Как же нам быть теперь?
- Возьми ее в охапку, и пусть она едет с тобой вместе верхом, - смеясь, предложил Сунь У-кун.
Танский монах задумался и, наконец, сказал:
- Да разве к лицу мне вдвоем с девицей ехать верхом на лошади?!
- Но не может же она идти за тобой, - не унимался Сунь У-кун.
- Я велю Чжу Ба-цзе нести ее! - решительна произнес Танский монах.
- Ну, Дурень, - захихикал Сунь У-кун, - повезло тебе. Счастье выпало на твою долю!
- Ну и повезло! - сердито отозвался Чжу Ба-цзе. - «В дальней дороге не бывает легкой ноши», - продолжал он, - подумаешь, какое счастье тащить ее на спине!
- Морда у тебя длинная, - захлебываясь от смеха, трунил Сунь У-кун, - запрокинь ее назад, да и веди любовные разговоры. Очень даже удобно!
Чжу Ба-цзе не стерпел таких насмешек. Он стал бить себя кулаком в грудь и топать ногами от ярости.
- Вот наказание так наказание! Ты лучше избей меня, наставник, я стерплю боль от побоев, только не заставляй нести ее. Ведь после Сунь У-кун всю жизнь будет порочить мое доброе имя. Я хорошо его знаю, он ведь такой… Нет! Ни за что не понесу!
- Ну ладно, ладно! - стал успокаивать его Танский монах. - Я вполне могу идти пешком. Вот слезу сейчас с коня, а Чжу Ба-цзе пускай ведет его, вот и все!
Сунь У-кун разразился громким хохотом:
- Вот везет нашему Дурню: всегда оказывается при деле!
- Опять за свое, обезьянья морда! - оборвал его Танский монах. - Знаешь, что говорили древние люди: «Добрый конь способен пройти тысячу ли, но сам без человека никуда не направится!» Допустим, что я буду идти очень медленно. Неужели вы бросите меня одного на дороге? Конечно, нет. Вы тоже пойдете медленно. Мы все вместе, с этой доброй женщиной, спустимся с горы, и там, может быть, найдем какой-нибудь монастырь, скит или просто селение, где и оставим ее на попечение добрых людей. Таким образом, мы спасем ей жизнь.
- Наставник прав, - сказал Сунь У-кун с самым серьезным видом, - идемте же скорей!
Танский монах бодро пошел впереди, за ним последовал и Ша-сэн с поклажей и Чжу Ба-цзе, который вел порожнего коня. За Чжу Ба-цзе шла дева, а за ней Сунь У-кун, держа наготове железный посох.
Так прошли они двадцать, а то и все тридцать ли. Начало смеркаться. Вдруг они увидели какие-то строения с башнями.
- Брат! - обратился Танский монах к Сунь У-куну. - Я убежден, что это какой-то богатый монастырь! Вот здесь и попросимся на ночлег, а завтра ранним утром отправимся дальше.
Сунь У-кун поддержал его.
- Наставник правду говорит! Так и сделаем. Ну-ка, подтягивайтесь поживей!
Вскоре они подошли к воротам.
- Вы обождите меня здесь, - сказал Танский монах, - а я пойду проситься на ночлег. Если мне не откажут, позову вас!
Путники расположились под ивами, только Сунь У-кун стоял и наблюдал за девой.
Наставник пошел вперед. Подойдя к воротам, он увидел, что они покосились. Кругом царило запустение и не было ни души. Танский монах приоткрыл ворота и стал осматривать двор. Сердце его сжалось от грусти и скорби: длинная галерея вокруг храма была пуста. Древний монастырь казался покинутым, когда-то богатый двор порос мхом и лишайником, дорожки заросли бурьяном. То тут то там мелькали светляки, словно летающие фонарики, не слышно было колокола, отбивающего часы, лишь раздавалось кваканье лягушек. У праведного монаха потекли из глаз непрошеные слезы.
Вот как выглядел этот монастырь:
Храм разрушен,
И кровля успела, прогнив, обвалиться.
В кельях тихо и пыльно.
И гонга не слышится звон.
Всюду битый кирпич
И поломанная черепица.
Балки, треснув, прогнулись.
Столбы покосились колонн.
В кухне пусто,
Завален очаг перепрелою гнилью,
И трава разрослась
На парадных и черных дворах.
Украшенья разбиты,
И плиты подернулись пылью…
Барабаны без кожи.
И башня рассыпалась в прах.
Многоцветных лампад
Перебиты узорные стекла.
Потускнел образ Будды.
Упали архаты вокруг.
И богини чело Гуаньинь,
Словно глина, размокло.
И она уронила
И чашу и ветку из рук.
Дни за днями проходят,
И здесь ты не встретишь монаха.
Только вихри в провалах
И в каменных сводах поют.
Только тигр иногда забредает,
Не ведая страха,
Только барс и лисица
Ночами находят приют.
Покривились столбы
Монастырской старинной ограды,
Повалился забор,
И молельня вот-вот упадет.
И калитка распахнута настежь
И створки ворот.
Грустно людям бродить меж развалин,
А демоны - рады.
Старинный монастырь,
Заброшенный, затих.
Лишь ветры
В храмину слетаются пустую.
И зимние дожди
Размыли лик святых,
И Будды голову
Размыли золотую.
Сквозь трещины в стене
Глядит глухая даль.
И даже духу тьмы
Ночлег здесь дик и страшен.
Разбитый колокол
В душе родит печаль…
Жаль древней звонницы
И жаль упавших башен.
Набравшись храбрости, Танский монах прошел через вторые ворота. Здесь он увидел развалины колокольни и сторожевой башни. Его внимание привлек медный колокол, вросший в землю. Верхняя его часть покрылась белым как снег налетом, а внизу он стал синим, как индиго. Произошло это оттого, что колокол долго лежал под открытым небом. Белый налет на верхней его части образовался от дождей, а синева - от испарений земли. Поглаживая колокол рукою, Танский монах стал причитать над ним:
Ты когда-то
На башне высокой висел
И качался на балке,
Резной и богатой.
Ты рассвет, как петух,
Возвещал нам когда-то,
И, прощаясь с закатом,
Твой голос звенел.
Где ж прилежный умелец,
Подвижник простой,
Тот, кто гулкую бронзу
В горниле расплавил?
Расскажи, где ваятель,
Где мастер святой,
Кто в узорную форму
Струю золотую направил?
Скрылись оба в подземных чертогах
В назначенный час.
Имена их забыты.
Твой голос угас.
Танский монах стал громко вздыхать и охать, не подозревая, что растревожит обитателей монастыря. Первым услышал его голос монах, ведавший возжиганием лампад и фимиама. Он поднялся с земли, подобрал обломок кирпича и кинул его прямо в колокол. Раздался металлический звук. Танский монах с перепугу повалился наземь, затем хотел бежать, но зацепился за корень дерева и снова упал. Лежа на земле, он поднял голову и стал взывать:
Упавший колокол!
Я плакал средь развалин
Об участи твоей
В вечерней тишине.
В безлюдных сумерках
Ты вдруг ответил мне
Могильным голосом,
И гул твой был печален.
Испуганный монах,
Подумал я, скорбя,
Что оборотня дух
Вселился и в тебя.
Тем временем монах подбежал к Сюань-цзану, помог ему подняться и учтиво сказал:
- Прошу тебя, отец, вставай скорей! Не думай, будто колокол превратился в оборотня, это я только что кинул в него осколком кирпича, вот он и звякнул!
Танский монах поднял голову и поглядел на говорившего.
- А сам ты не оборотень камней или деревьев? Может, злой дух? - с опаской спросил Танский монах, вглядываясь в безобразное чумазое лицо незнакомца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
- Возьми ее в охапку, и пусть она едет с тобой вместе верхом, - смеясь, предложил Сунь У-кун.
Танский монах задумался и, наконец, сказал:
- Да разве к лицу мне вдвоем с девицей ехать верхом на лошади?!
- Но не может же она идти за тобой, - не унимался Сунь У-кун.
- Я велю Чжу Ба-цзе нести ее! - решительна произнес Танский монах.
- Ну, Дурень, - захихикал Сунь У-кун, - повезло тебе. Счастье выпало на твою долю!
- Ну и повезло! - сердито отозвался Чжу Ба-цзе. - «В дальней дороге не бывает легкой ноши», - продолжал он, - подумаешь, какое счастье тащить ее на спине!
- Морда у тебя длинная, - захлебываясь от смеха, трунил Сунь У-кун, - запрокинь ее назад, да и веди любовные разговоры. Очень даже удобно!
Чжу Ба-цзе не стерпел таких насмешек. Он стал бить себя кулаком в грудь и топать ногами от ярости.
- Вот наказание так наказание! Ты лучше избей меня, наставник, я стерплю боль от побоев, только не заставляй нести ее. Ведь после Сунь У-кун всю жизнь будет порочить мое доброе имя. Я хорошо его знаю, он ведь такой… Нет! Ни за что не понесу!
- Ну ладно, ладно! - стал успокаивать его Танский монах. - Я вполне могу идти пешком. Вот слезу сейчас с коня, а Чжу Ба-цзе пускай ведет его, вот и все!
Сунь У-кун разразился громким хохотом:
- Вот везет нашему Дурню: всегда оказывается при деле!
- Опять за свое, обезьянья морда! - оборвал его Танский монах. - Знаешь, что говорили древние люди: «Добрый конь способен пройти тысячу ли, но сам без человека никуда не направится!» Допустим, что я буду идти очень медленно. Неужели вы бросите меня одного на дороге? Конечно, нет. Вы тоже пойдете медленно. Мы все вместе, с этой доброй женщиной, спустимся с горы, и там, может быть, найдем какой-нибудь монастырь, скит или просто селение, где и оставим ее на попечение добрых людей. Таким образом, мы спасем ей жизнь.
- Наставник прав, - сказал Сунь У-кун с самым серьезным видом, - идемте же скорей!
Танский монах бодро пошел впереди, за ним последовал и Ша-сэн с поклажей и Чжу Ба-цзе, который вел порожнего коня. За Чжу Ба-цзе шла дева, а за ней Сунь У-кун, держа наготове железный посох.
Так прошли они двадцать, а то и все тридцать ли. Начало смеркаться. Вдруг они увидели какие-то строения с башнями.
- Брат! - обратился Танский монах к Сунь У-куну. - Я убежден, что это какой-то богатый монастырь! Вот здесь и попросимся на ночлег, а завтра ранним утром отправимся дальше.
Сунь У-кун поддержал его.
- Наставник правду говорит! Так и сделаем. Ну-ка, подтягивайтесь поживей!
Вскоре они подошли к воротам.
- Вы обождите меня здесь, - сказал Танский монах, - а я пойду проситься на ночлег. Если мне не откажут, позову вас!
Путники расположились под ивами, только Сунь У-кун стоял и наблюдал за девой.
Наставник пошел вперед. Подойдя к воротам, он увидел, что они покосились. Кругом царило запустение и не было ни души. Танский монах приоткрыл ворота и стал осматривать двор. Сердце его сжалось от грусти и скорби: длинная галерея вокруг храма была пуста. Древний монастырь казался покинутым, когда-то богатый двор порос мхом и лишайником, дорожки заросли бурьяном. То тут то там мелькали светляки, словно летающие фонарики, не слышно было колокола, отбивающего часы, лишь раздавалось кваканье лягушек. У праведного монаха потекли из глаз непрошеные слезы.
Вот как выглядел этот монастырь:
Храм разрушен,
И кровля успела, прогнив, обвалиться.
В кельях тихо и пыльно.
И гонга не слышится звон.
Всюду битый кирпич
И поломанная черепица.
Балки, треснув, прогнулись.
Столбы покосились колонн.
В кухне пусто,
Завален очаг перепрелою гнилью,
И трава разрослась
На парадных и черных дворах.
Украшенья разбиты,
И плиты подернулись пылью…
Барабаны без кожи.
И башня рассыпалась в прах.
Многоцветных лампад
Перебиты узорные стекла.
Потускнел образ Будды.
Упали архаты вокруг.
И богини чело Гуаньинь,
Словно глина, размокло.
И она уронила
И чашу и ветку из рук.
Дни за днями проходят,
И здесь ты не встретишь монаха.
Только вихри в провалах
И в каменных сводах поют.
Только тигр иногда забредает,
Не ведая страха,
Только барс и лисица
Ночами находят приют.
Покривились столбы
Монастырской старинной ограды,
Повалился забор,
И молельня вот-вот упадет.
И калитка распахнута настежь
И створки ворот.
Грустно людям бродить меж развалин,
А демоны - рады.
Старинный монастырь,
Заброшенный, затих.
Лишь ветры
В храмину слетаются пустую.
И зимние дожди
Размыли лик святых,
И Будды голову
Размыли золотую.
Сквозь трещины в стене
Глядит глухая даль.
И даже духу тьмы
Ночлег здесь дик и страшен.
Разбитый колокол
В душе родит печаль…
Жаль древней звонницы
И жаль упавших башен.
Набравшись храбрости, Танский монах прошел через вторые ворота. Здесь он увидел развалины колокольни и сторожевой башни. Его внимание привлек медный колокол, вросший в землю. Верхняя его часть покрылась белым как снег налетом, а внизу он стал синим, как индиго. Произошло это оттого, что колокол долго лежал под открытым небом. Белый налет на верхней его части образовался от дождей, а синева - от испарений земли. Поглаживая колокол рукою, Танский монах стал причитать над ним:
Ты когда-то
На башне высокой висел
И качался на балке,
Резной и богатой.
Ты рассвет, как петух,
Возвещал нам когда-то,
И, прощаясь с закатом,
Твой голос звенел.
Где ж прилежный умелец,
Подвижник простой,
Тот, кто гулкую бронзу
В горниле расплавил?
Расскажи, где ваятель,
Где мастер святой,
Кто в узорную форму
Струю золотую направил?
Скрылись оба в подземных чертогах
В назначенный час.
Имена их забыты.
Твой голос угас.
Танский монах стал громко вздыхать и охать, не подозревая, что растревожит обитателей монастыря. Первым услышал его голос монах, ведавший возжиганием лампад и фимиама. Он поднялся с земли, подобрал обломок кирпича и кинул его прямо в колокол. Раздался металлический звук. Танский монах с перепугу повалился наземь, затем хотел бежать, но зацепился за корень дерева и снова упал. Лежа на земле, он поднял голову и стал взывать:
Упавший колокол!
Я плакал средь развалин
Об участи твоей
В вечерней тишине.
В безлюдных сумерках
Ты вдруг ответил мне
Могильным голосом,
И гул твой был печален.
Испуганный монах,
Подумал я, скорбя,
Что оборотня дух
Вселился и в тебя.
Тем временем монах подбежал к Сюань-цзану, помог ему подняться и учтиво сказал:
- Прошу тебя, отец, вставай скорей! Не думай, будто колокол превратился в оборотня, это я только что кинул в него осколком кирпича, вот он и звякнул!
Танский монах поднял голову и поглядел на говорившего.
- А сам ты не оборотень камней или деревьев? Может, злой дух? - с опаской спросил Танский монах, вглядываясь в безобразное чумазое лицо незнакомца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156