— Не надо! — Он только головой помотал. — Не надо говорить о каком-то «потом». Я в лучшем случае способен думать о завтрашнем дне, не дальше.
Она заметила сломанный прибор, оставленный Таридом Рохом.
— Ты что, не можешь это починить?
— Хоть с закрытыми глазами! — Он криво усмехнулся. И показал ей свою больную руку. — Если б у меня были две руки...
— У тебя их три. — Мун умоляюще посмотрела на Гундалину и сжала его пальцы.
— Спасибо. — Он глубоко вздохнул и сел. — Тарид Рох... — он судорожно вздохнул, — Тарид Рох как-то застал меня за ремонтом приемника для Бладуэд... После его «обработки» я два дня на ногах не стоял. И, боги, ему так это понравилось! — Он нервно провел рукой по волосам; Мун заметила, что рука его снова дрожит. — Не знаю, чем уж он занимался в столице, но вот к пыткам у него прямо талант.
Мун содрогнулась, вспомнив, как Тарид Рох коснулся ее щеки.
— Так это... потому? — Она посмотрела на его исполосованные шрамами запястья.
— Все, все это — потому — Гундалину покачал головой. — Я ведь высокорожденный, я технократ, я уроженец Харему! И со мной эти дикари обращаются, как с рабом — хуже, чем с рабом! Ни один человек, обладающий хоть какой-то гордостью, не станет так жить: без чести, без надежды... Так что я попытался совершить хоть один достойный уважения поступок. — Он говорил абсолютно ровным голосом. — Но Бладуэд успела меня найти, прежде чем... все было кончено.
— Она спасла тебя?
— Еще бы! — Мун услышала в его голосе ненависть. — Разве есть смысл в унижении трупа? — Он посмотрел на свою бесполезную руку. — Калека, хотя и... Я перестал есть; но тогда она сказала, что позволит этому мерзавцу кормить меня насильно... Через четверть часа он бы заставил меня есть дерьмо. — Гундалину попытался встать, но закашлялся так, что из глаз у него потекли слезы, и рухнул на лежанку. — А потом началась та буря... — Он беспомощно развел руками, словно она должна была понять, как сильно он старался сделать то, что нужно.
И она, кажется, действительно хорошо поняла это и спросила:
— А теперь?
— А теперь все переменилось... Я должен думать о ком-то еще... Теперь со мной рядом есть кто-то еще... снова... — Она не поняла, рад ли он этому.
— Хорошо, что тебе тогда не удалось. — Она на него не смотрела. — Мы выберемся отсюда, БиЗед, я знаю: выберемся непременно. — До конца еще далеко. Она вдруг снова обрела уверенность в будущем.
Он только головой покачал.
— Теперь мне уже все равно. Слишком поздно — я слишком долго пробыл тут. — Он приподнял лицо Мун за подбородок. — Но ради тебя — я буду надеяться.
— Еще не поздно!
— Ты не понимаешь... — Он дернул себя за полу плаща. — Я же провел здесь несколько месяцев! Теперь все кончено! Фестиваль, Смена Времен Года, прощание с Тиамат... теперь все уже улетели, только меня оставили здесь. Навсегда. — Его исхудавшее лицо дрогнуло. — Во снах я слышу, как родина зовет меня, и не могу ответить...
— Но они еще никуда не улетели! Смена Времен Года еще не наступила!
Он задохнулся, словно она его ударила. Втащил ее на тюфяк, поближе к себе, схватил за плечи...
— Правда? Но когда же?.. О боги, скажите, неужели это правда?
— Это правда. — Мун выговорила это с трудом, почти неслышно. — Но я не знаю, когда точно... то есть я не уверена, сколько... неделя или две...
— Неделя? — Он отпустил ее и тяжело оперся о стену. — Мун... Черт бы тебя побрал, не знаю, из рая или из ада ты явилась: неделя! — Он вытер рот ладонью. — Но все-таки, наверно, из рая. — Он вдруг обнял ее — коротко, торопливо, отвернув лицо.
Она вскинула руки, когда он хотел было отстраниться, и прильнула к нему с неожиданно горячей благодарностью.
— Нет, не отстраняйся от меня, БиЗед. Еще чуть-чуть, пожалуйста! Мне так нужно твое тепло... Подержи меня так еще немножко... Пусть в этих объятиях утонет все безобразное... пусть я поверю в то, что надежда еще есть... пусть его руки снова обнимают меня...
Гундалину замер, потрясенный, странно неуверенный в себе после ее слов. Но все же обнял ее, как-то механически притянул к себе, пряча у себя на груди, отвечая ей...
Так давно... Она помнила теплые руки Спаркса, словно это происходило вчера... а это было так давно... Она положила руки Гундалину на плечи и позволила себе бездумно раствориться в его тепле; пусть на время исчезнут страшные виденья, пусть его объятия отдалят миг познания горькой истины... Вскоре она почувствовала, что объятия Гундалину окрепли, дыхание участилось, и ее собственное сердце тоже забилось сильнее, неожиданно отвечая его порыву...
— А не можешь ли ты... немножко поговорить со мной на сандхи? — неуверенно попросил он.
— Да, конечно. — Она улыбнулась, прижимаясь лицом к его плечу. — Хотя я... не слишком хорошо это делаю...
— Ничего. Хотя акцент у тебя ужасный! — Он тихо засмеялся.
— Как и у тебя!
Он положил голову ей на плечо, и она стала растирать ему спину медленными спокойными движениями; потом услышала, как он вздохнул. Постепенно его руки ослабели, он разжал объятия, дыхание его стало ритмичным. Мун посмотрела ему в лицо: он уснул с улыбкой на устах. Она бережно уложила его голову поудобнее, подняла с пола его ноги, укутала его одеялами. Потом нежно поцеловала в губы и пошла к своему тюфяку, валявшемуся на полу.
— Починил, а? Ну, повезло тебе, легавенький! — Бладуэд подняла с полу дистанциометр, который Гундалину и Мун чинили всю ночь. Она не скрывала облегчения, однако Гундалину почему-то послышалась в ее словах угроза, и он сразу нахмурился. — Эй, сивилла, ты зачем это сделала?
Белые с серым птицы вольно вспорхнули с плеч Мун; парочка старлов нырнула под лежанку при звуках пронзительного голоса Бладуэд.
— Хотелось дать им немножко свободы. — Мун сказала это слишком торжественно.
— Так они ж удерут! Я ведь потому их в клетках и держу... Они б давно уже разбежались, глупые твари, если б я клетки не запирала.
— Никуда они не денутся. — Мун протянула ладонь с насыпанными на нее крошками. Птицы тут же уселись прямо ей на руку, толкаясь из-за тесноты. Она погладила их по волнистым перышкам. — Посмотри. Вот и все, что им на самом деле нужно. А в клетке они никогда ручными не станут; ни за что не станут, раз ты боишься даже дверцу открыть.
Бладуэд подошла к ней поближе; птицы сразу же снова взлетели. Мун пересыпала крошки на ладонь разбойнице, но рука той вдруг сжалась в кулак, и она швырнула крошки на пол.
— В задницу все это! Мне такого не надо. Расскажи-ка лучше какую-нибудь историю, легавый. — Она направилась к Гундалину и уселась рядом с ним на лежанку. — О Старой Империи, например. Ну, давай, рассказывай!
Гундалину демонстративно отодвинулся от нее.
— Я больше никаких историй не знаю. Ты их и так уже все наизусть выучила.
— Все равно расскажи! — Она потрясла его за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179