А я почти кричал. Люди искусства всегда аморальны. Они украдут твою жену, растлят твоих детей и удивятся если ты возьмёшь их за горло. За что? Воистину за что?!
"Если бы Ваша подруга явилась ко мне и шастала, повиснув на руке у какого-нибудь прощелыги, я бы выгнал её немедленно!", - сказал я. "Эдвард, если бы Наташа не встречалась с ним у меня, она бы встречалась с ним или с кем-то ещё в другом доме". Он смотрел на меня улыбаясь, сочувственно. Во циник! подумал я, во даёт! У меня появилось желание размозжить ему башку или воткнуть пустой бокал ему в глазницу, но я этого не сделал. Я встал, положил сто франков бармену на стойку и ушёл из кафе в дождь.
В середине 90-х он угодил в тюрьму в Париже, по жалобе его бывшей жены и детей за якобы попытку растления малолетних детей. У меня есть роман "Укрощение тигра в Париже", с эпизодом где Вильям (там он носит имя Генриха) привозит ко мне в дом в коляске свою маленькую дочь Фалафель. Так вот выросшая Фалафель и подала на него в суд. Правда в те годы прокатилась по Франции компания по борьбе с педофилией, так что возможно его детки и жена преувеличили. Он недолго просидел. Но я был отмщён. Он получил за свой цинизм.
Водопад "Зеркальная струя" в Харькове
Бетонное сооружение на Сумской улице казалось, после Советской власти никому не нужным. Целая сцена посвящена в моей книге "Молодой негодяй" этой, вполне банальной, провинциальной постройке. В Советские времена чаша пруда за "Зеркальной струёй" была наполнена водой, вокруг вся чаша была обсажена клумбами цветов, они тяжело пахли летом и осенью, а вода светлой волной стекала вниз с фасада. Над струёй возвышается купол бетонной беседки. В 1994, когда я в последний раз был в Харькове, струя не стекала, торчали ржавые трубы. Уже не говоря о клумбах и цветочных вазах, симметрично расположенных по бокам. Цветочные вазы исчезли ещё в середине 60-х. Они имели форму амфор в рост мальчика и принадлежали сталинскому классицизму. А мальчик и его рост тут притом, что есть фотография, где я, - мальчик лет десяти стою на фоне зеркальной струи рядом с амфорой с цветами. Фотография сделана или в год смерти Сталина или за год до этого.
У каждого провинциального города есть свой символ. Харьков конечно сверх-город, он был, если не ошибаюсь, четвёртым по численности населения в СССР, или шестым, но всё равно он провинциальный. С символами ему слишком не везло. И памятник слишком незаурядный, работы Манизера, Тарасу Шевченко (чуть выше по Сумской от "Зеркальной струи", на противоположной стороне) и самая большая площадь в Европе - Дзержинского. И бетонный фонтан "Зеркальной струи". Обыватели выбрали струю: тут они фотографировали своих детей в костюмчиках, сюда приезжали молодожёны. И мы, богема, выйдя из Автомата Закусочной рассаживались у "Струи" на скамьях. Так что скорее "Струя" - есть символ Харькова. Площадь ведь большое пустое место и как такое может быть символом; памятник поэту Тарасу Шевченко - слишком ориентирован идеологически, - это памятник национальному украинскому, а струя чего себе, течёт да и всё. Точнее было назвать её "Зеркальная плоскость" - потому что она текла именно лезвием, плоскостью. Так что всё неточно и нелепо и в заурядном этом памятнике. Символ Парижа - Эйфелева башня, символ Москвы Кремль, а у Харькова - струя. Стыдно даже, слава Богу, я там не родился хотя бы. Символ должен быть круче. Представьте себе город символом которого была бы опасная бритва. Неслабо, да?
Вообще, моё отношение к городам такое: прекрасен, предполагаю, был опустевший, горелый город Пном Пень. Сам я видел немало разбомбленых и продырявленных городов: в них есть некое величие и высокая мудрость. Хороши были больные города - Нью-Йорк семидесятых, Париж начала 80-х годов. Самое отвратительное - это здоровый город, сочащийся жиром и дерьмом. Таким я увидел Нью-Йорк в 1990 году.
Сказать, что у меня появляются сопли и слюни по поводу прежних лет и их символов, было бы неверно. Напротив, я ясно вижу с дистанции времени, какие ошибки совершили те или иные персонажи, окружавшие меня тогда. Основной упрёк им - что они были расслабленными людьми. Мудрость жизни проста - обрёл сознание, чувствуешь что есть силы на большее, чем участь простого смертного, немедленно иди и рубись на баррикадах жизни. Не жалей себя, напрягай безжалостно, эксплуатируй себя как собаку. Будь высокомерен, развивай манию величия, равняйся на великих. Будь строг к себе, но и радуйся победам. А то так и просидишь у "Зеркальной струи", история уже не будет работать, ржавая будет стоять и потрескавшаяся.
Фонтан на 5-й авеню / Нью-Йорк
Там я нырнул и потерял мои первые контактные линзы. Тем самым историческим жарким летом 1976 года, четверть века назад. Если шагнёшь по 5-й авеню в down-town, то этот фонтан находится где-то ниже пересечения 5-й с 57 улицей, и не ниже Pan-American building, который перегораживает Пятую Авеню на уровне 42 улицы. Где-то между ними, на левой стороне. У Небоскрёба. Собственно там их два фонтана и два кубических бассейна. Как два гипсовых льва символически охраняли какую-нибудь помещичью усадьбу в Калуге, так два бассейна охраняют небоскрёб. У того, который с up-town и должна быть приклеена мемориальная доска: "Here, in industrial summer of 1976, Edward Limonov have lost his contact lenses, when swimming and diving at midnight time".
Удивительно мало было в те годы в Нью-Йорке полицейских. Иначе чем объяснить, что множество дебошей и хулиганств совершённых мною и моими близкими в этом городе так и остались тогда безнаказанными. Это что, нормально, чтобы вдребезги пьяный и накуренный тип нырял и резвился в центре буржуазного мира на Пятой Авеню в Нью-Йорке и никто бы его не попытался извлечь? А меня никто, и я нырял до того, что наказал себя сам на 250 долларов - открыл в бассейне глаза и очевидно линзы смыло у меня с глаз. Я этого не ощутил, поскольку в любом случае был плохо вменяем и в отель меня привели собутыльники: Андрей Поляков-Мейлунас во главе их. Только утром я понял свою опрометчивую ошибку: в контактных линзах не ныряют, идиот! Линзы у меня были застрахованы при покупке: меня заставили это сделать, но вот не помню, пошёл ли я и предъявил претензию, обменяли ли мне тогда линзы. Ночь была поразительно жаркая, вся Вселенная сузилась до размеров нашей компании, в кубе воздуха может быть 10x10x10 футов и не более, потому помню, я стал задыхаться в кубе и прыгнул в бассейн, куда пузырясь стекал фонтан. Там было глубоко, светло-зелено от нижних на дне ламп, и вообще уютно. Можно было бы там жить, и выныривать за гамбургерами, выпрашивая их у прохожих.
Мейлунас остался тогда у меня ночевать и утром обрушился на меня с упрёками. Как в тюрьме, в эмиграции у всех поголовно были сорваны нервы и время от времени люди срывались. Ему захотелось показаться лучше меня, и он меня упрекал, корил, пенял, шпынял, утверждал, что моя Елена просто дешёвка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
"Если бы Ваша подруга явилась ко мне и шастала, повиснув на руке у какого-нибудь прощелыги, я бы выгнал её немедленно!", - сказал я. "Эдвард, если бы Наташа не встречалась с ним у меня, она бы встречалась с ним или с кем-то ещё в другом доме". Он смотрел на меня улыбаясь, сочувственно. Во циник! подумал я, во даёт! У меня появилось желание размозжить ему башку или воткнуть пустой бокал ему в глазницу, но я этого не сделал. Я встал, положил сто франков бармену на стойку и ушёл из кафе в дождь.
В середине 90-х он угодил в тюрьму в Париже, по жалобе его бывшей жены и детей за якобы попытку растления малолетних детей. У меня есть роман "Укрощение тигра в Париже", с эпизодом где Вильям (там он носит имя Генриха) привозит ко мне в дом в коляске свою маленькую дочь Фалафель. Так вот выросшая Фалафель и подала на него в суд. Правда в те годы прокатилась по Франции компания по борьбе с педофилией, так что возможно его детки и жена преувеличили. Он недолго просидел. Но я был отмщён. Он получил за свой цинизм.
Водопад "Зеркальная струя" в Харькове
Бетонное сооружение на Сумской улице казалось, после Советской власти никому не нужным. Целая сцена посвящена в моей книге "Молодой негодяй" этой, вполне банальной, провинциальной постройке. В Советские времена чаша пруда за "Зеркальной струёй" была наполнена водой, вокруг вся чаша была обсажена клумбами цветов, они тяжело пахли летом и осенью, а вода светлой волной стекала вниз с фасада. Над струёй возвышается купол бетонной беседки. В 1994, когда я в последний раз был в Харькове, струя не стекала, торчали ржавые трубы. Уже не говоря о клумбах и цветочных вазах, симметрично расположенных по бокам. Цветочные вазы исчезли ещё в середине 60-х. Они имели форму амфор в рост мальчика и принадлежали сталинскому классицизму. А мальчик и его рост тут притом, что есть фотография, где я, - мальчик лет десяти стою на фоне зеркальной струи рядом с амфорой с цветами. Фотография сделана или в год смерти Сталина или за год до этого.
У каждого провинциального города есть свой символ. Харьков конечно сверх-город, он был, если не ошибаюсь, четвёртым по численности населения в СССР, или шестым, но всё равно он провинциальный. С символами ему слишком не везло. И памятник слишком незаурядный, работы Манизера, Тарасу Шевченко (чуть выше по Сумской от "Зеркальной струи", на противоположной стороне) и самая большая площадь в Европе - Дзержинского. И бетонный фонтан "Зеркальной струи". Обыватели выбрали струю: тут они фотографировали своих детей в костюмчиках, сюда приезжали молодожёны. И мы, богема, выйдя из Автомата Закусочной рассаживались у "Струи" на скамьях. Так что скорее "Струя" - есть символ Харькова. Площадь ведь большое пустое место и как такое может быть символом; памятник поэту Тарасу Шевченко - слишком ориентирован идеологически, - это памятник национальному украинскому, а струя чего себе, течёт да и всё. Точнее было назвать её "Зеркальная плоскость" - потому что она текла именно лезвием, плоскостью. Так что всё неточно и нелепо и в заурядном этом памятнике. Символ Парижа - Эйфелева башня, символ Москвы Кремль, а у Харькова - струя. Стыдно даже, слава Богу, я там не родился хотя бы. Символ должен быть круче. Представьте себе город символом которого была бы опасная бритва. Неслабо, да?
Вообще, моё отношение к городам такое: прекрасен, предполагаю, был опустевший, горелый город Пном Пень. Сам я видел немало разбомбленых и продырявленных городов: в них есть некое величие и высокая мудрость. Хороши были больные города - Нью-Йорк семидесятых, Париж начала 80-х годов. Самое отвратительное - это здоровый город, сочащийся жиром и дерьмом. Таким я увидел Нью-Йорк в 1990 году.
Сказать, что у меня появляются сопли и слюни по поводу прежних лет и их символов, было бы неверно. Напротив, я ясно вижу с дистанции времени, какие ошибки совершили те или иные персонажи, окружавшие меня тогда. Основной упрёк им - что они были расслабленными людьми. Мудрость жизни проста - обрёл сознание, чувствуешь что есть силы на большее, чем участь простого смертного, немедленно иди и рубись на баррикадах жизни. Не жалей себя, напрягай безжалостно, эксплуатируй себя как собаку. Будь высокомерен, развивай манию величия, равняйся на великих. Будь строг к себе, но и радуйся победам. А то так и просидишь у "Зеркальной струи", история уже не будет работать, ржавая будет стоять и потрескавшаяся.
Фонтан на 5-й авеню / Нью-Йорк
Там я нырнул и потерял мои первые контактные линзы. Тем самым историческим жарким летом 1976 года, четверть века назад. Если шагнёшь по 5-й авеню в down-town, то этот фонтан находится где-то ниже пересечения 5-й с 57 улицей, и не ниже Pan-American building, который перегораживает Пятую Авеню на уровне 42 улицы. Где-то между ними, на левой стороне. У Небоскрёба. Собственно там их два фонтана и два кубических бассейна. Как два гипсовых льва символически охраняли какую-нибудь помещичью усадьбу в Калуге, так два бассейна охраняют небоскрёб. У того, который с up-town и должна быть приклеена мемориальная доска: "Here, in industrial summer of 1976, Edward Limonov have lost his contact lenses, when swimming and diving at midnight time".
Удивительно мало было в те годы в Нью-Йорке полицейских. Иначе чем объяснить, что множество дебошей и хулиганств совершённых мною и моими близкими в этом городе так и остались тогда безнаказанными. Это что, нормально, чтобы вдребезги пьяный и накуренный тип нырял и резвился в центре буржуазного мира на Пятой Авеню в Нью-Йорке и никто бы его не попытался извлечь? А меня никто, и я нырял до того, что наказал себя сам на 250 долларов - открыл в бассейне глаза и очевидно линзы смыло у меня с глаз. Я этого не ощутил, поскольку в любом случае был плохо вменяем и в отель меня привели собутыльники: Андрей Поляков-Мейлунас во главе их. Только утром я понял свою опрометчивую ошибку: в контактных линзах не ныряют, идиот! Линзы у меня были застрахованы при покупке: меня заставили это сделать, но вот не помню, пошёл ли я и предъявил претензию, обменяли ли мне тогда линзы. Ночь была поразительно жаркая, вся Вселенная сузилась до размеров нашей компании, в кубе воздуха может быть 10x10x10 футов и не более, потому помню, я стал задыхаться в кубе и прыгнул в бассейн, куда пузырясь стекал фонтан. Там было глубоко, светло-зелено от нижних на дне ламп, и вообще уютно. Можно было бы там жить, и выныривать за гамбургерами, выпрашивая их у прохожих.
Мейлунас остался тогда у меня ночевать и утром обрушился на меня с упрёками. Как в тюрьме, в эмиграции у всех поголовно были сорваны нервы и время от времени люди срывались. Ему захотелось показаться лучше меня, и он меня упрекал, корил, пенял, шпынял, утверждал, что моя Елена просто дешёвка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53