— Так вот почему вы поете! — Голос Мун долетел до меров в облачке смеха через микрофон, сунутый в рот; голос был почти не искажен, хотя для них он так или иначе значил не больше, чем просто пузырьки воздуха. Потому что вы не можете удержать в себе свою радость. Между вдохами и выдохами она постоянно слышала пение меров — песни сирен, известные ей прежде только по сказкам: многоголосие пересвистов, стонов, звонов, похожих на колокольчики, вздохов и рыданий, печальных и словно свидетельствующих об одиночестве. Их пение порой продолжалось часами — то были самые настоящие песни, совершенно определенные по форме, которые могли исполняться без конца своими не имеющими возраста создателями и оставались неизменными в веках.
Мун не слишком хорошо умела отличить одну песню от другой из-за их чрезмерной сложности и не знала точно, имеют ли песни меров такое же значение, что и человеческие... Она просто решила считать, что это так.
Вынырнув тогда из Транса, она обнаружила, что Нгенет крепко держит ее за руки и чрезвычайно взволнован. Увидев, что она снова пришла в себя, он поднес ее руки к губам и поцеловал их.
— Я верил... Я всегда верил, надеялся, молился... — голос у него дрожал. — Но я никогда бы не осмелился задать тебе такой вопрос. Это правда, Мун. И теперь я не знаю, смеяться мне или плакать!
— Что... что такое? — Она стряхивала с себя путы Транса.
— Меры, Мун, меры...
...Разумные млекопитающие, использующие для дыхания кислород и обитающие в водной среде. Искусственно созданная форма организма-носителя для вирусоидного фактора долгожительства... спецкласс IV... Биологические спецификации Старой Империи были бесконечны, но для Мун практически бессмысленны. Однако Нгенет своим вопросом заставил ее выслушать и запомнить все мельчайшие детали, которые теперь были словно выжжены в его памяти; словно каждое произнесенное Мун слово имело острые режущие края...
Разумные млекопитающие... разумные...
Мун почувствовала, что Силки, обвив ее руки щупальцами, тащит ее куда-то вверх над кувыркающимися, танцующими мерами, застигнув ее, размечтавшуюся, врасплох. Она видела над головой просвеченную солнцем поверхность моря, а внизу — испещренное тенями песчаное дно, по которому ползали морские раки. Вокруг кипела жизнь — отдельные существа или целые их стаи и колонии, знакомые ей и неизвестные, охотники и жертвы... Она свободно странствовала меж ними, всегда сопровождаемая мерами, — это была их законная, доставшаяся им от предков территория, здесь они мало кому были угрозой и сами никого не боялись... Никого и ничего — кроме Охоты.
Потрясенная, она без конца спрашивала Миро, как инопланетяне могут оправдать добычу «живой воды», зная, что меры — не просто животные.
— Они ведь непременно должны знать об этом, раз об этом знают предсказатели!
— Люди слишком часто обращаются друг с другом, как скоты. Ну а если они и в зеркале не могут разглядеть разумное существо, нет ничего удивительного в том, что с негуманоидами они обращаются хуже, чем с людьми. — Нгенет посмотрел на Силки и задумчиво оперся на перила причала, глядя, как набегают и отступают волны. — И даже если бы меры были всего лишь животными, какое право имеют люди убивать их только ради собственного тщеславия? Меры синтезированы генетически. Они, должно быть, предназначались для исключительно сложных специальных экспериментов; однако Старая Империя потерпела крах, не успев, видимо, обобщить и систематизировать данные о возможности «доброкачественного инфицирования», полученные в результате работы с мерами, и создать безупречный способ практически бесконечного удлинения человеческой жизни до практически вечной. Убийство меров ради «живой воды» было порождено тем хаосом, который воцарился вместе с концом Империи, и тех, кто сумел завладеть средством для получения бессмертия, совершенно не заботило, сколькими жизнями это средство оплачено. Правда о мерах скорее всего была похоронена вполне сознательно тысячелетия тому назад, когда Тиамат была открыта как бы вновь и присоединена к Гегемонии. Так что теперь нашим правителям приходится беспокоиться лишь о том, сколько заплатить за конкретную порцию живой воды...
— Но... зачем Старая Империя вообще сделала меров разумными?
— Не знаю. И ты не знаешь. — Нгенет сокрушенно покачал головой. — Причина несомненно была, но какая? Я знаю только, что разум дан мерам не для того, чтобы их убивали во время Королевской Охоты! — И он рассказал Мун, почему стал пользоваться услугами контрабандистов и помогать им, и как до него точно так же поступал его отец, и отец его отца, и как это стало их семейной традицией, которую установил еще их дальний предок, родившийся не на Тиамат, но возлюбивший меров так сально, как любят только родных детей, и сделавший свои здешние владения убежищем для них. Его потомки, не удовлетворившись пассивной ролью спасателей, начали активную тайную борьбу против охоты на меров, используя и устные предупреждения, и диверсии, и саботаж — пока... — В тот день, когда легавые напали на вас с Элсевиер, в нашей организации была пробита серьезная брешь. — Нгенет хмуро уставился на север.
Но теперь, истерзав за очередные полтораста лет Тиамат, инопланетяне должны были вот-вот покинуть планету; заканчивалась очередная эра несправедливости, с которой Нгенет и его сподвижники не уставали бороться. Почти заканчивалась... и почти уже вернулось время упадка и невежества, очередная пробуксовка колеса бесконечных тщетных усилий. Но, по крайней мере, островитяне могли обеспечить мерам относительно безопасную жизнь на какой-то период времени, достаточный для увеличения их численности, ибо меры размножались чрезвычайно медленно, словно с трудом исправляли то тайное зло, которое совершили с ними их же собственные создатели.
Однако само по себе время ничего для меров не значило, словно не укладываясь ни в одну концепцию, которую можно было бы применить к их системе мировосприятия. В условиях безопасности меры жили сотни, возможно даже тысячи лет. В их разум была заложена совсем иная система ценностей: жить мгновением, восхищаться каждым сверкающим эфемерным пузырьком воздуха, бесконечно созидать ради бесконечной жизни... У них не было ни нужды, ни причин создавать нетленные артефакты; такими памятниками служили им песня, танец, любое краткое деяние. Так живут цветы, созданные более прекрасными, чем остальная живая природа, именно в силу своей недолговечности. Вещность, осязаемость для меров не имели значения; казалось, сама материя для них значила столь же мало, как и время. По человеческим меркам жизни их были поистине бесконечны, и они относились к жизни гедонистически, отдаваясь чувственным наслаждениям — скольжению в глубинах вод, в теплых и холодных струях, подхваченные водоворотом или едва шевелясь в стоячей воде;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179