По широкому (можно сказать, бескрайнему – он простирался во все стороны до самого горизонта) лугу стремительно мчался черный, огромный, как дом, жеребец – олицетворение мощи и силы. Жеребец храпел, роняя куски белой, похожей на взбитые сливки, пены. Совершенно черный – ни единой белой отметины, с широкими копытами, безжалостно вырывающими из податливой земли комья нежной плоти. Хвост жеребца торчал параллельно земле, густые и жесткие, как проволока, волосы развевались на ветру.
В высоком седле сидел рыцарь. Бешеный аллюр жеребца заставлял его лишь слабо покачиваться. Всякий раз, когда копыта на мгновение касались земли, чтобы снова отправить огромное тело в полет, стальные доспехи, ослепительно блестевшие на солнце, издавали звучное звяканье. Жеребец шел ровно, не сбиваясь с ноги, поэтому звяканье было четким и размеренным, будто где-то зловеще тикали гигантские часы, отсчитывая последние минуты перед решающей битвой.
На левом предплечье рыцаря покоился прочный дубовый щит, окованный толстыми железными полосами, в правой он сжимал копье. Пока острый наконечник был задран вверх, словно рыцарь безуспешно пытался уколоть высокое голубое небо. Ножны, оплетенные алым шелковым шарфом, били жеребца по левому боку.
Позади и чуть справа, на маленькой гнедой лошадке, трусил оруженосец. Сейчас рыцарь не нуждался в его помощи, он был полностью готов к бою и решительно мчался навстречу опасности.
Герб... Что-то странное было нарисовано на щите рыцаря... Сорок шесть черных червячков, походивших на мохнатую букву «X», и еще один, сорок седьмой. Лишний. Маленький красный червячок.
Шлем рыцаря был прост и незатейлив, не украшен никаким пышным плюмажем, просто крепкий шлем из вороненой стали, сильно смахивавший на перевернутое ведро. Или – на шахматную ладью.
Твердой рукой рыцарь направлял жеребца вперед, к горизонту, горячил его острыми звездочками шпор, бил в крутые вздымавшиеся бока...
И жеребец яростно толкал застывшую от ужаса землю.
Наконец они достигли горизонта, и стало видно, что земля круглая. Черный силуэт жеребца попирал земной шар, и доспехи рыцаря переливались волшебным светом в охватившем его золотом сиянии.
Но там, за горизонтом... Там творилось что-то страшное. Перед ним простиралась совсем другая земля – пустая и безжизненная, лишенная яркой зелени травы, покрытая толстым слоем серого пепла.
А солнце, будто вырезанное из цветной бумаги, висело прямо посередине, одинаково бесстрастно освещая и ТУ и ЭТУ сторону.
Рыцарь осадил жеребца и замер. Верный боевой товарищ перебирал копытами, звал вперед, дрожал в предвкушении бранных утех... Но рука, сжимавшая узду, была тверда. Эта рука не ведала сомнений, нет. Ее не сводили мучительные судороги страха, и кровь, бежавшая по жилам, не стала холодней, но...
Рыцарь знал (Знал? Нет! Каждая клетка его тела ЗНАЛА об этом!), что дороги назад уже не будет. Он прощался с этим миром, миром маленькой божьей коровки, взбирающейся по листу. С семью черными точками, на счастье.
Он прощался и боялся обернуться назад. Возможно, если бы забрало было поднято, бесстрастное солнце могло бы разглядеть смятение и боль, исказившие его лицо.
Но скрывать лицо забралом – единственная маленькая привилегия, дарованная живущим ради подвигов. И рыцарь не собирался от нее отказываться. Поэтому со стороны могло казаться, что радость победы... и горечь поражения – это одно и то же, не кровоточащие раны, оставленные в сердце, а щедрые мазки, нанесенные на холст рукой живописца, неотделимые друг от друга, как свет и тень. Как добро и зло. Как алая кровь, бьющая из груди, и мертвенная бледность лица.
Рыцарь почувствовал, как светлый образ того, теперь уже-потустороннего – мира блекнет и рассыпается, увядает, словно роза, застигнутая внезапной зимой.
Образ другого мира – злобного и пугающего – сочился сквозь прорезь забрала, проникал через широко открытые зрачки и тоскливой тяжестью наполнял сердце.
И, когда в его сердце больше не осталось места для света, он исторг из широкой груди грозный рык и ударил шпорами жеребца.
Жеребец взвился на дыбы и, словно полуночный ворон, жаждущий поживы, полетел вперед, с каждым скачком приближаясь к чему-то странному, напоминавшему замок, выстроенный по воле безумного архитектора.
Но замок этот был не из серого известняка, не из отесанных каменных глыб, он словно был покрыт блестящей металлической чешуей, как отвратительное, разросшееся до чудовищных размеров ядовитое насекомое.
Внутри него что-то билось и переливалось, бурлило и клокотало, на сочленениях чешуек выступала пенящаяся бурая слизь, тягучий удушливый запах наполнял окрестности, точно вязкий деготь.
Рыцарь опустил копье и крепко зажал его плечом. Он, как всегда, вступал в битву, не зная наперед ее исхода. Загадывать победу или легкую смерть – удел трусов. Он же пребывал в НЕИЗВЕСТНОСТИ, пустой и безжизненной, как темная комната без стен и потолка. Сюда не долетали звуки, здесь не было запахов, – в НЕИЗВЕСТНОСТИ не было ничего, кроме пустоты.
Но в последнюю секунду, за миг до того, как его копье встретилось с чешуйчатым телом чудовища, Провидение послало рыцарю ЗНАК.
Не ЗНАМЕНИЕ, предвещающее удачный исход битвы, но ЗНАК, указывающий на то, что он стоит на единственно верной дороге, с которой ему нельзя сворачивать, потому что... быть может, больше и НЕКОМУ ее пройти.
На конце копья возникло мягкое золотое сияние. И этот слабый свет заставил дрогнуть окаменевшие черты лица рыцаря. Укрепил его дух.
И – подарил ВЕРУ.
Внезапно видение стало распадаться, словно кто-то вырывал из мозаики целые куски. Картинка перестала быть цельной и СВЯЗНОЙ, будто невидимый рассказчик стал спотыкаться и заикаться.
Герб на щите превратился в страницу из какой-то толстой книги, и знакомый голос произнес: «Эта хромосома – лишняя. Людей, у которых есть такая хромосома, называют ДАУНАМИ. Нет, нет, Рыцарь Белой Луны!.. Нет, брат... Не бери в голову! Это не обидно. Просто их так... называют. Потому что они не такие, как все. В них есть...»
Этот голос звучал успокаивающе, но, казалось, он сам не верил в то, что говорил.
Злобный чешуйчатый монстр разразился стрекотанием, глупым и досадливым, как стук счетчика в такси. Он съеживался прямо на глазах, становился все меньше и меньше, теперь достаточно было подойти поближе и раздавить гадину ногой. Чешуйки исчезли, монстр превратился в обыкновенный сотовый телефон, точно такой же, какой был у папы. Тот самый, который послал в его голову черную волну. И если бы он смог справиться с ней раньше...
Но эта тварь была удивительно живучей, сердце ее билось где-то в другом месте. Где-то не очень далеко, но... Не здесь.
А она – эта черная волна – хотела катиться все дальше и дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149