Нет такого
оружия, которым не владел бы дядя Ульф.
Когда Одвульф утратил тот кривой меч, больше всех мой брат Гизульф
опечалился. Он с нетерпением ждал дядю Агигульфа. Надеялся, что дядя
Агигульф-то добудет назад тот кривой меч. И почти наверняка ему, Гизульфу,
подарит.
Дядя Агигульф и вправду, как наутро проснулся, так сразу про меч
вспомнил и спросил: где, мол, тот кривой меч, что с чужака взяли? Дедушка
Рагнарис даже и говорить ничего не стал. Велел прямо к Одвульфу
бесноватому идти и с Одвульфом про меч тот разговаривать. Мол, он, дедушка
Рагнарис, устал от глупости нашей. Не в его годы такое претерпевать. Сами,
мол, между собой и разбирайтесь. Негоже старому кобелю вмешиваться, когда
молодые кобелята собачатся.
Когда дядя Агигульф широким шагом со двора вышел и к Одвульфу
направился, мы с братом таясь за ним пошли. Брат мой Гизульф с важностью
заметил, что, может быть, придется Одвульфа от рук дяди нашего спасать.
Ибо страшен в гневе дядя наш Агигульф. И после, ежели убережем от
смертоубийства, оба они - и Одвульф, и сам дядя Агигульф - будут нам
благодарны.
Вошел дядя Агигульф к Одвульфу и без лишнего слова потребовал:
отдавай, мол, меч - добычу мою законную, с риском для жизни взятую.
Одвульф тотчас же беситься начал, будто оса его укусила. Горшок, из
которого хлебал, оземь швырнул, штаны себе похлебкой забрызгал. И про псов
бешеных, зятьев сигизвультовых, закричал. Дядя Агигульф за грудки его
схватил: "Не знаю, говорит, никакого Сигизвульта. С кем это ты, говорит,
снюхался в ТОМ селе? Кому меч продал? На бабу, небось, сменял?"
Одвульф на то возразил, что, поскольку святым хочет стать, то баб и
вовсе не знает.
Дядя Агигульф как про Бога Единого услышал, так и вовсе озверел.
Закричал еще громче прежнего, что сейчас из дурака-Одвульфа
великомученика-Одвульфа делать будет. Пускай, мол, Одвульф ему свой меч
отдает, коли его, агигульфов, меч утратил столь позорно, в драке с
какой-то собачьей сворой.
Дядя Агигульф все больше расходился. Никаких зятьев он не знает, да и
Сигизвульта, небось, Одвульф с перепугу выдумал. Меч-то кривой мальчишки,
небось, отняли.
И еще кричал дядя Агигульф, что мало ему выкупа за свой кривой меч
одвульфова прямого меча. Пусть еще что-нибудь даст в дополнение Одвульф,
ибо кривой меч дороже прямого стоит, по редкости своей в краях здешних. И
молчал Одвульф, пока дядя Агигульф его тряс, потому что закон был на
стороне дяди Агигульфа.
Гизульф, эти крики слушая, радовался. Прямой меч ему еще больше
хотелось получить, чем кривой. С кривым мечом был бы он, Гизульф, как
белая ворона, а с прямым - другое дело.
Но тут оправился, наконец, Одвульф и заорал дяде Агигульфу, слюной
брызгая, что дядя Агигульф сам с врагами снюхался, с гепидами в заговор
вошел. Ибо кто Гупту извел в селе гепидском?
Дядя Агигульф от неожиданности Одвульфа выпустил. Спрашивает: кто?
- Да ты и убил! - закричал тут Одвульф, торжествуя. - Ты Гупту и
убил. И в ТОМ селе так говорили. Гупта-то рыжий был и таскался где ни
попадя, мог и в кустах сидеть, мог и в камыше таиться...
Дядя Агигульф рявкнул:
- Когда у гепидов был, говорили, будто Гупта к дальним гепидам шел,
там и сгинул.
- То-то и оно! - завопил еще пуще Бешеный Волк Одвульф. - То-то и
оно! Мог он из своего села к дальним гепидам уйти, а мог и к нам податься.
И через озеро идти мог. Там-то ты его и подстерег, там-то ты Божьего
блаженного человека и извел, идолопоклонник!
- Не я его убил, Оган его убил! - сказал дядя Агигульф.
- Оно и видно, что гепиды тебя околпачили! - заявил Одвульф. - Глаза
тебе отвели. Гепиды Гупту не видели никогда, потому и не признали мертвую
голову. И что им, идолопоклонникам, до Гупты? Они сейчас, небось, за
животы держатся: вот, мол, дурак гот, как мы его ловко! Сородича своего
блаженного убил, а про то и не ведает! И село-то свое опозорил, и напасть
на село навлек от чужаков, ибо кто, как не Гупта, мог всех нас от беды
оборонить? А теперь кто будет нас оборонять? Ты, что ли, с мальчишками?
Тут брат мой Гизульф, это слушая, заметно опечалился и сказал, что не
видать ему меча - ни кривого, ни прямого.
Остервенясь, заорал дядя Агигульф, что коли не может Одвульф отдать
того, что должен отдать, и нечем заменить ему чужую собственность, по его,
одвульфовой, вине утерянную, то в рабство его, Одвульфа, обратят. И тинг
такое решение примет, если Агигульф к старейшинам обратится. Ибо негоже
доброго воина Агигульфа обижать.
Тут-то Одвульф про родство наше вспомнил. Совсем, видать, озверели
идолопоклонники - кровную родню в рабство обращают.
Дядя Агигульф затрясся всем телом. Поняли мы с братом, что сейчас
дядя Агигульф будет Одвульфа рвать, как того кабана и двух свиноматок
порвал. И повисли на нем. Вспыльчив дядя Агигульф, но отходчив. Походил он
с нами, на нем висящими, по двору одвульфову, как кабан с собаками
охотничьими, а после успокоился. Ворвался он в дом к Одвульфу, вцепился в
него и сказал, что от слова своего не отступится. Не помнит он такого
закона, чтобы дальнего родича, седьмую воду на киселе, в рабство нельзя
было обратить, коли взял он у тебя дорогую вещь в долг и загубил ее. Не
Одвульфу - тингу это решать, как за меч расплачиваться будет. Напоследок
толкнул Одвульфа сильно, так что тот в очаг потухший сел, и вышел.
НАШ РОДИЧ ОДВУЛЬФ
Наш родич Одвульф невысокого роста, худощавый, волосом длинен и
редок, бороденка и того реже, усы вислые, будто мокрые. Ни в какое
сравнение не идет он с нашим дядей Агигульфом. Взором мутен Одвульф, будто
глаза у него оловянные, а веки красные. Мы с Гизульфом все думали -
оттого, что в храме много плачет, но дедушка Рагнарис сказал как-то:
помню, мол, Одвульфа еще сопляком. Помню, как при капище, в мужском избе,
посвящение в воины получал. Так он и тогда такой же был, как плотвица
снулая.
Штаны у Одвульфа из домотканой пестряди, на тощем заду заплата, из
мешка вырезанная. Бобылем живет Одвульф, без жены и без рабынь. Одеждой
разживается у хозяек в селе, норовя наняться к ним на работу. Но Одвульф
работает плохо, потому женщины не любят его на работу нанимать, а спешат
отделаться, сунув какое-нибудь старье. Одвульф за старье благодарит именем
Бога Единого, а потом все-таки отслужить рвется. Тогда ему попроще работу
дают.
Вот и за штаны эти отрабатывал Одвульф. Мать наша Гизела как-то
подслушала, как сестры наши, Сванхильда с Галесвинтой, между собой
говорят: "Пойдем, мол, к Одвульфу на двор, на стати любоваться".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
оружия, которым не владел бы дядя Ульф.
Когда Одвульф утратил тот кривой меч, больше всех мой брат Гизульф
опечалился. Он с нетерпением ждал дядю Агигульфа. Надеялся, что дядя
Агигульф-то добудет назад тот кривой меч. И почти наверняка ему, Гизульфу,
подарит.
Дядя Агигульф и вправду, как наутро проснулся, так сразу про меч
вспомнил и спросил: где, мол, тот кривой меч, что с чужака взяли? Дедушка
Рагнарис даже и говорить ничего не стал. Велел прямо к Одвульфу
бесноватому идти и с Одвульфом про меч тот разговаривать. Мол, он, дедушка
Рагнарис, устал от глупости нашей. Не в его годы такое претерпевать. Сами,
мол, между собой и разбирайтесь. Негоже старому кобелю вмешиваться, когда
молодые кобелята собачатся.
Когда дядя Агигульф широким шагом со двора вышел и к Одвульфу
направился, мы с братом таясь за ним пошли. Брат мой Гизульф с важностью
заметил, что, может быть, придется Одвульфа от рук дяди нашего спасать.
Ибо страшен в гневе дядя наш Агигульф. И после, ежели убережем от
смертоубийства, оба они - и Одвульф, и сам дядя Агигульф - будут нам
благодарны.
Вошел дядя Агигульф к Одвульфу и без лишнего слова потребовал:
отдавай, мол, меч - добычу мою законную, с риском для жизни взятую.
Одвульф тотчас же беситься начал, будто оса его укусила. Горшок, из
которого хлебал, оземь швырнул, штаны себе похлебкой забрызгал. И про псов
бешеных, зятьев сигизвультовых, закричал. Дядя Агигульф за грудки его
схватил: "Не знаю, говорит, никакого Сигизвульта. С кем это ты, говорит,
снюхался в ТОМ селе? Кому меч продал? На бабу, небось, сменял?"
Одвульф на то возразил, что, поскольку святым хочет стать, то баб и
вовсе не знает.
Дядя Агигульф как про Бога Единого услышал, так и вовсе озверел.
Закричал еще громче прежнего, что сейчас из дурака-Одвульфа
великомученика-Одвульфа делать будет. Пускай, мол, Одвульф ему свой меч
отдает, коли его, агигульфов, меч утратил столь позорно, в драке с
какой-то собачьей сворой.
Дядя Агигульф все больше расходился. Никаких зятьев он не знает, да и
Сигизвульта, небось, Одвульф с перепугу выдумал. Меч-то кривой мальчишки,
небось, отняли.
И еще кричал дядя Агигульф, что мало ему выкупа за свой кривой меч
одвульфова прямого меча. Пусть еще что-нибудь даст в дополнение Одвульф,
ибо кривой меч дороже прямого стоит, по редкости своей в краях здешних. И
молчал Одвульф, пока дядя Агигульф его тряс, потому что закон был на
стороне дяди Агигульфа.
Гизульф, эти крики слушая, радовался. Прямой меч ему еще больше
хотелось получить, чем кривой. С кривым мечом был бы он, Гизульф, как
белая ворона, а с прямым - другое дело.
Но тут оправился, наконец, Одвульф и заорал дяде Агигульфу, слюной
брызгая, что дядя Агигульф сам с врагами снюхался, с гепидами в заговор
вошел. Ибо кто Гупту извел в селе гепидском?
Дядя Агигульф от неожиданности Одвульфа выпустил. Спрашивает: кто?
- Да ты и убил! - закричал тут Одвульф, торжествуя. - Ты Гупту и
убил. И в ТОМ селе так говорили. Гупта-то рыжий был и таскался где ни
попадя, мог и в кустах сидеть, мог и в камыше таиться...
Дядя Агигульф рявкнул:
- Когда у гепидов был, говорили, будто Гупта к дальним гепидам шел,
там и сгинул.
- То-то и оно! - завопил еще пуще Бешеный Волк Одвульф. - То-то и
оно! Мог он из своего села к дальним гепидам уйти, а мог и к нам податься.
И через озеро идти мог. Там-то ты его и подстерег, там-то ты Божьего
блаженного человека и извел, идолопоклонник!
- Не я его убил, Оган его убил! - сказал дядя Агигульф.
- Оно и видно, что гепиды тебя околпачили! - заявил Одвульф. - Глаза
тебе отвели. Гепиды Гупту не видели никогда, потому и не признали мертвую
голову. И что им, идолопоклонникам, до Гупты? Они сейчас, небось, за
животы держатся: вот, мол, дурак гот, как мы его ловко! Сородича своего
блаженного убил, а про то и не ведает! И село-то свое опозорил, и напасть
на село навлек от чужаков, ибо кто, как не Гупта, мог всех нас от беды
оборонить? А теперь кто будет нас оборонять? Ты, что ли, с мальчишками?
Тут брат мой Гизульф, это слушая, заметно опечалился и сказал, что не
видать ему меча - ни кривого, ни прямого.
Остервенясь, заорал дядя Агигульф, что коли не может Одвульф отдать
того, что должен отдать, и нечем заменить ему чужую собственность, по его,
одвульфовой, вине утерянную, то в рабство его, Одвульфа, обратят. И тинг
такое решение примет, если Агигульф к старейшинам обратится. Ибо негоже
доброго воина Агигульфа обижать.
Тут-то Одвульф про родство наше вспомнил. Совсем, видать, озверели
идолопоклонники - кровную родню в рабство обращают.
Дядя Агигульф затрясся всем телом. Поняли мы с братом, что сейчас
дядя Агигульф будет Одвульфа рвать, как того кабана и двух свиноматок
порвал. И повисли на нем. Вспыльчив дядя Агигульф, но отходчив. Походил он
с нами, на нем висящими, по двору одвульфову, как кабан с собаками
охотничьими, а после успокоился. Ворвался он в дом к Одвульфу, вцепился в
него и сказал, что от слова своего не отступится. Не помнит он такого
закона, чтобы дальнего родича, седьмую воду на киселе, в рабство нельзя
было обратить, коли взял он у тебя дорогую вещь в долг и загубил ее. Не
Одвульфу - тингу это решать, как за меч расплачиваться будет. Напоследок
толкнул Одвульфа сильно, так что тот в очаг потухший сел, и вышел.
НАШ РОДИЧ ОДВУЛЬФ
Наш родич Одвульф невысокого роста, худощавый, волосом длинен и
редок, бороденка и того реже, усы вислые, будто мокрые. Ни в какое
сравнение не идет он с нашим дядей Агигульфом. Взором мутен Одвульф, будто
глаза у него оловянные, а веки красные. Мы с Гизульфом все думали -
оттого, что в храме много плачет, но дедушка Рагнарис сказал как-то:
помню, мол, Одвульфа еще сопляком. Помню, как при капище, в мужском избе,
посвящение в воины получал. Так он и тогда такой же был, как плотвица
снулая.
Штаны у Одвульфа из домотканой пестряди, на тощем заду заплата, из
мешка вырезанная. Бобылем живет Одвульф, без жены и без рабынь. Одеждой
разживается у хозяек в селе, норовя наняться к ним на работу. Но Одвульф
работает плохо, потому женщины не любят его на работу нанимать, а спешат
отделаться, сунув какое-нибудь старье. Одвульф за старье благодарит именем
Бога Единого, а потом все-таки отслужить рвется. Тогда ему попроще работу
дают.
Вот и за штаны эти отрабатывал Одвульф. Мать наша Гизела как-то
подслушала, как сестры наши, Сванхильда с Галесвинтой, между собой
говорят: "Пойдем, мол, к Одвульфу на двор, на стати любоваться".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63