридцать. Цепочка глубоких выбоин протянулась по земле, как ожерелье из черных бус. Громадные подошвы отпечатались в грязи, как в гипсе: различалась каждая трещинка, каждая вмятинка на коже, каждая неровность, прорисовывались даже тупые ногти. В одном месте, где размякшая почва не смогла выдержать его вес, слон погрузился почти по брюхо. Он пытался выбраться, помогая себе клыками, и на земле остались следы длинных толстых бивней.
— Это он! — выдохнул Ян Черут, не отрывая глаз от огромных следов. — Я этот след где угодно узнаю. — Ему не было нужды уточнять: речь шла об исполинском старом слоне, которого они видели много месяцев назад у высокогорного перевала на слоновой дороге возле склона долины Замбези. — Обогнал нас не больше чем на час, — почтительным шепотом произнес Черут, словно вознося молитву.
— И ветер благоприятный.
Зуга тоже перешел на шепот. Он вспомнил свое предчувствие, что когда-нибудь снова столкнется с этим зверем. Он встревоженно посмотрел на небо. С востока тяжело наползали грозовые тучи, краткая передышка кончилась. Следующий натиск бури будет свирепым, и даже эти глубокие, четкие отпечатки скоро размокнут, превратятся в жидкую грязь и будут смыты в небытие.
— Они пасутся прямо против ветра, — продолжал Баллантайн, стараясь выкинуть из головы угрозу дождя и сосредоточиться на охоте.
Старый слон и его оставшийся спутник паслись, двигаясь против ветра: он дул им в лицо. Если бы они чуяли опасность, они бы так не шли. Однако животные, десятилетиями набиравшиеся опыта, не станут долго идти против ветра; время от времени они поворачивают по ветру, чтобы учуять возможного преследователя.
Теперь каждая минута принимала для успешной охоты жизненно важное значение, ибо, несмотря на слабость в ногах и дурман в голове, Зуга ни на секунду не допускал, что уйдет от такого следа. Может быть, они уже на полтораста километров проникли в глубь страны Мзиликази и пограничные импи матабеле быстро приближаются, в таком случае часы, потраченные на охоту за двумя слонами, могут оказаться решающими: либо они успеют уйти из этих зараженных лихорадкой лесов, либо их кости обглодают гиены, но ни Зуга, ни Ян Черут не колебались. Они принялись сбрасывать ненужное снаряжение: бутыли с водой им не понадобятся, вся земля залита водой; мешки с едой все равно пусты, а одеяла намокли. Сегодня они найдут укрытие за могучей тушей слона.
— Идите за нами, да поскорее, — крикнул Зуга тяжело нагруженным носильщикам, бросая снаряжение в грязь, чтобы те его подобрали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
У него за спиной голодные носильщики повизгивали от предвкушения, как свора охотничьих собак. Зуга мгновенно прицелился и нажал на спусковой крючок.
Под ударом бойка пистон взорвался с резким треском, но вслед за этим из дула не вырвалось пламя, не прогремел выстрел, не раздалось тяжелого глухого удара свинцовой пули о плоть. Ружье дало осечку, и красавец козел галопом увел свой гарем подальше от опасности. Они тотчас же исчезли в кустах за завесой дождя, и стихающий топот их копыт звучал как насмешка над человеком. Вытаскивая пулю и патрон похожим на штопор инструментом, прикрепленным к шомполу, он раздраженно ругался. Оказалось, что предательский дождь каким-то образом проник в ствол, возможно, через боек ударника, и порох намок так, словно ружье уронили в бурный коричневый поток.
На шестой день солнце палило во всю мощь, и Зуга с Яном Черутом на несколько часов разложили грязно-серое содержимое мешков с порохом на ровной скале и как следует просушили его, чтобы уменьшить вероятность того, что в следующий решающий миг ружье опять даст осечку. Пока порох сушился, носильщики сбросили поклажу и, хромая, пошли искать местечко посуше, чтобы вытянуть ноющие руки и ноги.
Но вскоре небо снова затянулось, и они торопливо собрали порох обратно в кисеты. Когда упали первые тяжелые капли дождя, охотники упаковали кисеты в истрепавшуюся промасленную кожу, засунули под свои объемистые кожаные фуражки и с поникшими головами, молчаливые, голодные, замерзшие и несчастные, снова побрели на запад. От хинина у Зуги звенело в ушах — первый побочный эффект больших доз лекарства, принимаемых в течение долгого времени. Этот звон в ушах может в конечном счете привести к необратимой глухоте.
Несмотря на мощные ежедневные дозы горького порошка, однажды настало утро, когда Баллантайн проснулся с ломотой в костях и с тупой болью в голове, словно на глаза давил тяжелый камень. К полудню его трясло, по жилам растекался то пылающий жар, то ледяной могильный холод.
— Прививная лихорадка, — философски сообщил Ян Черут. — Она или убьет вас, или сделает к ней невосприимчивым.
«Некоторые люди, похоже, обладают естественной невосприимчивостью к этим болезням, — писал его отец в своем трактате „Малярийные лихорадки тропической Африки: их причины, симптомы и лечение“, — и существуют свидетельства тому, что эта невосприимчивость передается по наследству».
— Посмотрим, знал ли старый черт, о чем говорил, — пробормотал Зуга сквозь клацающие зубы, запахивая полы мокрой вонючей кожаной куртки.
Ему не приходило в голову хоть ненадолго остановиться из-за своего нездоровья; он не сделал бы такого послабления ни одному человеку, не рассчитывал на него и сам.
Он мрачно плелся вперед, при каждом шаге колени подгибались, предметы расплывались, перед глазами кружились искры, извивались черви, летали мошки. Маленький готтентот шел позади и то и дело касался его плеча, возвращая заплетавшиеся ноги Зуги на тропу.
По ночам его пылающий лихорадкой мозг терзали кошмары, преследовали громоподобное хлопанье темных крыльев и тошнотворная змеиная вонь. Он просыпался с криком, задыхаясь, и нередко обнаруживал, что Ян Черут, успокаивая, придерживает рукой его трясущиеся плечи.
Когда в следующий раз ненадолго прекратился дождь, первый приступ лихорадки ослаб. Можно было подумать, что яркое солнце, казавшееся еще жарче из-за того, что в воздухе слишком долго держалась влага, выжгло сырость из его мозга и ядовитые миазмы из крови. Голова его прояснилась, пришло хрупкое ощущение здоровья, но в руках и ногах еще сохранилась слабость, а справа под ребрами засела глухая боль — печень была опухшей и твердой, как камень, обычное остаточное явление лихорадки.
— Все будет в порядке, — пророчествовал Ян Черут. — Вы справились быстро, быстрее, чем обычно человек поправляется после первого приступа лихорадки. Ja! Вы человек Африки — она пустит вас к себе, приятель.
Ноги Зуги еще подгибались, голова кружилась, и ему казалось, что он не ступает по раскисшей земле, а летит над ней. Тогда-то они и заметили след.
Огромный слон оставил в липкой красной грязи следы глубиной сантиметров по тридцать. Цепочка глубоких выбоин протянулась по земле, как ожерелье из черных бус. Громадные подошвы отпечатались в грязи, как в гипсе: различалась каждая трещинка, каждая вмятинка на коже, каждая неровность, прорисовывались даже тупые ногти. В одном месте, где размякшая почва не смогла выдержать его вес, слон погрузился почти по брюхо. Он пытался выбраться, помогая себе клыками, и на земле остались следы длинных толстых бивней.
— Это он! — выдохнул Ян Черут, не отрывая глаз от огромных следов. — Я этот след где угодно узнаю. — Ему не было нужды уточнять: речь шла об исполинском старом слоне, которого они видели много месяцев назад у высокогорного перевала на слоновой дороге возле склона долины Замбези. — Обогнал нас не больше чем на час, — почтительным шепотом произнес Черут, словно вознося молитву.
— И ветер благоприятный.
Зуга тоже перешел на шепот. Он вспомнил свое предчувствие, что когда-нибудь снова столкнется с этим зверем. Он встревоженно посмотрел на небо. С востока тяжело наползали грозовые тучи, краткая передышка кончилась. Следующий натиск бури будет свирепым, и даже эти глубокие, четкие отпечатки скоро размокнут, превратятся в жидкую грязь и будут смыты в небытие.
— Они пасутся прямо против ветра, — продолжал Баллантайн, стараясь выкинуть из головы угрозу дождя и сосредоточиться на охоте.
Старый слон и его оставшийся спутник паслись, двигаясь против ветра: он дул им в лицо. Если бы они чуяли опасность, они бы так не шли. Однако животные, десятилетиями набиравшиеся опыта, не станут долго идти против ветра; время от времени они поворачивают по ветру, чтобы учуять возможного преследователя.
Теперь каждая минута принимала для успешной охоты жизненно важное значение, ибо, несмотря на слабость в ногах и дурман в голове, Зуга ни на секунду не допускал, что уйдет от такого следа. Может быть, они уже на полтораста километров проникли в глубь страны Мзиликази и пограничные импи матабеле быстро приближаются, в таком случае часы, потраченные на охоту за двумя слонами, могут оказаться решающими: либо они успеют уйти из этих зараженных лихорадкой лесов, либо их кости обглодают гиены, но ни Зуга, ни Ян Черут не колебались. Они принялись сбрасывать ненужное снаряжение: бутыли с водой им не понадобятся, вся земля залита водой; мешки с едой все равно пусты, а одеяла намокли. Сегодня они найдут укрытие за могучей тушей слона.
— Идите за нами, да поскорее, — крикнул Зуга тяжело нагруженным носильщикам, бросая снаряжение в грязь, чтобы те его подобрали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181