И
добавил, заметно приободрясь, что зато впоследствии брата своего старшего
Таразмунда славой превзошел. Ибо сколько он, Агигульф, в походы ходил - и
сколько Таразмунд, семьей обремененный, ходил? Не сравнить! Вон и конь в
конюшне добрый стоит. А кто коня того добыл и в дом привел? И уздечка на
коне знатная, а кто ее в бою захватил? И седло богатое. Кто седло достал
для коня? Он, дядя Агигульф, добыл все это, сражаясь неустанно.
Дядя Агигульф любит про коня напоминать.
Я возразил на то дяде Агигульфу, что зато отец мой Таразмуд Багмса
добыл, а дядя Агигульф только и горазд, что в походах юбки задирать
(дедушка так говорит). Дяде Агигульфу нравится, когда ему про то говорят,
что он юбки задирает.
На то дядя Агигульф ликом просветлел и сказал, что настоящий гот
всегда в походах юбки задирает. Что до Багмсов всяких, то тут всему виною
агигульфова священная ярость: рвет он Багмсов на части, удержаться не
может. Оттого и не привел ни одного. А наложниц и рабынь всяких он нарочно
не берет. Нечего дом наш рабынями засорять. С нас дедушкиной наложницы
хватит, Ильдихо. Агигульф недолюбливает Ильдихо. А что ее любить?
Наложница, а держится хозяйкой. Все потому, что дедушкина.
После того, как дядя Агигульф видел на озере чужих, а никто больше не
видел, ни один человек, кроме моего брата Гизульфа, Агигульфу верить не
стал. Дядя Агигульф из-за этого со всеми дрался. В последний раз дядя
Агигульф дрался на хродомеровом подворье, там правоту свою доказывая,
только это печально закончилось. Пока дрались, к нам от Хродомера человек
прибежал и закричал, что дядя Агигульф хлев там повалил. Дедушка Рагнарис
дядю Агигульфа домой палкой пригнал. После и сам Хродомер к нам являтся и
требовал, чтобы дядя Агигульф у него хлев починил. Развалил, мол, хлев
своей дракой. Дедушка Рагнарис заставил дядю Агигульфа Хродомеру хлев
поставить, а заодно и наш починить ему велел. Брат мой Гизульф жалел дядю
Агигульфа и помогал ему, а еще шушукались они о чем-то в сумерках, а мне
не говорили. Я обо всем потом узнал. Они хотели на озеро вдвоем идти и
словить этих чужих, чтобы все село устыдить. Я думаю, дядя Агигульф хотел
всех чужих порвать, только одного привести, а Гизульфа с собой брал, чтобы
духов озерных отгонять, дабы они благодушие на дядю Агигульфа опять не
напустили. Хотели и Валамира с собой брать, но больно уж крепко дядя
Агигульф с Валамиром в последний раз подрался. Рано, мол, еще к Валамиру
идти, пусть у того сперва синяки с лица создут. Да и на дядю Агигульфа в
те дни любо-дорого было смотреть: Валамир ему так нос расквасил, свеклу
вместо носа сделал. Да еще палка дедова везде погуляла. Первые дни после
того дядя Агигульф все ярился, кричал, что всем красного петуха пустит и к
велемудовым вандалам уйдет, но потом душой отошел. И с Гизульфом шептаться
про то стал, что на озеро они тайно пойдут. Я однажды подслушал, как они
шепчутся.
Я не хотел, чтобы они на озеро шли. Я боялся, что они привадят чужих
к нам, покажут им дорогу в наше село. Но еще пуще чужих боялся дедушку
Рагнариса, который настрого запретил на озеро ходить. Страшен в гневе дядя
Агигульф, но куда страшнее гнев Рагнариса, ибо Арбр-убиенный за ним стоит
и Аларих-курганный, а с ними встречаться никому не пожелаешь.
Три дня прошло, как шептались дядя Агигульф с Гизульфом; я же глаз с
них не спускал, ибо не хотел допустить, чтобы на озеро они пошли. Гизульф
ночевал рядом со мной, поэтому не мог ночью уйти без того, чтобы я про то
не узнал. На четвертую ночь перед рассветом я проснулся, будто подбросило
меня. Хвать - нет рядом Гизульфа. Мы тогда на сеновале спали. Спустился на
двор, никого не увидел.
Вдруг кто-то сзади подкрался ко мне, схватил и рот мне зажал. Я от
страха обмер и подумал, что это враги к нам на двор незаметно вошли,
отбиваться начал и мычать, ибо громко завопить не мог. Потом перед собой
вдруг Гизульфа увидел, брата своего; он глядел на меня и подло улыбался.
Тогда я понял, что это дядя Агигульф меня держит. Тут он меня отпустил,
наказав только не кричать, и по шее дал для убедительности. Но Гизульф
сказал, что я непременно пойду и старшим на них нажалуюсь и что
обезопасить себя от такой беды одним способом можно: взяв меня с собой.
Тогда я-де с ними одной виной повязан буду и не стану язык свой
распускать. А дядя Агигульф добавил, что ежели стану, то они с Гизульфом
меня конями размечет. Но я не поверил, потому что у нас только один конь,
тот самый, про которого дядя Агигульф вспоминать любит. И над конем этим
дядя трясется.
Так и вышло, что мы втроем на озеро пошли. Впереди дядя Агигульф
вышагивал, острогу на плече несет. Вторым меня пустили, чтобы не сбежал и
дедушке Рагнарису про поход этот не донес. Сзади Гизульф шел, за мной
приглядывал. Я все думал, что так из плена Ульфа вели, когда наш дядя Ульф
первый раз в рабство угодил, к герулам: впереди враг, позади враг, между
ними дядя Ульф плетется и глаз у него вышибли.
Гизульф с рогатиной шел; дядя Агигульф ему свою дал. Сам же дядя
Агигульф топором вооружился. А я безоружный.
Так и шли через село. Солнце только-только вставало, все еще спали.
Только у Хродомера на подворье козу доили, а на выходе из села мы
Ода-пастуха повстречали со стадом. Агигульф ему кулаком погрозил и палец к
губам приложил и Гизульф тоже ему кулаком погрозил, а я только улыбнулся
прежалостно. Нашего же брата Мунда с Одом не было, только собаки
вертелись. Од собак придержал, чтобы они на нас не бросились. На дальний
выпас шел Од, не иначе.
Когда Од со стадом и собаками из виду скрылись и село осталось далеко
позади, а солнце уже встало, дядя Агигульф пришел в хорошее настроение и
песню горланить стал. И Гизульф тоже горланить стал. И так им было хорошо
и весело, что я позавидовал и тоже хотел было с ними песню эту петь, как
вдруг вспомнил, что я - пленник их и глаз у меня выбит, как у дяди Ульфа;
еще больше закручинился и не стал с ними петь.
Я даже прикрыл один глаз, пока Агигульф, обернувшись, это не увидел и
не хмыкнул гнусно (на другой день у меня этот глаз действительно заплыл,
но об этом рассказ впереди).
Мы шли и шли себе по холмам, где осиновые рощицы шумят, переходили
болотца и сырые низины, от незабудок синие. После дубовая роща начинается.
За дубовой рощей Сырой Лог, где Гизульф своего кабана завалил. Но мы в
сторону взяли и рощу только краем прошли, а к Сырому Логу спускаться не
стали.
Тут дядя Агигульф от пения охрип и поучать нас стал, как к озеру
ловчее выходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
добавил, заметно приободрясь, что зато впоследствии брата своего старшего
Таразмунда славой превзошел. Ибо сколько он, Агигульф, в походы ходил - и
сколько Таразмунд, семьей обремененный, ходил? Не сравнить! Вон и конь в
конюшне добрый стоит. А кто коня того добыл и в дом привел? И уздечка на
коне знатная, а кто ее в бою захватил? И седло богатое. Кто седло достал
для коня? Он, дядя Агигульф, добыл все это, сражаясь неустанно.
Дядя Агигульф любит про коня напоминать.
Я возразил на то дяде Агигульфу, что зато отец мой Таразмуд Багмса
добыл, а дядя Агигульф только и горазд, что в походах юбки задирать
(дедушка так говорит). Дяде Агигульфу нравится, когда ему про то говорят,
что он юбки задирает.
На то дядя Агигульф ликом просветлел и сказал, что настоящий гот
всегда в походах юбки задирает. Что до Багмсов всяких, то тут всему виною
агигульфова священная ярость: рвет он Багмсов на части, удержаться не
может. Оттого и не привел ни одного. А наложниц и рабынь всяких он нарочно
не берет. Нечего дом наш рабынями засорять. С нас дедушкиной наложницы
хватит, Ильдихо. Агигульф недолюбливает Ильдихо. А что ее любить?
Наложница, а держится хозяйкой. Все потому, что дедушкина.
После того, как дядя Агигульф видел на озере чужих, а никто больше не
видел, ни один человек, кроме моего брата Гизульфа, Агигульфу верить не
стал. Дядя Агигульф из-за этого со всеми дрался. В последний раз дядя
Агигульф дрался на хродомеровом подворье, там правоту свою доказывая,
только это печально закончилось. Пока дрались, к нам от Хродомера человек
прибежал и закричал, что дядя Агигульф хлев там повалил. Дедушка Рагнарис
дядю Агигульфа домой палкой пригнал. После и сам Хродомер к нам являтся и
требовал, чтобы дядя Агигульф у него хлев починил. Развалил, мол, хлев
своей дракой. Дедушка Рагнарис заставил дядю Агигульфа Хродомеру хлев
поставить, а заодно и наш починить ему велел. Брат мой Гизульф жалел дядю
Агигульфа и помогал ему, а еще шушукались они о чем-то в сумерках, а мне
не говорили. Я обо всем потом узнал. Они хотели на озеро вдвоем идти и
словить этих чужих, чтобы все село устыдить. Я думаю, дядя Агигульф хотел
всех чужих порвать, только одного привести, а Гизульфа с собой брал, чтобы
духов озерных отгонять, дабы они благодушие на дядю Агигульфа опять не
напустили. Хотели и Валамира с собой брать, но больно уж крепко дядя
Агигульф с Валамиром в последний раз подрался. Рано, мол, еще к Валамиру
идти, пусть у того сперва синяки с лица создут. Да и на дядю Агигульфа в
те дни любо-дорого было смотреть: Валамир ему так нос расквасил, свеклу
вместо носа сделал. Да еще палка дедова везде погуляла. Первые дни после
того дядя Агигульф все ярился, кричал, что всем красного петуха пустит и к
велемудовым вандалам уйдет, но потом душой отошел. И с Гизульфом шептаться
про то стал, что на озеро они тайно пойдут. Я однажды подслушал, как они
шепчутся.
Я не хотел, чтобы они на озеро шли. Я боялся, что они привадят чужих
к нам, покажут им дорогу в наше село. Но еще пуще чужих боялся дедушку
Рагнариса, который настрого запретил на озеро ходить. Страшен в гневе дядя
Агигульф, но куда страшнее гнев Рагнариса, ибо Арбр-убиенный за ним стоит
и Аларих-курганный, а с ними встречаться никому не пожелаешь.
Три дня прошло, как шептались дядя Агигульф с Гизульфом; я же глаз с
них не спускал, ибо не хотел допустить, чтобы на озеро они пошли. Гизульф
ночевал рядом со мной, поэтому не мог ночью уйти без того, чтобы я про то
не узнал. На четвертую ночь перед рассветом я проснулся, будто подбросило
меня. Хвать - нет рядом Гизульфа. Мы тогда на сеновале спали. Спустился на
двор, никого не увидел.
Вдруг кто-то сзади подкрался ко мне, схватил и рот мне зажал. Я от
страха обмер и подумал, что это враги к нам на двор незаметно вошли,
отбиваться начал и мычать, ибо громко завопить не мог. Потом перед собой
вдруг Гизульфа увидел, брата своего; он глядел на меня и подло улыбался.
Тогда я понял, что это дядя Агигульф меня держит. Тут он меня отпустил,
наказав только не кричать, и по шее дал для убедительности. Но Гизульф
сказал, что я непременно пойду и старшим на них нажалуюсь и что
обезопасить себя от такой беды одним способом можно: взяв меня с собой.
Тогда я-де с ними одной виной повязан буду и не стану язык свой
распускать. А дядя Агигульф добавил, что ежели стану, то они с Гизульфом
меня конями размечет. Но я не поверил, потому что у нас только один конь,
тот самый, про которого дядя Агигульф вспоминать любит. И над конем этим
дядя трясется.
Так и вышло, что мы втроем на озеро пошли. Впереди дядя Агигульф
вышагивал, острогу на плече несет. Вторым меня пустили, чтобы не сбежал и
дедушке Рагнарису про поход этот не донес. Сзади Гизульф шел, за мной
приглядывал. Я все думал, что так из плена Ульфа вели, когда наш дядя Ульф
первый раз в рабство угодил, к герулам: впереди враг, позади враг, между
ними дядя Ульф плетется и глаз у него вышибли.
Гизульф с рогатиной шел; дядя Агигульф ему свою дал. Сам же дядя
Агигульф топором вооружился. А я безоружный.
Так и шли через село. Солнце только-только вставало, все еще спали.
Только у Хродомера на подворье козу доили, а на выходе из села мы
Ода-пастуха повстречали со стадом. Агигульф ему кулаком погрозил и палец к
губам приложил и Гизульф тоже ему кулаком погрозил, а я только улыбнулся
прежалостно. Нашего же брата Мунда с Одом не было, только собаки
вертелись. Од собак придержал, чтобы они на нас не бросились. На дальний
выпас шел Од, не иначе.
Когда Од со стадом и собаками из виду скрылись и село осталось далеко
позади, а солнце уже встало, дядя Агигульф пришел в хорошее настроение и
песню горланить стал. И Гизульф тоже горланить стал. И так им было хорошо
и весело, что я позавидовал и тоже хотел было с ними песню эту петь, как
вдруг вспомнил, что я - пленник их и глаз у меня выбит, как у дяди Ульфа;
еще больше закручинился и не стал с ними петь.
Я даже прикрыл один глаз, пока Агигульф, обернувшись, это не увидел и
не хмыкнул гнусно (на другой день у меня этот глаз действительно заплыл,
но об этом рассказ впереди).
Мы шли и шли себе по холмам, где осиновые рощицы шумят, переходили
болотца и сырые низины, от незабудок синие. После дубовая роща начинается.
За дубовой рощей Сырой Лог, где Гизульф своего кабана завалил. Но мы в
сторону взяли и рощу только краем прошли, а к Сырому Логу спускаться не
стали.
Тут дядя Агигульф от пения охрип и поучать нас стал, как к озеру
ловчее выходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63