Жгучий ураганный ветер, напоминавший выхлоп ракетных дюз, крутил нас, как пушинки. Невозможно было говорить, даже дышать.
Я приказал телу извлечь кислород из клеточных вакуолей – временная, бессмысленная отсрочка; но уж лучше так, чем сжигать легкие, пытаясь вдохнуть пылающий воздух. Я лишь надеялся, что Аня поступит так же.
Краткий экскурс в разум Сетха дал мне возможность узнать, что эта кажущаяся бесконечной труба доходит до земного ядра, где яростный жар питает искривитель континуума, способный зашвырнуть нас в иную точку пространственно-временного вектора.
Это наш единственный шанс ускользнуть от Сетха и медленной смерти, которую он нам приготовил. А если нет – то нам останется только одно: погибнуть в бурном море жидкого железа, которое стремительно надвигалось на нас снизу.
Я притянул Аню к себе, и она крепко обняла меня за шею. Слова были не нужны; наши объятья сказали все, что требуется. У меня мелькнула мысль, что Сетху и его чудовищам не дано узнать подобной близости, такого полного слияния, что это исключительный дар млекопитающих.
Зажмурившись, я попытался припомнить ощущения, которые испытывал при предыдущих пространственно-временных переходах. Всеми силами я пытался войти в контакт с творцами, чтобы они вытащили нас в свой мир. Все впустую. Мы продолжали низвергаться к земному ядру, прильнув друг к другу в невесомости свободного падения, а источаемый снизу жар сжигал наши тела.
Энергия. Нужна титаническая энергия раскаленного ядра планеты или лучистой поверхности звезды, чтобы исказить пространственно-временной вектор и вызвать искривление континуума. Чем ближе мы оказывались к расплавленной массе железа на дне ядерного колодца Сетха, тем больше мы приближались к источнику столь необходимой нам энергии – но та же энергия убивала нас, отнимая дыхание, обугливая нашу плоть.
Выбора у нас не оставалось. Я приказал телу собрать всю воду до капли, которую оно способно выделить, и покрыть кожу потом, отчаянно надеясь, что тонкая пленка влаги поглотит опалявший меня жар и спасет от участи быть изжаренным заживо – хотя бы еще на пару секунд.
Лицо Ани, прижатое к моему, вдруг замерцало. Я подумал, что это вытекают мои глаза, но тут ощутил, как она обращается в моих объятьях в ничто. Ее тело словно заколебалось и стало прозрачным.
Прекрасное лицо исказила горестная гримаса – то ли вины, то ли отчаяния. Сквозь застилавшую глаза пелену слез я увидел, как оно замерцало, подернулось рябью и померкло, обратившись в мираж.
Все еще оставаясь со мной, Аня преображалась. Она засветилась, ее телесная оболочка рассеялась, превратившись в сферу чистейшего серебристого света, подкрашенную багровым свечением земного ядра.
Она воистину была богиней, настолько же превосходившей в развитии меня, как я превосходил амебу. Принятое ею человеческое обличье, ее страдания в этом обличье были жертвой, принесенной во имя любви ко мне. Теперь же, под опалявшим дыханием смерти, она вернулась в свой истинный облик – шар чистой энергии, пульсировавший и уменьшавшийся прямо на глазах.
«Прощай, – прозвучало в моем сознаний, – прощай, милый».
Серебристая сфера исчезла. Одинокий, брошенный всеми, я летел навстречу самому настоящему адскому пламени.
Первой моей мыслью было: «Ну хотя бы она в безопасности». Ей удастся бежать, быть может даже вернуться к остальным творцам. Но я не мог не признать, что в груди моей бушевала горечь, беспредельная тоска и мука, наполнявшая каждый атом моего существа. Моя любимая бросила меня на произвол судьбы; я должен встретить смерть в одиночестве. Конечно, она поступила правильно, но все равно бездна неизбывного горя поглотила меня – куда более темная и глубокая, чем колодец, по которому я летел.
Из моей груди исторгся безотчетный рев ярости – вопль гнева на Сетха и его сатанинское могущество, на творцов, создавших меня, чтобы исполнять их повеления, на богиню, покинувшую меня…
Аня покинула меня. Все-таки есть предел лишениям, которые богиня вытерпит ради любви к смертному. Я круглый дурак, раз возомнил, что может быть иначе. Боль и смерть – удел ничтожных творений, прислуживающих творцам, и самозваных богов не касается.
И тут дуновением ангела смерти меня окатила волна космического холода – словно я вонзился в сердце древнего ледника или отдаленнейшие глубины межгалактического пространства. Холод и мрак были настолько всеобъемлющи, что я мгновенно промерз до последней молекулы.
Мне хотелось кричать, но у меня уже не было тела. Не было ни пространства, ни времени. Я существовал, но вне формы, пребывая в абсолютном ничто, где ни света, ни тепла.
Нематериальной сущностью своего разума я узрел шар – планету, медленно кружившуюся передо мной. Я знал, что это Земля, но совсем не такая, как известная мне прежде, – то была планета-океан, сплошь покрытая голубой водой, искрившейся на солнце. Над лазурью моря проплывали длинные ряды белейших облаков. Я не видел ни одного острова, ни одного заметного клочка суши, нарушавшего ровную гладь океана. Вместо льда оба полюса покрывали глубокие синие воды, как и всю планету.
Земля медленно, величественно повернулась, и я наконец-то увидел коричнево-зеленую землю. Один огромный континент – Азия и Африка, Европа и Америка, Австралия, Антарктида и Гренландия, слившиеся в исполинский материк. И все равно, изрядную часть суши покрывали мелкие внутренние моря, озера величиной с Индию, реки, длиной превосходившие вечный Нил, а шириной – могучую Амазонку.
Паря в пустоте, я, бестелесный, увидел, как обширный материк начал распадаться. Мысленным слухом я воспринимал хруст титанических плит гранита и базальта, видел содрогание суши в землетрясениях, наблюдал, как истязаемая земля исторгает из себя целые горные хребты. Цепочка вулканов вспыхнула неистовым огненным пунктиром, и земля раскололась, океан ворвался в континентальные разломы, пенясь и исходя паром.
Я ощутил, что снова падаю, набирая скорость, к голубой кружившейся надо мной планете, а ее континенты вставали на дыбы, изгибались и расползались в стороны. Привычные чувства возвращались ко мне, тело обретало форму, становилось реальным…
И наступила кромешная тьма.
Меня озаряли всполохи света – мягкое, неяркое сияние разгоралось и угасало, разгоралось и угасало в плавном ритме. Я лежал навзничь на чем-то мягком и губчатом. Я жив и снова на планете.
Не без усилия я заставил себя сосредоточиться на том, что окружало меня. Вспышки оказались солнечным светом, пробивавшимся сквозь листья гигантских папоротников, грациозно покачивавшихся от дуновений ветерка. Попытавшись сесть, я обнаружил, что чересчур слаб. Мой обезвоженный организм был измучен до предела;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Я приказал телу извлечь кислород из клеточных вакуолей – временная, бессмысленная отсрочка; но уж лучше так, чем сжигать легкие, пытаясь вдохнуть пылающий воздух. Я лишь надеялся, что Аня поступит так же.
Краткий экскурс в разум Сетха дал мне возможность узнать, что эта кажущаяся бесконечной труба доходит до земного ядра, где яростный жар питает искривитель континуума, способный зашвырнуть нас в иную точку пространственно-временного вектора.
Это наш единственный шанс ускользнуть от Сетха и медленной смерти, которую он нам приготовил. А если нет – то нам останется только одно: погибнуть в бурном море жидкого железа, которое стремительно надвигалось на нас снизу.
Я притянул Аню к себе, и она крепко обняла меня за шею. Слова были не нужны; наши объятья сказали все, что требуется. У меня мелькнула мысль, что Сетху и его чудовищам не дано узнать подобной близости, такого полного слияния, что это исключительный дар млекопитающих.
Зажмурившись, я попытался припомнить ощущения, которые испытывал при предыдущих пространственно-временных переходах. Всеми силами я пытался войти в контакт с творцами, чтобы они вытащили нас в свой мир. Все впустую. Мы продолжали низвергаться к земному ядру, прильнув друг к другу в невесомости свободного падения, а источаемый снизу жар сжигал наши тела.
Энергия. Нужна титаническая энергия раскаленного ядра планеты или лучистой поверхности звезды, чтобы исказить пространственно-временной вектор и вызвать искривление континуума. Чем ближе мы оказывались к расплавленной массе железа на дне ядерного колодца Сетха, тем больше мы приближались к источнику столь необходимой нам энергии – но та же энергия убивала нас, отнимая дыхание, обугливая нашу плоть.
Выбора у нас не оставалось. Я приказал телу собрать всю воду до капли, которую оно способно выделить, и покрыть кожу потом, отчаянно надеясь, что тонкая пленка влаги поглотит опалявший меня жар и спасет от участи быть изжаренным заживо – хотя бы еще на пару секунд.
Лицо Ани, прижатое к моему, вдруг замерцало. Я подумал, что это вытекают мои глаза, но тут ощутил, как она обращается в моих объятьях в ничто. Ее тело словно заколебалось и стало прозрачным.
Прекрасное лицо исказила горестная гримаса – то ли вины, то ли отчаяния. Сквозь застилавшую глаза пелену слез я увидел, как оно замерцало, подернулось рябью и померкло, обратившись в мираж.
Все еще оставаясь со мной, Аня преображалась. Она засветилась, ее телесная оболочка рассеялась, превратившись в сферу чистейшего серебристого света, подкрашенную багровым свечением земного ядра.
Она воистину была богиней, настолько же превосходившей в развитии меня, как я превосходил амебу. Принятое ею человеческое обличье, ее страдания в этом обличье были жертвой, принесенной во имя любви ко мне. Теперь же, под опалявшим дыханием смерти, она вернулась в свой истинный облик – шар чистой энергии, пульсировавший и уменьшавшийся прямо на глазах.
«Прощай, – прозвучало в моем сознаний, – прощай, милый».
Серебристая сфера исчезла. Одинокий, брошенный всеми, я летел навстречу самому настоящему адскому пламени.
Первой моей мыслью было: «Ну хотя бы она в безопасности». Ей удастся бежать, быть может даже вернуться к остальным творцам. Но я не мог не признать, что в груди моей бушевала горечь, беспредельная тоска и мука, наполнявшая каждый атом моего существа. Моя любимая бросила меня на произвол судьбы; я должен встретить смерть в одиночестве. Конечно, она поступила правильно, но все равно бездна неизбывного горя поглотила меня – куда более темная и глубокая, чем колодец, по которому я летел.
Из моей груди исторгся безотчетный рев ярости – вопль гнева на Сетха и его сатанинское могущество, на творцов, создавших меня, чтобы исполнять их повеления, на богиню, покинувшую меня…
Аня покинула меня. Все-таки есть предел лишениям, которые богиня вытерпит ради любви к смертному. Я круглый дурак, раз возомнил, что может быть иначе. Боль и смерть – удел ничтожных творений, прислуживающих творцам, и самозваных богов не касается.
И тут дуновением ангела смерти меня окатила волна космического холода – словно я вонзился в сердце древнего ледника или отдаленнейшие глубины межгалактического пространства. Холод и мрак были настолько всеобъемлющи, что я мгновенно промерз до последней молекулы.
Мне хотелось кричать, но у меня уже не было тела. Не было ни пространства, ни времени. Я существовал, но вне формы, пребывая в абсолютном ничто, где ни света, ни тепла.
Нематериальной сущностью своего разума я узрел шар – планету, медленно кружившуюся передо мной. Я знал, что это Земля, но совсем не такая, как известная мне прежде, – то была планета-океан, сплошь покрытая голубой водой, искрившейся на солнце. Над лазурью моря проплывали длинные ряды белейших облаков. Я не видел ни одного острова, ни одного заметного клочка суши, нарушавшего ровную гладь океана. Вместо льда оба полюса покрывали глубокие синие воды, как и всю планету.
Земля медленно, величественно повернулась, и я наконец-то увидел коричнево-зеленую землю. Один огромный континент – Азия и Африка, Европа и Америка, Австралия, Антарктида и Гренландия, слившиеся в исполинский материк. И все равно, изрядную часть суши покрывали мелкие внутренние моря, озера величиной с Индию, реки, длиной превосходившие вечный Нил, а шириной – могучую Амазонку.
Паря в пустоте, я, бестелесный, увидел, как обширный материк начал распадаться. Мысленным слухом я воспринимал хруст титанических плит гранита и базальта, видел содрогание суши в землетрясениях, наблюдал, как истязаемая земля исторгает из себя целые горные хребты. Цепочка вулканов вспыхнула неистовым огненным пунктиром, и земля раскололась, океан ворвался в континентальные разломы, пенясь и исходя паром.
Я ощутил, что снова падаю, набирая скорость, к голубой кружившейся надо мной планете, а ее континенты вставали на дыбы, изгибались и расползались в стороны. Привычные чувства возвращались ко мне, тело обретало форму, становилось реальным…
И наступила кромешная тьма.
Меня озаряли всполохи света – мягкое, неяркое сияние разгоралось и угасало, разгоралось и угасало в плавном ритме. Я лежал навзничь на чем-то мягком и губчатом. Я жив и снова на планете.
Не без усилия я заставил себя сосредоточиться на том, что окружало меня. Вспышки оказались солнечным светом, пробивавшимся сквозь листья гигантских папоротников, грациозно покачивавшихся от дуновений ветерка. Попытавшись сесть, я обнаружил, что чересчур слаб. Мой обезвоженный организм был измучен до предела;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80