Я уже бывал там. Это я убил Великого хана Угэдэя, сына Чингисхана, человека, одарившего меня своей дружбой.
Город творцов исчез, смытый леденящим холодом переноса сквозь пространственно-временной континуум. На мгновение я, утратив телесную оболочку, завис в бездонной черноте континуума – и вдруг оказался посреди холодной, продуваемой всеми ветрами степи. В небе над головой громоздились тяжелые грозовые тучи. Поблизости не было ни деревца, но вдали на фоне пасмурного неба виднелся зубчатый силуэт городских стен.
Я направился к городу. Пошел дождь со снегом, резко хлеставший меня по обнаженной коже. Натянув тигровую шкуру на плечи, я снизил циркуляцию крови в периферийных сосудах, чтобы удержать тепло. Понурив голову, ссутулив плечи, я пробивался к своей цели наперекор ледяному дождю и ветру, с трудом переступая по скользкой, липкой грязи.
Пожара в городе не видно; это означало одно из двух – либо армия Субудая осаждает город, либо уже захватила его. Последнее казалось более вероятным, поскольку нигде не было видно ни лагеря, ни загона для лошадей, ни вооруженных всадников, охранявших город.
Пока я добрался до городских ворот, уже совсем стемнело. Стена оказалась всего-навсего частоколом из заостренных бревен, забитых в землю, на глазах превращавшуюся в топкое болото. Ворота являли собой грубую деревянную решетку с широкими щелями для стрельбы из лука.
Ворота открыты. Добрый знак – схватки не предвидится.
Под навесом ворот несколько монгольских воинов сгрудились вокруг костерка, судорожно потрескивавшего под импровизированной крышей, лишь частично скрывающей его от ливня.
Все стражники явно были закаленными в боях ветеранами, но без своих малорослых лошадок они казались маленькими, словно подростки. Впрочем, смертельно опасные подростки. Каждый воин, облаченный в кольчугу и конический стальной шлем, имел кривой меч и кинжал, а у полуоткрытых ворот стояли их неизменные луки и колчаны, полные стрел.
Один из воинов, отойдя от костра, преградил мне дорогу.
– Стой! Кто таков и зачем сюда пришел?
– Я Орион, друг повелителя Субудая. Прибыл из Каракорума с посланием Великого хана.
– Курултай уже избрал Великого хана на место Угэдэя? – прищурился коренастый воин.
– Еще нет, – покачал я головой. – Кубилай и остальные собираются в Каракоруме, чтобы избрать его. Мое послание касается иных дел.
По пристальному взгляду монгола, устремленному на покрывавшую меня мокрую шкуру, я понял, что ему ни разу не доводилось видеть саблезубых тигров. Но он больше ничем не выдал своего любопытства, осведомившись:
– Чем докажешь свои слова?
Я заставил себя улыбнуться.
– Пошлите к Субудаю гонца и скажите, что Орион хочет видеть его. Опишите ему мою внешность, и он с радостью примет меня.
Страж оглядел меня с головы до ног. Среди монголов я просто великан, а Субудаю прекрасно известно, каков я в бою. Остается лишь надеяться, что из Каракорума до него не дошла весть, что Великого хана Угэдэя убил я.
Страж отослал одного из своих воинов передать весть Субудаю и неохотно позволил мне приблизиться к жалкому их костерку, убравшись из-под дождя.
– Славную шкуру ты надел, – заметил кто-то из стражей.
– Я убил этого зверя давным-давно, – откликнулся я.
Они сообщили мне, что город, в который я пришел, – столица русского княжества. Мне припомнилось, что Субудай горячо интересовался черноземными краями Украины и степями России, ведущими к равнинам Польши, а оттуда к Карпатским горам, в Венгрию – и дальше, в самое сердце Европы.
Ко времени возвращения гонца моя спина страшно замерзла, хотя лицо и руки почти согрелись. С гонцом пришли еще двое, в сверкающих доспехах и полированных шлемах; рукояти их мечей украшали драгоценные камни. Ни слова не говоря, они повели меня по чавкавшим грязью улицам города к зданию, где разместился Субудай.
Он почти не изменился со времени нашей последней встречи в другой моей жизни. Он был малорослым и поджарым, как и его воины; седеющие волосы и борода обрели цвет стали, а в угольно-черных глазах сверкал ум и живой интерес к огромному миру.
На постой он остановился в церкви – наверное, потому, что это деревянное строение оказалось самым большим в городе и давало наибольший простор для аудиенций и ночных оргий. Я двинулся через неф к Субудаю; византийские святые угрюмо, точно окостенев, взирали с икон на груду подушек, высившуюся на месте алтаря. Там и возлежал Субудай, окруженный верными нукерами и стройными местными женщинами, подававшими им еду и вино.
Позади него поблескивал золотом барельефов церковный алтарь, озаренный мерцанием свечей. Часть золотого оклада уже содрали; скоро монголы пустят в переплавку и остальное. Высоко на своде виднелась мозаика, изображавшая скорбящего Христа, поднявшего раненые руки в жесте благословения. Меня поразило портретное сходство иконы с творцом, которого я называл Зевсом.
Под стенами церкви, обращенной в вертеп, предавались праздности вооруженные воины, пьянствуя и беседуя между собой. Но меня их внешняя неторопливость обмануть не могла – я знал, что эти люди в мгновение ока снесут голову любому, кто сделает хоть один угрожающий жест. Даже женщине. Стоит Субудаю сказать хоть слово – и они с радостью вознаградят человека, солгавшего или чем-нибудь не угодившего полководцу; а наградой послужит расплавленное серебро, залитое неугодному в глаза и уши.
Но все-таки верность я честь для этих варваров – куда более святые понятия, чем для так называемых культурных народов. А уж в их отваге и сомневаться нечего. Если будет приказано, они живой волной хлынут на стены мощнейшей крепости и либо одержат победу, либо погибнут все до единого.
Субудай прихлебывал вино из золотого кубка, украшенного драгоценными камнями. Окружавшие его подручные держали сосуды попроще – серебряные и медные. Меня всегда изумляло, что даже в самых бедных и невежественных племенах жрецы имели золото и серебро, а храмы становились для мародеров самой желанной добычей.
– Орион! – воскликнул Субудай, подскакивая на ноги. – Человек с запада!
Похоже, он встретил меня с искренней радостью. Несмотря на седину, он остался гибок и проворен, как юноша.
– О мой повелитель Субудай! – Остановившись шагах в пяти от него, я отвесил ему приличествовавший случаю глубокий поклон. Меня тоже обрадовала встреча с ним. Прежде в нем буквально бурлила неуемная энергия, гнавшая его и его армии на самый край земли. Я был счастлив видеть, что он деятелен и полон сил. Они ему понадобятся, если Субудай согласится на мое предложение.
Он протянул мне руку, и я пожал ее.
– Рад видеть тебя снова, человек с запада.
– Я принес тебе дар, мой повелитель, – торжественно глядя на него сверху вниз, сообщил я, сбросил с плеч отсыревшую шкуру и протянул ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Город творцов исчез, смытый леденящим холодом переноса сквозь пространственно-временной континуум. На мгновение я, утратив телесную оболочку, завис в бездонной черноте континуума – и вдруг оказался посреди холодной, продуваемой всеми ветрами степи. В небе над головой громоздились тяжелые грозовые тучи. Поблизости не было ни деревца, но вдали на фоне пасмурного неба виднелся зубчатый силуэт городских стен.
Я направился к городу. Пошел дождь со снегом, резко хлеставший меня по обнаженной коже. Натянув тигровую шкуру на плечи, я снизил циркуляцию крови в периферийных сосудах, чтобы удержать тепло. Понурив голову, ссутулив плечи, я пробивался к своей цели наперекор ледяному дождю и ветру, с трудом переступая по скользкой, липкой грязи.
Пожара в городе не видно; это означало одно из двух – либо армия Субудая осаждает город, либо уже захватила его. Последнее казалось более вероятным, поскольку нигде не было видно ни лагеря, ни загона для лошадей, ни вооруженных всадников, охранявших город.
Пока я добрался до городских ворот, уже совсем стемнело. Стена оказалась всего-навсего частоколом из заостренных бревен, забитых в землю, на глазах превращавшуюся в топкое болото. Ворота являли собой грубую деревянную решетку с широкими щелями для стрельбы из лука.
Ворота открыты. Добрый знак – схватки не предвидится.
Под навесом ворот несколько монгольских воинов сгрудились вокруг костерка, судорожно потрескивавшего под импровизированной крышей, лишь частично скрывающей его от ливня.
Все стражники явно были закаленными в боях ветеранами, но без своих малорослых лошадок они казались маленькими, словно подростки. Впрочем, смертельно опасные подростки. Каждый воин, облаченный в кольчугу и конический стальной шлем, имел кривой меч и кинжал, а у полуоткрытых ворот стояли их неизменные луки и колчаны, полные стрел.
Один из воинов, отойдя от костра, преградил мне дорогу.
– Стой! Кто таков и зачем сюда пришел?
– Я Орион, друг повелителя Субудая. Прибыл из Каракорума с посланием Великого хана.
– Курултай уже избрал Великого хана на место Угэдэя? – прищурился коренастый воин.
– Еще нет, – покачал я головой. – Кубилай и остальные собираются в Каракоруме, чтобы избрать его. Мое послание касается иных дел.
По пристальному взгляду монгола, устремленному на покрывавшую меня мокрую шкуру, я понял, что ему ни разу не доводилось видеть саблезубых тигров. Но он больше ничем не выдал своего любопытства, осведомившись:
– Чем докажешь свои слова?
Я заставил себя улыбнуться.
– Пошлите к Субудаю гонца и скажите, что Орион хочет видеть его. Опишите ему мою внешность, и он с радостью примет меня.
Страж оглядел меня с головы до ног. Среди монголов я просто великан, а Субудаю прекрасно известно, каков я в бою. Остается лишь надеяться, что из Каракорума до него не дошла весть, что Великого хана Угэдэя убил я.
Страж отослал одного из своих воинов передать весть Субудаю и неохотно позволил мне приблизиться к жалкому их костерку, убравшись из-под дождя.
– Славную шкуру ты надел, – заметил кто-то из стражей.
– Я убил этого зверя давным-давно, – откликнулся я.
Они сообщили мне, что город, в который я пришел, – столица русского княжества. Мне припомнилось, что Субудай горячо интересовался черноземными краями Украины и степями России, ведущими к равнинам Польши, а оттуда к Карпатским горам, в Венгрию – и дальше, в самое сердце Европы.
Ко времени возвращения гонца моя спина страшно замерзла, хотя лицо и руки почти согрелись. С гонцом пришли еще двое, в сверкающих доспехах и полированных шлемах; рукояти их мечей украшали драгоценные камни. Ни слова не говоря, они повели меня по чавкавшим грязью улицам города к зданию, где разместился Субудай.
Он почти не изменился со времени нашей последней встречи в другой моей жизни. Он был малорослым и поджарым, как и его воины; седеющие волосы и борода обрели цвет стали, а в угольно-черных глазах сверкал ум и живой интерес к огромному миру.
На постой он остановился в церкви – наверное, потому, что это деревянное строение оказалось самым большим в городе и давало наибольший простор для аудиенций и ночных оргий. Я двинулся через неф к Субудаю; византийские святые угрюмо, точно окостенев, взирали с икон на груду подушек, высившуюся на месте алтаря. Там и возлежал Субудай, окруженный верными нукерами и стройными местными женщинами, подававшими им еду и вино.
Позади него поблескивал золотом барельефов церковный алтарь, озаренный мерцанием свечей. Часть золотого оклада уже содрали; скоро монголы пустят в переплавку и остальное. Высоко на своде виднелась мозаика, изображавшая скорбящего Христа, поднявшего раненые руки в жесте благословения. Меня поразило портретное сходство иконы с творцом, которого я называл Зевсом.
Под стенами церкви, обращенной в вертеп, предавались праздности вооруженные воины, пьянствуя и беседуя между собой. Но меня их внешняя неторопливость обмануть не могла – я знал, что эти люди в мгновение ока снесут голову любому, кто сделает хоть один угрожающий жест. Даже женщине. Стоит Субудаю сказать хоть слово – и они с радостью вознаградят человека, солгавшего или чем-нибудь не угодившего полководцу; а наградой послужит расплавленное серебро, залитое неугодному в глаза и уши.
Но все-таки верность я честь для этих варваров – куда более святые понятия, чем для так называемых культурных народов. А уж в их отваге и сомневаться нечего. Если будет приказано, они живой волной хлынут на стены мощнейшей крепости и либо одержат победу, либо погибнут все до единого.
Субудай прихлебывал вино из золотого кубка, украшенного драгоценными камнями. Окружавшие его подручные держали сосуды попроще – серебряные и медные. Меня всегда изумляло, что даже в самых бедных и невежественных племенах жрецы имели золото и серебро, а храмы становились для мародеров самой желанной добычей.
– Орион! – воскликнул Субудай, подскакивая на ноги. – Человек с запада!
Похоже, он встретил меня с искренней радостью. Несмотря на седину, он остался гибок и проворен, как юноша.
– О мой повелитель Субудай! – Остановившись шагах в пяти от него, я отвесил ему приличествовавший случаю глубокий поклон. Меня тоже обрадовала встреча с ним. Прежде в нем буквально бурлила неуемная энергия, гнавшая его и его армии на самый край земли. Я был счастлив видеть, что он деятелен и полон сил. Они ему понадобятся, если Субудай согласится на мое предложение.
Он протянул мне руку, и я пожал ее.
– Рад видеть тебя снова, человек с запада.
– Я принес тебе дар, мой повелитель, – торжественно глядя на него сверху вниз, сообщил я, сбросил с плеч отсыревшую шкуру и протянул ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80