Нам повезло, что ветер в нашу сторону дул. Мы с рыбой смердим
тут на всю округу. А бросать рыбу жалко; так что надо ноги уносить как
можно скорее.
Чужак волос имел рыжеватый, имел усы и бороду, как любой нормальный
человек; одет был в бурую одежду мехом наружу. При себе меч имел. Меч
Гизульф снял, доброе оружие, но у нас таких еще не видали. Кривой меч был,
а сталь хорошая. Гизульф надеялся, что ему позволят меч у себя оставить,
потому что у дяди Агигульфа уже был меч. А я себе нож взял. С резной
ручкой нож. Гизульф потом говорил, что таким ножом только репу резать, но
я ему все равно ножа не отдал.
Дядя Агигульф наклонился, топор со скрежетом из черепа выдернул (так
глубоко загнал), после велел нам отойти, чтобы кровь нас не забрызгала, и
смотреть за тропой, не покажутся ли другие чужаки. Сам же двумя ударами
голову от тела отделил и за волосы ее взял. Как поднял отрубленную голову,
так с шеи что-то упало. Гизульф первым это поднял. Увидели мы, что это
крест на шнурке (шнурок дядя Агигульф топором перерубил).
Гизульф крест мне отдал. Мы с братом договорились отцу про это не
рассказывать. Если Тарасмунд проведает, что мы одного из тех убили, кто
верует в Бога Единого, не сносить нам головы. Пусть даже и чужака. Годья в
храме нам говорил, что для Бога Единого нет ни гота, ни гепида, хотя лично
я в этом сильно сомневаюсь.
А Агигульф креста и не заметил. Он в этот момент отвернулся и голову
себе к поясу за волосы привязывал - не в руках же ее нести. И меч у
Гизульфа отнял. Тоже себе взял. А нож у меня остался, ибо дяде Агигульфу
он был без надобности.
Дядя Агигульф прошептал, что нам уже немного осталось прежде, чем
настоящими воинами станем, и велел уходить еще бесшумнее, чем пришли.
Зная, что поблизости наверняка другие чужаки рыщут, мы с Гизульфом
двигались на диво бесшумно и резво. Даже рыба нас не тяготила.
Уже смеркалось, когда мы проходили дубовую рощу. Чужаков больше не
встречали. Дядя Агигульф сказал, что с этим нам очень повезло.
Возле самого села дядя Агигульф добавил, что нам дважды повезло.
Во-первых, остальные чужаки нас не заметили. Не ходят в одиночку в чужие
земли. Во-вторых, что не тогда встретились, когда мы на воде были. Если бы
мы на лодке были, чужак нас бы снял, как мы щук снимали. И портков бы не
осталось. Чужак - он хуже царь-лягушки.
И в третий раз нам повезло, сказал дядя Агигульф. Когда через дубовую
рощу уже вечером шли, да еще с отрубленной головой на поясе. Обычно на
запах крови галиурунны ох как слетаются! Я подумал, что их крест, что с
чужака сняли, отпугивал, и решил про себя этот крест сохранить, раз он
чудотворный.
Дядя Агигульф сказал:
- Вам-то хорошо, вы за моей спиной шли, не слышали, как голова вдруг
зубами заскрежетала и забормотала у меня на поясе. Призывала на мою голову
месть Вотана и злокозненного Локи за то, что убил из засады. И слышалось
мне, как в Сыром Логе за рощей выпрастываются из-под земли подземные
вепри, чтобы спешить нам наперерез по зову мертвой головы. И голову
приходилось постоянно отворачивать лицом вперед, дабы зубами она в мою
мужскую стать не вцепилась.
Я дяде Агигульфу не очень поверил, потому что знал, что чужак этот в
богов не верил, а верил в Бога Единого. Но на всякий случай опасался и
держался от мертвой головы подальше. Все-таки невесть кто он был, этот
убитый. А вот насчет вепрей - тут дядя Агигульф, возможно, и не приврал.
Вепри здесь действительно водятся.
Как мы в село наше вошли, еще издали заметили Ильдихо. Стояла и на
улицу глядела, точно высматривала кого-то. Я понял, что она нас
высматривала. Не иначе, дедушка ее в дозор отправил. Едва только завидев
нас, еще издали, Ильдихо заголосила и прочь припустила, только пыль
столбом. Тут уж и дядя Агигульф помрачнел. Понял, к чему дело идет.
Дедушка Рагнарис в гневе страшней любого кабана.
Когда во двор входили, навстречу нам мать наша, Гизела, бросилась. Не
глядя, принялась нас с братом по щекам охаживать. Тут-то глаз мне и
подбили, который я утром шутейно поджимал, в одноглазого Ульфа сам с собой
играя. Потом отец наш, Тарасмунд, вышел и от Гизелы нас оторвал, но не для
того, чтобы милосердие к нам проявить, а наоборот, ради новой расправы,
еще более свирепой. Так во дворе, на колоде, мы с Гизульфом, братом моим,
приняли лютые муки.
Дядя Агигульф при том рядом стоял, Тарасмунд худого слова ему не
сказал. Молча над нами лютовал. Впоследствии дядя Агигульф так нам
объяснял: смотрел, мол, какие из нас воины. И что испытание хорошо
приняли.
Когда наши испытания закончились, как раз дедушка Рагнарис на пороге
показался и дядю Агигульфа в дом поманил. Суров и страшен лик дедов был.
Когда дядя Агигульф в дом зашел (я заметил, что головы мертвой у дяди
Агигульфа уже на поясе не было, дел он куда-то и голову, и чужой меч),
дедушка Рагнарис моему отцу Тарасмунду бросил, чтобы тот прутьев нарезал и
в дом принес. Отец приказание исполнил и все, как дедушка велел, сделал.
Прутья в дом принес и вышел.
И сделался в доме великий грохот. Рев деда Рагнариса доносился.
Разъярясь, дедушка Рагнарис за дядей Агигульфом по всему дому с прутьями
носился, высечь хотел. А дядя Агигульф от него уклонялся и прятался, о
пощаде умоляя, и богов случайно своротил. В полное бешенство пришел тут
дед. Начала нисходить на него священная ярость, но дядя Агигульф тут
нашелся, опрометью выскочил из дома, в угол двора кинулся и голову с мечом
предъявил деду, ибо сумел укрыть их незаметно, чтобы раньше времени трофей
не объявлять. Как конь перед обрывом, остановился дедушка Рагнарис.
Дед мертвую голову обеими руками принял, долго в лицо всматривался,
точно узнать что-то хотел. Но голова ничего не говорила. Я боялся, что она
может укусить дедушку. Потом к дедушке Рагнарису и дяде Агигульфу отец наш
Тарасмунд подошел, и они втроем долго о чем-то толковали. Мы с Гизульфом
тоже подошли, но нас отогнал дед Рагнарис. Голова у их ног лежала, а меч
из рук в руки передавался. Я Гизульфу сразу сказал: "Плакал твой меч,
отберут". Так оно и вышло. Ничего Гизульфу не осталось в утешение, кроме
поротой задницы. У меня-то нож был, но нож я Гизульфу не отдал.
Я спросил потом дядю Агигульфа, отчего он рыбу в нашей реке не ловит.
Там многие ловят и ходить далеко не надо, а уловы хорошие. Но дядя
Агигульф сказал, что на реке ему ловить не интересно. Да и рыба на реке не
такая, как на озере. На озере она вкуснее.
Дядя Агигульф после той рыбалки по селу гоголем ходил и на всех
дворах, где дрался, мертвую голову показывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
тут на всю округу. А бросать рыбу жалко; так что надо ноги уносить как
можно скорее.
Чужак волос имел рыжеватый, имел усы и бороду, как любой нормальный
человек; одет был в бурую одежду мехом наружу. При себе меч имел. Меч
Гизульф снял, доброе оружие, но у нас таких еще не видали. Кривой меч был,
а сталь хорошая. Гизульф надеялся, что ему позволят меч у себя оставить,
потому что у дяди Агигульфа уже был меч. А я себе нож взял. С резной
ручкой нож. Гизульф потом говорил, что таким ножом только репу резать, но
я ему все равно ножа не отдал.
Дядя Агигульф наклонился, топор со скрежетом из черепа выдернул (так
глубоко загнал), после велел нам отойти, чтобы кровь нас не забрызгала, и
смотреть за тропой, не покажутся ли другие чужаки. Сам же двумя ударами
голову от тела отделил и за волосы ее взял. Как поднял отрубленную голову,
так с шеи что-то упало. Гизульф первым это поднял. Увидели мы, что это
крест на шнурке (шнурок дядя Агигульф топором перерубил).
Гизульф крест мне отдал. Мы с братом договорились отцу про это не
рассказывать. Если Тарасмунд проведает, что мы одного из тех убили, кто
верует в Бога Единого, не сносить нам головы. Пусть даже и чужака. Годья в
храме нам говорил, что для Бога Единого нет ни гота, ни гепида, хотя лично
я в этом сильно сомневаюсь.
А Агигульф креста и не заметил. Он в этот момент отвернулся и голову
себе к поясу за волосы привязывал - не в руках же ее нести. И меч у
Гизульфа отнял. Тоже себе взял. А нож у меня остался, ибо дяде Агигульфу
он был без надобности.
Дядя Агигульф прошептал, что нам уже немного осталось прежде, чем
настоящими воинами станем, и велел уходить еще бесшумнее, чем пришли.
Зная, что поблизости наверняка другие чужаки рыщут, мы с Гизульфом
двигались на диво бесшумно и резво. Даже рыба нас не тяготила.
Уже смеркалось, когда мы проходили дубовую рощу. Чужаков больше не
встречали. Дядя Агигульф сказал, что с этим нам очень повезло.
Возле самого села дядя Агигульф добавил, что нам дважды повезло.
Во-первых, остальные чужаки нас не заметили. Не ходят в одиночку в чужие
земли. Во-вторых, что не тогда встретились, когда мы на воде были. Если бы
мы на лодке были, чужак нас бы снял, как мы щук снимали. И портков бы не
осталось. Чужак - он хуже царь-лягушки.
И в третий раз нам повезло, сказал дядя Агигульф. Когда через дубовую
рощу уже вечером шли, да еще с отрубленной головой на поясе. Обычно на
запах крови галиурунны ох как слетаются! Я подумал, что их крест, что с
чужака сняли, отпугивал, и решил про себя этот крест сохранить, раз он
чудотворный.
Дядя Агигульф сказал:
- Вам-то хорошо, вы за моей спиной шли, не слышали, как голова вдруг
зубами заскрежетала и забормотала у меня на поясе. Призывала на мою голову
месть Вотана и злокозненного Локи за то, что убил из засады. И слышалось
мне, как в Сыром Логе за рощей выпрастываются из-под земли подземные
вепри, чтобы спешить нам наперерез по зову мертвой головы. И голову
приходилось постоянно отворачивать лицом вперед, дабы зубами она в мою
мужскую стать не вцепилась.
Я дяде Агигульфу не очень поверил, потому что знал, что чужак этот в
богов не верил, а верил в Бога Единого. Но на всякий случай опасался и
держался от мертвой головы подальше. Все-таки невесть кто он был, этот
убитый. А вот насчет вепрей - тут дядя Агигульф, возможно, и не приврал.
Вепри здесь действительно водятся.
Как мы в село наше вошли, еще издали заметили Ильдихо. Стояла и на
улицу глядела, точно высматривала кого-то. Я понял, что она нас
высматривала. Не иначе, дедушка ее в дозор отправил. Едва только завидев
нас, еще издали, Ильдихо заголосила и прочь припустила, только пыль
столбом. Тут уж и дядя Агигульф помрачнел. Понял, к чему дело идет.
Дедушка Рагнарис в гневе страшней любого кабана.
Когда во двор входили, навстречу нам мать наша, Гизела, бросилась. Не
глядя, принялась нас с братом по щекам охаживать. Тут-то глаз мне и
подбили, который я утром шутейно поджимал, в одноглазого Ульфа сам с собой
играя. Потом отец наш, Тарасмунд, вышел и от Гизелы нас оторвал, но не для
того, чтобы милосердие к нам проявить, а наоборот, ради новой расправы,
еще более свирепой. Так во дворе, на колоде, мы с Гизульфом, братом моим,
приняли лютые муки.
Дядя Агигульф при том рядом стоял, Тарасмунд худого слова ему не
сказал. Молча над нами лютовал. Впоследствии дядя Агигульф так нам
объяснял: смотрел, мол, какие из нас воины. И что испытание хорошо
приняли.
Когда наши испытания закончились, как раз дедушка Рагнарис на пороге
показался и дядю Агигульфа в дом поманил. Суров и страшен лик дедов был.
Когда дядя Агигульф в дом зашел (я заметил, что головы мертвой у дяди
Агигульфа уже на поясе не было, дел он куда-то и голову, и чужой меч),
дедушка Рагнарис моему отцу Тарасмунду бросил, чтобы тот прутьев нарезал и
в дом принес. Отец приказание исполнил и все, как дедушка велел, сделал.
Прутья в дом принес и вышел.
И сделался в доме великий грохот. Рев деда Рагнариса доносился.
Разъярясь, дедушка Рагнарис за дядей Агигульфом по всему дому с прутьями
носился, высечь хотел. А дядя Агигульф от него уклонялся и прятался, о
пощаде умоляя, и богов случайно своротил. В полное бешенство пришел тут
дед. Начала нисходить на него священная ярость, но дядя Агигульф тут
нашелся, опрометью выскочил из дома, в угол двора кинулся и голову с мечом
предъявил деду, ибо сумел укрыть их незаметно, чтобы раньше времени трофей
не объявлять. Как конь перед обрывом, остановился дедушка Рагнарис.
Дед мертвую голову обеими руками принял, долго в лицо всматривался,
точно узнать что-то хотел. Но голова ничего не говорила. Я боялся, что она
может укусить дедушку. Потом к дедушке Рагнарису и дяде Агигульфу отец наш
Тарасмунд подошел, и они втроем долго о чем-то толковали. Мы с Гизульфом
тоже подошли, но нас отогнал дед Рагнарис. Голова у их ног лежала, а меч
из рук в руки передавался. Я Гизульфу сразу сказал: "Плакал твой меч,
отберут". Так оно и вышло. Ничего Гизульфу не осталось в утешение, кроме
поротой задницы. У меня-то нож был, но нож я Гизульфу не отдал.
Я спросил потом дядю Агигульфа, отчего он рыбу в нашей реке не ловит.
Там многие ловят и ходить далеко не надо, а уловы хорошие. Но дядя
Агигульф сказал, что на реке ему ловить не интересно. Да и рыба на реке не
такая, как на озере. На озере она вкуснее.
Дядя Агигульф после той рыбалки по селу гоголем ходил и на всех
дворах, где дрался, мертвую голову показывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63