Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы,
и дети их тоже здоровы, в чем гости дорогие смогут убедиться, когда в село
приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки
ходить, ибо старец сей въедливый да самодурный, откуда и прозвище взялось
"Сьюки", то есть "Напасть". По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по
одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью
не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход
ходил.
Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это
произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего
снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И
стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки
хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе
на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том
перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах
добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек
Скалья.
Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем
доме на краю села.
И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни
с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел
в леса.
С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он
попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про
наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и
жил, вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от
волчицы рожденные.
К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая,
чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.
Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел,
не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп
посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.
Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не
было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны.
Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной
крови.
Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.
А еще через несколько дней охотники Скалью в лесу нашли. Весь
изрублен был Скалья страшно. Видно было, что свирепый бой шел, ибо одному
человеку не одолеть Скалью. Не меньше десятка их, видать, было. И те, кто
убил Скалью, уходить умели, ибо следы хорошо запутали. Только недалеко от
того места, где битва та шла, стрелу в дереве нашли. Чужая это стрела
была, незнакомая. В наших местах таких не делают. Короче, чем у нас, у
гепидов.
И сказал тот дозорный, что с нашими посланцами ехал: "У нас говорят,
что не жить тем, кто Скалью убил, ибо потомство его мстить будет за гибель
родителя своего. Тот волчий выводок уже подрос. Те, кто волчат видел,
говорят - по повадке видно, не иначе, дети Скальи то были".
Как Скалью убитого нашли, то сперва на вас, на готов, подумали (это
гепид рассказывает). А потом вспомнили, что нет лучников среди готов. И
отродясь не было.
Богатыри наши обиду проглотили, ибо помнили, что посланцами едут.
Агигульф решил о другом поговорить и спросил, не сохранилась ли
голова от того чужака. Гепид отвечал: нет, не сохранилась. Сожгли вместе с
головой - так старейшины велели.
Агигульф с минуту молча ехал; после же решился и сказал, что, мол, у
него тоже подобный случай был.
И замолчал значительно.
Гепид спросил, что за случай. Агигульф вместо ответа голову из мешка
достал и гепида поразил. И сказал, что ради этой головы и едет. Возле
нашего села тоже чужаки объявились, вот старейшины и послали лучших воинов
с гепидскими старейшинами разговаривать.
А потом возьми да и спроси того гепида: не ваш ли часом под мой
боевой топор подвернулся?
Гепид голову двумя руками принял, за щеки взял, долго вглядывался,
поворачивал так и эдак, после назад вернул Агигульфу со словами: нет,
незнакомый. А после добавил: "А с чего ему нашим быть, у нас в селе, кроме
Скальи, и не помирал никто. А это не Скалья".
Так втроем, дивясь и беседуя, в село и приехали.
Со старейшинами был разговор, продолжал Агигульф. Старейшины рассказ
того гепида подтвердили: да, ходят здесь в округе чужие. Для того и дозор
вперед села выслали, что те из наших, кто бортничает, говорят, что кто-то
мед крадет.
Тут дедушка Рагнарис спросил: "А задержались-то вы с Валамиром
почему?"
Дядя Агигульф сперва не хотел говорить, а после сознался. На свадьбу
они попали ненароком. От приглашения особенно не отбивались, да и
невежливо это, ведь посланцами приехали. Так они с Валамиром рассудили.
Дедушка Рагнарис спросил, так ли они безобразничали на той гепидской
свадьбе, как обычно безобразничают, когда с Валамиром бражничают. На что
дядя Агигульф ответил, что хуже. Спохватился и пояснил: "Не мы хуже, а
гепиды хуже. Гепидское бражничанье - свинство одно. Ни в чем гепид удержу
не знает. А мы с Валамиром старались не отставать, не посрамить чести села
нашего." Дедушка Рагнарис спросил: "Убили кого-то, что ли?" Но дядя
Агигульф клялся, что смертоубийства не было.
Дедушка велел рассказывать все, как было. Гепиды дядю Агигульфа с
Валамиром дразнили и все кричали, что готы, мол, веселиться не умеют, что
у готов, мол, свадьба от похорон не отличается: одно кладут в другое.
Особенно же Сьюки, старый хрыч, старался. Да и историю с исходом из
Скандзы этот гепидский дед иначе рассказывает, добавил дядя Агигульф,
только мы с Валамиром ему не поверили.
Когда невеста с женихом в покои свои ушли, всем прочим гостям без
брачной пары скучно стало. Тут дядя Агигульф с Валамиром себя и показали.
Позвали девку из прислуги, велели тряпок и соломы принести. Та притащила,
палец в нос засунула, стоит и глядит - что воины удумали. Не снасильничать
ли ее хотят.
Но не таковы богатыри готские, чтобы гепидскую замарашку прилюдно
насиловать. Иное на уме у них было.
Из тряпок и соломы куклу свернули, сиськи ей сделали побольше, а
сверху голову мертвую насадили. И оженили Агигульфа на бабе этой
соломенной, а Валамир жрецом был, а заодно и годьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
и дети их тоже здоровы, в чем гости дорогие смогут убедиться, когда в село
приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки
ходить, ибо старец сей въедливый да самодурный, откуда и прозвище взялось
"Сьюки", то есть "Напасть". По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по
одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью
не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход
ходил.
Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это
произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего
снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И
стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки
хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе
на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том
перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах
добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек
Скалья.
Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем
доме на краю села.
И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни
с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел
в леса.
С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он
попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про
наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и
жил, вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от
волчицы рожденные.
К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая,
чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.
Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел,
не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп
посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.
Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не
было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны.
Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной
крови.
Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.
А еще через несколько дней охотники Скалью в лесу нашли. Весь
изрублен был Скалья страшно. Видно было, что свирепый бой шел, ибо одному
человеку не одолеть Скалью. Не меньше десятка их, видать, было. И те, кто
убил Скалью, уходить умели, ибо следы хорошо запутали. Только недалеко от
того места, где битва та шла, стрелу в дереве нашли. Чужая это стрела
была, незнакомая. В наших местах таких не делают. Короче, чем у нас, у
гепидов.
И сказал тот дозорный, что с нашими посланцами ехал: "У нас говорят,
что не жить тем, кто Скалью убил, ибо потомство его мстить будет за гибель
родителя своего. Тот волчий выводок уже подрос. Те, кто волчат видел,
говорят - по повадке видно, не иначе, дети Скальи то были".
Как Скалью убитого нашли, то сперва на вас, на готов, подумали (это
гепид рассказывает). А потом вспомнили, что нет лучников среди готов. И
отродясь не было.
Богатыри наши обиду проглотили, ибо помнили, что посланцами едут.
Агигульф решил о другом поговорить и спросил, не сохранилась ли
голова от того чужака. Гепид отвечал: нет, не сохранилась. Сожгли вместе с
головой - так старейшины велели.
Агигульф с минуту молча ехал; после же решился и сказал, что, мол, у
него тоже подобный случай был.
И замолчал значительно.
Гепид спросил, что за случай. Агигульф вместо ответа голову из мешка
достал и гепида поразил. И сказал, что ради этой головы и едет. Возле
нашего села тоже чужаки объявились, вот старейшины и послали лучших воинов
с гепидскими старейшинами разговаривать.
А потом возьми да и спроси того гепида: не ваш ли часом под мой
боевой топор подвернулся?
Гепид голову двумя руками принял, за щеки взял, долго вглядывался,
поворачивал так и эдак, после назад вернул Агигульфу со словами: нет,
незнакомый. А после добавил: "А с чего ему нашим быть, у нас в селе, кроме
Скальи, и не помирал никто. А это не Скалья".
Так втроем, дивясь и беседуя, в село и приехали.
Со старейшинами был разговор, продолжал Агигульф. Старейшины рассказ
того гепида подтвердили: да, ходят здесь в округе чужие. Для того и дозор
вперед села выслали, что те из наших, кто бортничает, говорят, что кто-то
мед крадет.
Тут дедушка Рагнарис спросил: "А задержались-то вы с Валамиром
почему?"
Дядя Агигульф сперва не хотел говорить, а после сознался. На свадьбу
они попали ненароком. От приглашения особенно не отбивались, да и
невежливо это, ведь посланцами приехали. Так они с Валамиром рассудили.
Дедушка Рагнарис спросил, так ли они безобразничали на той гепидской
свадьбе, как обычно безобразничают, когда с Валамиром бражничают. На что
дядя Агигульф ответил, что хуже. Спохватился и пояснил: "Не мы хуже, а
гепиды хуже. Гепидское бражничанье - свинство одно. Ни в чем гепид удержу
не знает. А мы с Валамиром старались не отставать, не посрамить чести села
нашего." Дедушка Рагнарис спросил: "Убили кого-то, что ли?" Но дядя
Агигульф клялся, что смертоубийства не было.
Дедушка велел рассказывать все, как было. Гепиды дядю Агигульфа с
Валамиром дразнили и все кричали, что готы, мол, веселиться не умеют, что
у готов, мол, свадьба от похорон не отличается: одно кладут в другое.
Особенно же Сьюки, старый хрыч, старался. Да и историю с исходом из
Скандзы этот гепидский дед иначе рассказывает, добавил дядя Агигульф,
только мы с Валамиром ему не поверили.
Когда невеста с женихом в покои свои ушли, всем прочим гостям без
брачной пары скучно стало. Тут дядя Агигульф с Валамиром себя и показали.
Позвали девку из прислуги, велели тряпок и соломы принести. Та притащила,
палец в нос засунула, стоит и глядит - что воины удумали. Не снасильничать
ли ее хотят.
Но не таковы богатыри готские, чтобы гепидскую замарашку прилюдно
насиловать. Иное на уме у них было.
Из тряпок и соломы куклу свернули, сиськи ей сделали побольше, а
сверху голову мертвую насадили. И оженили Агигульфа на бабе этой
соломенной, а Валамир жрецом был, а заодно и годьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63