Вдалеке, то здесь, то там плавно опускались парашюты с подвешенными к ним черными точками, словно семена гигантского одуванчика.
Мезенцев шел и не мог сдержать радостной улыбки. Ему было хорошо. Так хорошо ему давно уже не было.
* * *
Десять часов сорок пять минут. Таруса.
Он и не думал, что будет так долго добираться. ТУДА – от поворота на Тарусу до горящей автоцистерны – он доехал за каких-нибудь десять минут. А ОБРАТНО...
Он сам не мог понять, что с ним происходит. Сначала эта кровь, затем... Затем он остановился, вылез из машины, расстегнул ширинку и с наслаждением помочился на фары. Он переходил от одной фары к другой и смеялся – так громко, словно и впрямь делал что-то смешное.
Потом он снова сел за руль и двинулся вперед, постепенно забывая о том, куда и зачем едет. Ему все время было смешно. Он даже закашлялся от смеха, и из носа вылетели кровяные сгустки. Они попали на приборный щиток, на лобовое стекло и на руки. Это вызвало у него новый взрыв хохота. Такого сильного и долгого, что заболел живот.
Когда заболел живот, он снова остановился, открыл дверцу и толкнул ее что было силы. Дверь дернулась на хлипких петлях и вывернулась в обратную сторону. Мужчина, не переставая смеяться, опустил до конца стекло, засунул в проем руку и навалился на дверь всем телом. Он дергал и наваливался до тех пор, пока дверь не отломилась совсем.
Теперь она оказалась у него в руках. Мужчина размахнулся и бросил ее в кювет. Но этого ему показалось мало. Он спустился с дороги и принялся прыгать на двери, оставляя пятками все новые и новые вмятины – рядом со старой, которую заработал в пробке на Волгоградском проспекте.
Когда мягкое железо, выкрашенное в белый цвет, стало напоминать бесформенный кусок теста, он немного успокоился. А потом снова рассмеялся.
Давно ему не было так весело – с тех самых пор, когда он единственный раз в жизни попробовал анашу. Тогда ему было восемнадцать, и он ездил с друзьями в дом отдыха, и какой-то узбек... «Его звали Аскер!» – промелькнуло в голове. Да, Аскер предложил ему анашу. Отвел в сторонку и тихо спросил:
– У вас кто-нибудь курит?
А он непонимающим взглядом обвел комнату, в которой от табачного дыма люстра была еле видна, и ответил:
– Ну да... Все курят.
– Нет. Травку? – вкрадчиво спросил Аскер. И тогда он, не задумываясь, сказал:
–Я.
Зачем он это сделал, черт его знает. Ведь он никогда не курил травку. И даже не собирался.
Аскер принес ему косячок, забитый в беломорину. Показал, как правильно втягивать едкий дым, пахнущий сгоревшим капроновым чулком.
Он действительно смеялся. И даже когда ему стало плохо и он с трудом добежал до туалета, все равно смеялся. Как сейчас.
Правда, сейчас он не курил. Но все равно хохотал во все горло.
Голова словно разделилась пополам, в одной половине тупо ворочались мысли о горящей цистерне и о том, что надо ехать в Тарусу, рассказать кому-нибудь о случившемся. А в другой... В другой полным ходом шло веселье. Там пили, пели и плясали. Обливали стены вином и выбрасывали стулья из окна. А он словно стоял внизу и, уворачиваясь от падающей мебели, прислушивался к тому, что происходит за этим ярко освещенным окном. И ему очень хотелось принять участие в общем веселье.
Он подумал, что было бы неплохо въехать в Тарусу на спущенных колесах. Черт возьми, вот это идея! И почему она раньше не пришла ему в голову? Если уж у машины нет двери, то зачем колеса? И кто сказал, что они должны быть накачаны? Куда прикольнее въехать в этот городишко на скрежещущих ободах!
Он похлопал себя по карманам. Жаль, забыл дома перочинный нож. Ах, как жаль!
Он открыл багажник и достал оттуда баллонный ключ. Длинный конец ключа был расплющен в виде небольшой лопатки – правда, недостаточно острой для того, чтобы ею можно было проткнуть колеса.
Он попытался. Но не смог. Однако его это не расстроило. Он выкинул ключ, и тот улетел гораздо дальше, чем дверь.
Он снова сел в машину и двинулся вперед по дороге.
Он что-то пел. Пел и сам не понимал что. Наверное, что-то веселое. Такое... Обалденно веселое. Невероятно веселое.
Он крутил руль в такт мелодии, которая билась в его голове сама, без какого-либо вмешательства с его стороны, будто кто-то ТРАНСЛИРОВАЛ ее, и от этого машина шла по синусоиде, постепенно увеличивая размах колебаний. Он выстукивал ритм на педали газа, и бедная «четверка» дергалась, словно у нее было что-то не в порядке с трамблером. А он просто смеялся и никак не мог отделаться от этого навязчивого ощущения потустороннего веселья.
Наконец показался город. Он сощурил левый глаз и прицелился. Ему вдруг очень захотелось сбить столб с табличкой «Таруса». Он резко нажал на газ и выкрутил руль, но промахнулся. Угловатый капот проскочил в каких-то пяти сантиметрах от толстой трубы, выкрашенной в белый цвет.
Но ничего. Там, впереди, еще много интересного. Он найдет, во что врезаться. В Тарусе-то? Обязательно найдет.
Он пел все громче и громче, но не слышал своего голоса. Только почувствовал, как заболели связки и в горле стало першить. И во рту... появилось такое ощущение, словно он все время что-то пьет. Что-то горячее и соленое, стекающее по губам.
Он опустил голову. Кровь пошла сильнее и теперь залила уже всю футболку.
«Мы летим, ковыляя во мгле... Мы к родной подлетаем земле...» Вот что он пел! Старую военную песню в переложении Чижа. Веселенький мотивчик! И слова что надо! «Вся команда цела, и машина пришла – на честном слове и на одном крыле!»
Эта мысль на мгновение всплыла на поверхность и тут же снова ушла на глубину. Он опять забыл, что пел... Поет? Все еще поет? Или уже – пел?
– А-а-а! – Он заорал и замотал головой. Брызги горячей водянистой крови разлетелись по лобовому стеклу.
Он включил дворники, но это не помогло, кровь была на стекле ИЗНУТРИ. Точно так же, как и у него в голове, Что-то сидело ВНУТРИ. Попало снаружи и затаилось внутри. И теперь...
Если бы он мог соображать в тот момент, то наверняка бы услышал, как мобильный, лежавший на пассажирском сиденье, тихо трещит. Трещит, шелестит и попискивает. Тихо, сам по себе, будто ведет какую-то странную передачу. Но он этого не слышал.
Он убрал руки с руля и потянулся к ширинке.
Дорога шла под уклон, и машина разгонялась все быстрее и быстрее.
* * *
Десять часов сорок семь минут. Таруса.
Алексей Трунин, сидевший за рулем старой, изрядно проржавевшей «копейки», чью жизнь он, как мог, продлевал регулярными ремонтами, посмотрел в зеркало заднего вида. Сзади быстро приближалась белая «четверка». Казалось, она была неуправляема. Она неслась прямо на него. Трунин оторвался от зеркала и развернулся.
– Эй!
Он нажал на клаксон и не отпускал, надеясь привлечь внимание водителя, но... Теперь, когда машина подъехала ближе, он увидел, что водитель выглядит как-то очень странно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Мезенцев шел и не мог сдержать радостной улыбки. Ему было хорошо. Так хорошо ему давно уже не было.
* * *
Десять часов сорок пять минут. Таруса.
Он и не думал, что будет так долго добираться. ТУДА – от поворота на Тарусу до горящей автоцистерны – он доехал за каких-нибудь десять минут. А ОБРАТНО...
Он сам не мог понять, что с ним происходит. Сначала эта кровь, затем... Затем он остановился, вылез из машины, расстегнул ширинку и с наслаждением помочился на фары. Он переходил от одной фары к другой и смеялся – так громко, словно и впрямь делал что-то смешное.
Потом он снова сел за руль и двинулся вперед, постепенно забывая о том, куда и зачем едет. Ему все время было смешно. Он даже закашлялся от смеха, и из носа вылетели кровяные сгустки. Они попали на приборный щиток, на лобовое стекло и на руки. Это вызвало у него новый взрыв хохота. Такого сильного и долгого, что заболел живот.
Когда заболел живот, он снова остановился, открыл дверцу и толкнул ее что было силы. Дверь дернулась на хлипких петлях и вывернулась в обратную сторону. Мужчина, не переставая смеяться, опустил до конца стекло, засунул в проем руку и навалился на дверь всем телом. Он дергал и наваливался до тех пор, пока дверь не отломилась совсем.
Теперь она оказалась у него в руках. Мужчина размахнулся и бросил ее в кювет. Но этого ему показалось мало. Он спустился с дороги и принялся прыгать на двери, оставляя пятками все новые и новые вмятины – рядом со старой, которую заработал в пробке на Волгоградском проспекте.
Когда мягкое железо, выкрашенное в белый цвет, стало напоминать бесформенный кусок теста, он немного успокоился. А потом снова рассмеялся.
Давно ему не было так весело – с тех самых пор, когда он единственный раз в жизни попробовал анашу. Тогда ему было восемнадцать, и он ездил с друзьями в дом отдыха, и какой-то узбек... «Его звали Аскер!» – промелькнуло в голове. Да, Аскер предложил ему анашу. Отвел в сторонку и тихо спросил:
– У вас кто-нибудь курит?
А он непонимающим взглядом обвел комнату, в которой от табачного дыма люстра была еле видна, и ответил:
– Ну да... Все курят.
– Нет. Травку? – вкрадчиво спросил Аскер. И тогда он, не задумываясь, сказал:
–Я.
Зачем он это сделал, черт его знает. Ведь он никогда не курил травку. И даже не собирался.
Аскер принес ему косячок, забитый в беломорину. Показал, как правильно втягивать едкий дым, пахнущий сгоревшим капроновым чулком.
Он действительно смеялся. И даже когда ему стало плохо и он с трудом добежал до туалета, все равно смеялся. Как сейчас.
Правда, сейчас он не курил. Но все равно хохотал во все горло.
Голова словно разделилась пополам, в одной половине тупо ворочались мысли о горящей цистерне и о том, что надо ехать в Тарусу, рассказать кому-нибудь о случившемся. А в другой... В другой полным ходом шло веселье. Там пили, пели и плясали. Обливали стены вином и выбрасывали стулья из окна. А он словно стоял внизу и, уворачиваясь от падающей мебели, прислушивался к тому, что происходит за этим ярко освещенным окном. И ему очень хотелось принять участие в общем веселье.
Он подумал, что было бы неплохо въехать в Тарусу на спущенных колесах. Черт возьми, вот это идея! И почему она раньше не пришла ему в голову? Если уж у машины нет двери, то зачем колеса? И кто сказал, что они должны быть накачаны? Куда прикольнее въехать в этот городишко на скрежещущих ободах!
Он похлопал себя по карманам. Жаль, забыл дома перочинный нож. Ах, как жаль!
Он открыл багажник и достал оттуда баллонный ключ. Длинный конец ключа был расплющен в виде небольшой лопатки – правда, недостаточно острой для того, чтобы ею можно было проткнуть колеса.
Он попытался. Но не смог. Однако его это не расстроило. Он выкинул ключ, и тот улетел гораздо дальше, чем дверь.
Он снова сел в машину и двинулся вперед по дороге.
Он что-то пел. Пел и сам не понимал что. Наверное, что-то веселое. Такое... Обалденно веселое. Невероятно веселое.
Он крутил руль в такт мелодии, которая билась в его голове сама, без какого-либо вмешательства с его стороны, будто кто-то ТРАНСЛИРОВАЛ ее, и от этого машина шла по синусоиде, постепенно увеличивая размах колебаний. Он выстукивал ритм на педали газа, и бедная «четверка» дергалась, словно у нее было что-то не в порядке с трамблером. А он просто смеялся и никак не мог отделаться от этого навязчивого ощущения потустороннего веселья.
Наконец показался город. Он сощурил левый глаз и прицелился. Ему вдруг очень захотелось сбить столб с табличкой «Таруса». Он резко нажал на газ и выкрутил руль, но промахнулся. Угловатый капот проскочил в каких-то пяти сантиметрах от толстой трубы, выкрашенной в белый цвет.
Но ничего. Там, впереди, еще много интересного. Он найдет, во что врезаться. В Тарусе-то? Обязательно найдет.
Он пел все громче и громче, но не слышал своего голоса. Только почувствовал, как заболели связки и в горле стало першить. И во рту... появилось такое ощущение, словно он все время что-то пьет. Что-то горячее и соленое, стекающее по губам.
Он опустил голову. Кровь пошла сильнее и теперь залила уже всю футболку.
«Мы летим, ковыляя во мгле... Мы к родной подлетаем земле...» Вот что он пел! Старую военную песню в переложении Чижа. Веселенький мотивчик! И слова что надо! «Вся команда цела, и машина пришла – на честном слове и на одном крыле!»
Эта мысль на мгновение всплыла на поверхность и тут же снова ушла на глубину. Он опять забыл, что пел... Поет? Все еще поет? Или уже – пел?
– А-а-а! – Он заорал и замотал головой. Брызги горячей водянистой крови разлетелись по лобовому стеклу.
Он включил дворники, но это не помогло, кровь была на стекле ИЗНУТРИ. Точно так же, как и у него в голове, Что-то сидело ВНУТРИ. Попало снаружи и затаилось внутри. И теперь...
Если бы он мог соображать в тот момент, то наверняка бы услышал, как мобильный, лежавший на пассажирском сиденье, тихо трещит. Трещит, шелестит и попискивает. Тихо, сам по себе, будто ведет какую-то странную передачу. Но он этого не слышал.
Он убрал руки с руля и потянулся к ширинке.
Дорога шла под уклон, и машина разгонялась все быстрее и быстрее.
* * *
Десять часов сорок семь минут. Таруса.
Алексей Трунин, сидевший за рулем старой, изрядно проржавевшей «копейки», чью жизнь он, как мог, продлевал регулярными ремонтами, посмотрел в зеркало заднего вида. Сзади быстро приближалась белая «четверка». Казалось, она была неуправляема. Она неслась прямо на него. Трунин оторвался от зеркала и развернулся.
– Эй!
Он нажал на клаксон и не отпускал, надеясь привлечь внимание водителя, но... Теперь, когда машина подъехала ближе, он увидел, что водитель выглядит как-то очень странно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149