В тот самый миг, когда я лежал, вытянувшись на суку, бессчетные квинтиллионы нейтрино и космических частиц пронизывали мое тело, роились вокруг меня.
Я взял их энергию. Сфокусировав ее разумом, как линза фокусирует свет, я подчинил ее своей воле. И снова ощутил мгновение обжигавшего холода, миг небытия, означавший перенос через бездны континуума.
Открыв глаза, я увидел город творцов, увидел величественные храмы и памятники, запечатлевшие многие века истории человечества. Пустота и безмолвие. Город брошен.
В высоте искрился энергетический купол, слегка позолотив девственную голубизну небосвода. Где-то на этой безмятежной Земле по-прежнему жили люди, очень похожие на меня самого, жили своей нормальной жизнью, полной печалей и радостей, любви и работы. Но творцы бежали.
Не один час гулял я по городу творцов, превратившемуся в памятник, воздвигнутый ими себе. Мрамор и бронза, золото и нержавеющая сталь, стекло и полированное дерево. А что толку? Обитель богов пока обходится без них, да вот надолго ли? Долго ли континуум будет сохранять стабильность, если Сетх по-прежнему жив, а творцы затерялись среди звезд? Долго ли просуществует род людской, если его беспощадный враг не оставил стараний истребить всех людей до последнего?
Я снова забрел на главную площадь, оказавшись лицом к Парфенону и статуе Афины. На меня смотрело лицо моей Ани; греческий боевой шлем был чуть сдвинут на затылок, изящная рука сжимала огромное копье.
Я простер руки к высившейся надо мной тридцатифутовой статуе, вопрошая бесчувственный мрамор:
– Разве могу я победить в одиночку? Разве я способен на такое?
И тут статуя шевельнулась. Мрамор озарился внутренним светом и затеплился цветами жизни. Ее раскрашенные глаза ожили и устремили на меня серьезный, мрачный взор. Губы зашевелились, и зазвучал знакомый мелодичный голос:
– Любимый, ты не один.
– Аня!
– Я всегда с тобой, даже если не могу помочь тебе напрямую.
– Ты покинула меня однажды! – Память о том, как она отреклась от меня, все еще жгла мою душу.
– Я ужасно стыжусь содеянного, Орион. – Живое лицо статуи готово было расплакаться.
– У тебя не было иного выбора, – будто со стороны, услышал я собственный голос. – Я знаю. Я понимаю. Моя жизнь не так уж важна по сравнению с выживанием всех творцов. И все же это ранит меня больнее Сетхова огня.
– Мной двигали вовсе не столь уж благородные побуждения. Я исполнилась страха смерти. Как простая смертная, ринулась я спасать собственную жизнь, бросив самого любимого во всех вселенных человека на милость жесточайшего из жестоких.
– Я поступил бы точно так же, – отозвался я.
– Нет, Орион, – горестно улыбнулась она. – Ты бы погиб, защищая меня. Ты отдавал свою жизнь множество раз, но, даже столкнувшись с угрозой полного и окончательного уничтожения, попытался бы оградить меня ценой собственной жизни.
Мне нечего было сказать в ответ.
– Сначала я приняла человеческий облик лишь по прихоти, – исповедовалась Аня. – Мне показалось увлекательным делить твою жизнь, ощущать биение крови в своих жилах, любить и сражаться – даже истекать кровью. Но я всегда знала, что смогу бежать в случае необходимости. Я ни разу не вставала перед критическим испытанием истинной смертью. Оказавшись во власти Сетха, я поняла, что погибну навсегда, что меня не станет, и впервые ощутила настоящий страх. И в панике бежала. Я покинула тебя ради спасения собственной жизни.
– Мне казалось, что я возненавидел тебя за это. Но я по-прежнему люблю тебя.
– Я не стою твоей любви, Орион.
– И все равно, Аня, я отдаю ее тебе, – с улыбкой откликнулся я. – Отныне и навсегда. Я люблю тебя на все времена, пространства и вселенные континуума.
Я говорил истинную правду. Любя и прощая ее до конца, я делал это по собственной воле; никто не управлял мной. Это не рефлекс, встроенный в мою личность Золотым. Я воистину любил Аню, как бы она ни поступала со мной. Пожалуй, как это ни парадоксально, я полюбил ее отчасти именно за пережитый первородный страх, с которым приходится столкнуться каждому человеческому существу. Ни один из других творцов не осмелился даже на подобное.
– И я люблю тебя, дорогой мой. – Голос ее звучал все слабее.
– Но где же ты?
– Творцы бежали. Узнав, что Сетх может напасть на них даже здесь, в их собственной обители, они окончательно покинули Землю и во весь дух помчались спасать свои жизни.
– Вернешься ли ты ко мне?
– Остальные творцы невероятно боятся Сетха! Им казалось, что с уничтожением Шеола этому чудовищу придет конец, но теперь они осознали, что он прочно утвердился на Земле. Только ты можешь остановить его, Орион. Творцы надеются лишь на тебя.
– Но мне не под силу сделать это в одиночку! – выкрикнул я.
Ее голос угас. Она исчезла, растворилась; статуя на глазах утратила тепло жизни, превратилась в холодный мрамор.
«Ты должен полагаться лишь на собственные возможности, Орион, – шептал во мне голос Ани. – Творцы слишком напуганы, чтобы решиться предстать перед ним».
– Вернешься ли ко мне ты ? – настойчиво повторил я.
– Попытаюсь. – Еще тише.
– Ты нужна мне!
– В час крайней нужды я буду с тобой, Орион. – Голос ее был тише дыхания. – В час крайней нужды, мой любимый…
34
И снова я остался посреди пустынной главной площади один на один с холодной мраморной статуей Афины.
Один. Творцы хотят, чтобы я противостоял Сетху и его воинству в одиночку, не рассчитывая даже на их помощь.
Чувствуя себя измученным и опустошенным, я подошел к мраморным ступеням Парфенона и сел, спрятав лицо в ладонях. Будда безмятежно улыбался мне с другой стороны площади.
Впервые за все время своего существования я оказался в ситуации, когда моя физическая сила была практически бесполезной. Придется воспользоваться своим разумом, чтобы отыскать способ уничтожить Сетха. Силой он превосходит меня, что доказал мне весьма убедительно. Да вдобавок у него целая армия когтистых клонов и легионы динозавров.
А у меня лишь мое тело да мой разум, и только.
Будда все так же взирал на меня с дружелюбной, доброжелательной улыбкой.
– Тебе легко и просто проповедовать отказ от желаний, – вслух проворчал я, обращаясь к позлащенному деревянному истукану. – А вот у меня есть желания! У меня есть свои нужды. А нужнее всего мне армия… – И осекся на полуслове.
Знаю, где есть такая армия! Победоносная армия, ураганом вырвавшаяся из пустыни Гоби и остановившаяся лишь у самых берегов Дуная. Это армия Субудая, величайшего из монгольских полководцев, покорившего изрядную часть мира во славу Чингисхана.
Вскочив на ноги, я сосредоточился для переброски в тринадцатый век по христианскому календарю – во времена, когда Монгольская империя раскинулась от морского побережья Китая до равнин Венгрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Я взял их энергию. Сфокусировав ее разумом, как линза фокусирует свет, я подчинил ее своей воле. И снова ощутил мгновение обжигавшего холода, миг небытия, означавший перенос через бездны континуума.
Открыв глаза, я увидел город творцов, увидел величественные храмы и памятники, запечатлевшие многие века истории человечества. Пустота и безмолвие. Город брошен.
В высоте искрился энергетический купол, слегка позолотив девственную голубизну небосвода. Где-то на этой безмятежной Земле по-прежнему жили люди, очень похожие на меня самого, жили своей нормальной жизнью, полной печалей и радостей, любви и работы. Но творцы бежали.
Не один час гулял я по городу творцов, превратившемуся в памятник, воздвигнутый ими себе. Мрамор и бронза, золото и нержавеющая сталь, стекло и полированное дерево. А что толку? Обитель богов пока обходится без них, да вот надолго ли? Долго ли континуум будет сохранять стабильность, если Сетх по-прежнему жив, а творцы затерялись среди звезд? Долго ли просуществует род людской, если его беспощадный враг не оставил стараний истребить всех людей до последнего?
Я снова забрел на главную площадь, оказавшись лицом к Парфенону и статуе Афины. На меня смотрело лицо моей Ани; греческий боевой шлем был чуть сдвинут на затылок, изящная рука сжимала огромное копье.
Я простер руки к высившейся надо мной тридцатифутовой статуе, вопрошая бесчувственный мрамор:
– Разве могу я победить в одиночку? Разве я способен на такое?
И тут статуя шевельнулась. Мрамор озарился внутренним светом и затеплился цветами жизни. Ее раскрашенные глаза ожили и устремили на меня серьезный, мрачный взор. Губы зашевелились, и зазвучал знакомый мелодичный голос:
– Любимый, ты не один.
– Аня!
– Я всегда с тобой, даже если не могу помочь тебе напрямую.
– Ты покинула меня однажды! – Память о том, как она отреклась от меня, все еще жгла мою душу.
– Я ужасно стыжусь содеянного, Орион. – Живое лицо статуи готово было расплакаться.
– У тебя не было иного выбора, – будто со стороны, услышал я собственный голос. – Я знаю. Я понимаю. Моя жизнь не так уж важна по сравнению с выживанием всех творцов. И все же это ранит меня больнее Сетхова огня.
– Мной двигали вовсе не столь уж благородные побуждения. Я исполнилась страха смерти. Как простая смертная, ринулась я спасать собственную жизнь, бросив самого любимого во всех вселенных человека на милость жесточайшего из жестоких.
– Я поступил бы точно так же, – отозвался я.
– Нет, Орион, – горестно улыбнулась она. – Ты бы погиб, защищая меня. Ты отдавал свою жизнь множество раз, но, даже столкнувшись с угрозой полного и окончательного уничтожения, попытался бы оградить меня ценой собственной жизни.
Мне нечего было сказать в ответ.
– Сначала я приняла человеческий облик лишь по прихоти, – исповедовалась Аня. – Мне показалось увлекательным делить твою жизнь, ощущать биение крови в своих жилах, любить и сражаться – даже истекать кровью. Но я всегда знала, что смогу бежать в случае необходимости. Я ни разу не вставала перед критическим испытанием истинной смертью. Оказавшись во власти Сетха, я поняла, что погибну навсегда, что меня не станет, и впервые ощутила настоящий страх. И в панике бежала. Я покинула тебя ради спасения собственной жизни.
– Мне казалось, что я возненавидел тебя за это. Но я по-прежнему люблю тебя.
– Я не стою твоей любви, Орион.
– И все равно, Аня, я отдаю ее тебе, – с улыбкой откликнулся я. – Отныне и навсегда. Я люблю тебя на все времена, пространства и вселенные континуума.
Я говорил истинную правду. Любя и прощая ее до конца, я делал это по собственной воле; никто не управлял мной. Это не рефлекс, встроенный в мою личность Золотым. Я воистину любил Аню, как бы она ни поступала со мной. Пожалуй, как это ни парадоксально, я полюбил ее отчасти именно за пережитый первородный страх, с которым приходится столкнуться каждому человеческому существу. Ни один из других творцов не осмелился даже на подобное.
– И я люблю тебя, дорогой мой. – Голос ее звучал все слабее.
– Но где же ты?
– Творцы бежали. Узнав, что Сетх может напасть на них даже здесь, в их собственной обители, они окончательно покинули Землю и во весь дух помчались спасать свои жизни.
– Вернешься ли ты ко мне?
– Остальные творцы невероятно боятся Сетха! Им казалось, что с уничтожением Шеола этому чудовищу придет конец, но теперь они осознали, что он прочно утвердился на Земле. Только ты можешь остановить его, Орион. Творцы надеются лишь на тебя.
– Но мне не под силу сделать это в одиночку! – выкрикнул я.
Ее голос угас. Она исчезла, растворилась; статуя на глазах утратила тепло жизни, превратилась в холодный мрамор.
«Ты должен полагаться лишь на собственные возможности, Орион, – шептал во мне голос Ани. – Творцы слишком напуганы, чтобы решиться предстать перед ним».
– Вернешься ли ко мне ты ? – настойчиво повторил я.
– Попытаюсь. – Еще тише.
– Ты нужна мне!
– В час крайней нужды я буду с тобой, Орион. – Голос ее был тише дыхания. – В час крайней нужды, мой любимый…
34
И снова я остался посреди пустынной главной площади один на один с холодной мраморной статуей Афины.
Один. Творцы хотят, чтобы я противостоял Сетху и его воинству в одиночку, не рассчитывая даже на их помощь.
Чувствуя себя измученным и опустошенным, я подошел к мраморным ступеням Парфенона и сел, спрятав лицо в ладонях. Будда безмятежно улыбался мне с другой стороны площади.
Впервые за все время своего существования я оказался в ситуации, когда моя физическая сила была практически бесполезной. Придется воспользоваться своим разумом, чтобы отыскать способ уничтожить Сетха. Силой он превосходит меня, что доказал мне весьма убедительно. Да вдобавок у него целая армия когтистых клонов и легионы динозавров.
А у меня лишь мое тело да мой разум, и только.
Будда все так же взирал на меня с дружелюбной, доброжелательной улыбкой.
– Тебе легко и просто проповедовать отказ от желаний, – вслух проворчал я, обращаясь к позлащенному деревянному истукану. – А вот у меня есть желания! У меня есть свои нужды. А нужнее всего мне армия… – И осекся на полуслове.
Знаю, где есть такая армия! Победоносная армия, ураганом вырвавшаяся из пустыни Гоби и остановившаяся лишь у самых берегов Дуная. Это армия Субудая, величайшего из монгольских полководцев, покорившего изрядную часть мира во славу Чингисхана.
Вскочив на ноги, я сосредоточился для переброски в тринадцатый век по христианскому календарю – во времена, когда Монгольская империя раскинулась от морского побережья Китая до равнин Венгрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80