Молодой Баллантайн догадывался, что ценность, этой реликвии превосходит равный ей вес чистого золота. Но главным соображением, по которому Зуга решил доставить это произведение искусства в цивилизованный мир, была не цена резной фигурки. Каменные птицы приобрели для него некий сверхъестественный смысл. Они стали символом успеха его чаяний, и, обладая одной из них, он непостижимым образом владел всей этой дикой и прекрасной страной. В будущем он вернется за другими, но этот образец, самый лучший, должен быть с ним. Это его талисман.
— Ты и ты.
Он выбрал двух самых сильных и обычно самых сговорчивых носильщиков, но и они продолжали колебаться. Тогда Зуга скинул с плеча тяжелое охотничье ружье. Носильщики видели решимость на его лице и понимали, что майор говорит серьезно и не остановится ни перед чем. Они неохотно принялись разбирать свои тюки и распределять груз между товарищами.
— По крайней мере давайте оставим это чертово барахло. — Дождь и холод обозлили Яна Черута не меньше, чем других, и он пнул оловянный ящик, в котором лежал парадный мундир Зуги, с ненавистью и презрением, какие обычно приберегал для живых существ.
Зуга не дал себе труда ответить, но знаком велел Мэтью взять ящик.
К полудню небольшая потрепанная колонна выбралась из зарослей высокой мокрой травы, покрывавшей дно долины, и, скользя и чертыхаясь, начала карабкаться на дальний склон.
Дождь лил пять дней и пять ночей. Иногда небеса разражались гулким ливнем, и тогда вода низвергалась сплошной стеной, иногда надолго зависала холодная промозглая изморось. Они с трудом пробирались по предательской размокшей почве, а мелкая серебристая пелена обволакивала их, как одеялом, и гасила все звуки, кроме бесконечного шелеста леса и тихого шепота ветра в вершинах деревьев.
С земли поднимались малярийные испарения. С каждым вздохом они проникали в легкие, по утрам корчась и извиваясь в низинах, как призраки истерзанных душ. В первую очередь симптомы болезни появились у носильщиков, так как малярия засела у них в костях, а холодный дождь выгнал ее наружу. Они тряслись в непроизвольных приступах дрожи, стуча зубами так, что казалось, те вот-вот разобьются, как фарфор. Однако болезнь была для них привычной, и они сохраняли способность идти.
Полуголые люди, шатаясь как пьяные от лихорадки, кипящей в крови, выбиваясь из сил, тащили громоздкую статую в нескладной упаковке из травы и коры то вверх, через скалистый кряж, то вниз по другому склону. Дойдя до берега реки, они с облегчением бросили ее и рухнули в грязь, даже не пытаясь прикрыться от безжалостного дождя.
Там, где пролегали пересохшие русла с наносами сухого песка, сверкавшими на солнце, как альпийские снежные поля, с тихими прудами, полными неподвижной зеленой воды, с высокими крутыми берегами, где в норах гнездились красавцы зимородки и маленькие яркие, как самоцветы, щурки, теперь бушевали неистовые вихри коричневой воды. Они переливались через высокие берега и размывали корни огромных деревьев, опрокидывая их в реку и унося, как тонкие тростинки.
Не было способа человеку переправиться через эти бурные, пенистые потоки. Вниз по реке со скоростью скачущей лошади пронесся труп утонувшего буйвола с раздутым розовым брюхом и торчащими в воздух ногами.
Зуга угрюмо стоял на берегу и понимал, что опоздал. Разлив рек поймал их в западню.
— Придется идти вдоль реки, — проворчал он и рукавом промокшей охотничьей куртки вытер потоки воды, струившиеся по лицу.
— Тогда путь лежит на запад, — с болезненным злорадством сказал Ян Черут, и не было нужды что-либо больше пояснять.
На западе лежало королевство Мзиликази, короля матабеле, и они уже приблизились к той смутно обозначенной области, которую Том Харкнесс на своей карте пометил:
«Выжженные земли. Здесь импи Мзиликази убивают всех чужестранцев».
— И что ты предлагаешь, о луч золотого готтентотского солнца? — горько спросил Зуга. — Или у тебя выросли крылья, чтобы перелететь через это? — Он указал на широкий стремительный поток, где гребешки волн, казалось, стояли неподвижно, как резные статуэтки, отмечая положение подводных скал и невидимых коряг. — А как насчет жабр и плавников? — продолжал Зуга. — Покажи, как ты плаваешь, а если у тебя нет ни крыльев, ни плавников, может быть, дашь мне хороший совет?
— Да, — так же язвительно ответил Черут. — Мой совет таков: во-первых, слушать добрых советов, когда их дают, а во-вторых, бросить это в реку. — Он указал на упакованную статую и запечатанный ящик с мундиром.
Не дожидаясь, пока он закончит, Зуга повернулся к нему спиной и прокричал:
— Сафари! Всем подняться на ноги! Выступаем!
Они медленно продвигались на запад и немного на юг, но маршрут, проложенный сетью рек и затопленных долин, слишком сильно уводил их на запад, и даже Зуге было трудно сохранять спокойствие.
На шестой день дождь стих, сквозь просветы в тучах проглянуло небо, вымытое до глубокой аквамариновой синевы, и появилось набухшее жаркое солнце. Под его лучами от одежды повалил пар, а лихорадочный озноб носильщиков утих.
Даже при сомнительной точности хронометра Зуге удалось в полдень по местному времени наблюдать прохождение солнца по меридиану и определить широту. Они ушли на юг не так далеко, как он полагал по навигационному счислению пути, и поэтому, возможно, продвинулись на запад даже дальше, чем показывали его предположительные вычисления долготы.
— В стране Мзиликази климат суше, — успокаивал себя Зуга, упаковывая навигационные приборы в промасленную кожу, — а я англичанин, внук Тшеди. Что бы там ни писал старина Том, даже матабеле не посмеют преградить мне путь. — К тому же с ним талисман, каменная птица, и он защитит его.
Баллантайн решительно повернул на запад и повел свой караван дальше. Ко всем их страданиям добавилось еще одно несчастье. У них не было мяса, не было ни крошки с того дня, как они ушли из покинутого города.
После первого натиска дождя огромные стада животных, собиравшиеся у последних невысохших прудов и источников, свободно разбрелись по всей обширной стране: каждая канава и неровность почвы наполнились свежей сладкой водой, а выжженные солнцем равнины зазеленели первыми робкими побегами молодой травы.
За пять дней похода под дождем Зуга видел только небольшое стадо козлов, самой невкусной африканской дичи — их мясо пропитано отвратительным, похожим на скипидар мускусным запахом. Могучий козел в косматой сливово-коричневой шубе во главе группы безрогих самок галопом проскакал мимо охотника, высоко вскинув голову с широко раскинутыми рогами, похожими формой на лиру. С каждым прыжком ярко вспыхивало белоснежное круглое пятно под хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
— Ты и ты.
Он выбрал двух самых сильных и обычно самых сговорчивых носильщиков, но и они продолжали колебаться. Тогда Зуга скинул с плеча тяжелое охотничье ружье. Носильщики видели решимость на его лице и понимали, что майор говорит серьезно и не остановится ни перед чем. Они неохотно принялись разбирать свои тюки и распределять груз между товарищами.
— По крайней мере давайте оставим это чертово барахло. — Дождь и холод обозлили Яна Черута не меньше, чем других, и он пнул оловянный ящик, в котором лежал парадный мундир Зуги, с ненавистью и презрением, какие обычно приберегал для живых существ.
Зуга не дал себе труда ответить, но знаком велел Мэтью взять ящик.
К полудню небольшая потрепанная колонна выбралась из зарослей высокой мокрой травы, покрывавшей дно долины, и, скользя и чертыхаясь, начала карабкаться на дальний склон.
Дождь лил пять дней и пять ночей. Иногда небеса разражались гулким ливнем, и тогда вода низвергалась сплошной стеной, иногда надолго зависала холодная промозглая изморось. Они с трудом пробирались по предательской размокшей почве, а мелкая серебристая пелена обволакивала их, как одеялом, и гасила все звуки, кроме бесконечного шелеста леса и тихого шепота ветра в вершинах деревьев.
С земли поднимались малярийные испарения. С каждым вздохом они проникали в легкие, по утрам корчась и извиваясь в низинах, как призраки истерзанных душ. В первую очередь симптомы болезни появились у носильщиков, так как малярия засела у них в костях, а холодный дождь выгнал ее наружу. Они тряслись в непроизвольных приступах дрожи, стуча зубами так, что казалось, те вот-вот разобьются, как фарфор. Однако болезнь была для них привычной, и они сохраняли способность идти.
Полуголые люди, шатаясь как пьяные от лихорадки, кипящей в крови, выбиваясь из сил, тащили громоздкую статую в нескладной упаковке из травы и коры то вверх, через скалистый кряж, то вниз по другому склону. Дойдя до берега реки, они с облегчением бросили ее и рухнули в грязь, даже не пытаясь прикрыться от безжалостного дождя.
Там, где пролегали пересохшие русла с наносами сухого песка, сверкавшими на солнце, как альпийские снежные поля, с тихими прудами, полными неподвижной зеленой воды, с высокими крутыми берегами, где в норах гнездились красавцы зимородки и маленькие яркие, как самоцветы, щурки, теперь бушевали неистовые вихри коричневой воды. Они переливались через высокие берега и размывали корни огромных деревьев, опрокидывая их в реку и унося, как тонкие тростинки.
Не было способа человеку переправиться через эти бурные, пенистые потоки. Вниз по реке со скоростью скачущей лошади пронесся труп утонувшего буйвола с раздутым розовым брюхом и торчащими в воздух ногами.
Зуга угрюмо стоял на берегу и понимал, что опоздал. Разлив рек поймал их в западню.
— Придется идти вдоль реки, — проворчал он и рукавом промокшей охотничьей куртки вытер потоки воды, струившиеся по лицу.
— Тогда путь лежит на запад, — с болезненным злорадством сказал Ян Черут, и не было нужды что-либо больше пояснять.
На западе лежало королевство Мзиликази, короля матабеле, и они уже приблизились к той смутно обозначенной области, которую Том Харкнесс на своей карте пометил:
«Выжженные земли. Здесь импи Мзиликази убивают всех чужестранцев».
— И что ты предлагаешь, о луч золотого готтентотского солнца? — горько спросил Зуга. — Или у тебя выросли крылья, чтобы перелететь через это? — Он указал на широкий стремительный поток, где гребешки волн, казалось, стояли неподвижно, как резные статуэтки, отмечая положение подводных скал и невидимых коряг. — А как насчет жабр и плавников? — продолжал Зуга. — Покажи, как ты плаваешь, а если у тебя нет ни крыльев, ни плавников, может быть, дашь мне хороший совет?
— Да, — так же язвительно ответил Черут. — Мой совет таков: во-первых, слушать добрых советов, когда их дают, а во-вторых, бросить это в реку. — Он указал на упакованную статую и запечатанный ящик с мундиром.
Не дожидаясь, пока он закончит, Зуга повернулся к нему спиной и прокричал:
— Сафари! Всем подняться на ноги! Выступаем!
Они медленно продвигались на запад и немного на юг, но маршрут, проложенный сетью рек и затопленных долин, слишком сильно уводил их на запад, и даже Зуге было трудно сохранять спокойствие.
На шестой день дождь стих, сквозь просветы в тучах проглянуло небо, вымытое до глубокой аквамариновой синевы, и появилось набухшее жаркое солнце. Под его лучами от одежды повалил пар, а лихорадочный озноб носильщиков утих.
Даже при сомнительной точности хронометра Зуге удалось в полдень по местному времени наблюдать прохождение солнца по меридиану и определить широту. Они ушли на юг не так далеко, как он полагал по навигационному счислению пути, и поэтому, возможно, продвинулись на запад даже дальше, чем показывали его предположительные вычисления долготы.
— В стране Мзиликази климат суше, — успокаивал себя Зуга, упаковывая навигационные приборы в промасленную кожу, — а я англичанин, внук Тшеди. Что бы там ни писал старина Том, даже матабеле не посмеют преградить мне путь. — К тому же с ним талисман, каменная птица, и он защитит его.
Баллантайн решительно повернул на запад и повел свой караван дальше. Ко всем их страданиям добавилось еще одно несчастье. У них не было мяса, не было ни крошки с того дня, как они ушли из покинутого города.
После первого натиска дождя огромные стада животных, собиравшиеся у последних невысохших прудов и источников, свободно разбрелись по всей обширной стране: каждая канава и неровность почвы наполнились свежей сладкой водой, а выжженные солнцем равнины зазеленели первыми робкими побегами молодой травы.
За пять дней похода под дождем Зуга видел только небольшое стадо козлов, самой невкусной африканской дичи — их мясо пропитано отвратительным, похожим на скипидар мускусным запахом. Могучий козел в косматой сливово-коричневой шубе во главе группы безрогих самок галопом проскакал мимо охотника, высоко вскинув голову с широко раскинутыми рогами, похожими формой на лиру. С каждым прыжком ярко вспыхивало белоснежное круглое пятно под хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181