Через какое-то время стало ясно, что шторм проходит: небо перестало лить слезы, вздувшиеся от гнева морские валы улеглись, а ее собственные слезы иссякли, побежденные чудовищной усталостью. Сквозь намерзшие на ресницах иголочки инея она видела вверху подмигивающее ей солнце, которое проглядывало меж редкими облаками. Силки по-прежнему изо всех сил помогал ей. Тело ее сотрясала неудержимая дрожь. Порой ей казалось, что в недосягаемой дали она видит берег, но не была уверена, что это не полоса тумана и не галлюцинация. Сил говорить уже не осталось; Силки без слов давал ей понять, что он рядом. Она острее, чем когда-либо, чувствовала его чужеродность, но в данный момент это не имело абсолютно никакого значения...
Она должна сказать ему, чтобы он перестал поддерживать ее и сберег собственные силы; нет ни малейшей надежды, что Нгенет успеет отыскать их. Так что все это ни к чему — конец все равно один. Но она никак не могла заставить себя выговорить эти слова и понимала, что в глубине души противится смерти. Умереть в одиночестве... умереть... уснуть... утонуть в этих глубинах... Она промерзла до мозга костей. Она так устала, так измучилась!.. Пусть же придет благодатный сон, пусть море укачивает ее в своей колыбели... вечной... вечной... Хозяйка всегда одно создает, а другое разрушает, так что, с неясным отчаянием думала Мун, жизнь одного-единственного человека ничего не значит на ее пути, как и жизни тех существ, что обитают в глубинах ее Моря...
Что-то вынырнуло на поверхность прямо перед ними, послав фонтан холодных, брызг прямо Мун в лицо. Она застонала, когда щупальца Силки теснее сдавили ей грудь, заморгала заиндевелыми ресницами и увидела улыбающуюся полосатую морду и два блестящих глаза. Потом рядом появились еще две таких морды, потом еще и еще — у нее за спиной, рядом с нею, точно поплавки на светлеющей воде. Узнавание медленно поднималось из глубин ее сознания, словно пузырек воздуха со дна моря к поверхности воды. Меры!
Меры плотным кольцом окружили ее, настойчиво, нетерпеливо подталкивая вверх своими ластами. Она не могла четко уразуметь, что же они от нее хотят, но верила, как безотчетно верят только в детстве, что меры, любимцы Хозяйки, явились сюда для того, чтобы спасти ее. Если смогут.
— С-с-силки... — она с трудом, точно жуя, проталкивала слова сквозь стучащие зубы, — отпусти... меня...
Он отпустил ее, и она тут же камнем ушла под воду. Но прежде чем она успела что-то почувствовать, гладкие, гибкие, сильные тела, собравшись под ней, вытолкнули ее на поверхность. Ласты меров поддерживали ее, точно в чашечке цветка, давая ей возможность дышать... Потом ее перевернули на живот и уложили на мягкую широкую грудь одного из меров, спокойно качавшегося на воде с нею рядом. Она лежала, ощущая его тепло, отплевываясь и удивляясь, у самой поверхности моря, а ноги ее по-прежнему висели в ужасной ледяной пучине. Но мер — самка, Мун определила это по золотистой полоске шерсти на шее, похожей на ожерелье, — обнял ее своими ластами, прижав к груди и питая теплом своего тела, словно собственного детеныша. Потом ее приемная мать запела — глубоким монотонным голосом, в такт покачивающимся волнам. Слишком измученная, чтобы удивляться, Мун прижалась головой к шелковистой груди, грея руки и, чувствуя, как монотонное пение мера обволакивает ее сотрясаемое ознобом тело. Силки и еще два мера по-прежнему качались на волнах рядом с ними: но Мун сейчас о них не думала, она не думала ни о чем — ни о прошлом, ни о будущем; вся жизнь сконцентрировалась в настоящем.
Сколько времени она качалась так в объятиях мера — она не знала да и не хотела знать. Солнца-Близнецы пересекли небесный свод и скатились к западу, чтобы там встретиться с морем, когда движение чего-то нового вновь потревожило поверхность вод. Длинная тень корабля выдвинулась им навстречу, приглушенный стук двигателя нарушил царившую вокруг тишину, становясь все более и более настойчивым.
— Мун, Мун, Мун... — Силки без конца повторял ее имя, массируя ей шею ослабевшими щупальцами, пытаясь разбудить ее, заставить слушать.
Но Мун была не здесь... Здесь было только Море... а Море предъявляет сивиллам свои требования...
— Мун... ты меня слышишь?
— Нет... — То был скорее протест против вторжения в ее бездумный покой, чем ответ на заданный вопрос. Мир представлялся ей акварелью, которая расплывается бесформенными пятнами под нечаянно пролитой водой...
Что-то обожгло ей губы; кто-то раздвинул ее щелкающие от озноба зубы, и горячая, обжигающая жидкость влилась в рот, протекла в горло, словно раскаленное масло. Она забилась, пытаясь вырваться и одновременно испытывая удовольствие. Расплывшийся акварельный мир начал сосредоточиваться вокруг нее, обретать форму, не находя, впрочем, ни малейшего отклика в ее затуманенной памяти — разве только лицо в центре... прямо над ней... лицо это наклонялось все ближе, сводя прошлое и настоящее воедино...
— М-м-миро?
— Да! — Слово вырвалось с несказанным облегчением. — Она возвращается к нам, Силки! Она узнает меня. — За спиной Миро Мун увидела Силки, терпеливо и внимательно наблюдавшего за ней, и еще — немигающий, распахнутый глаз: какую-то дверцу.
— Г-г-где м-мы? — Она глотнула еще сладко-жгучей жидкости, и тело ее свела судорога; Нгенет снова прижал к ее губам чашечку. Она поняла, что ее дрожащее истерзанное тело вынуто из залитого ледяной водой космического комбинезона и закутано в подогретые одеяла.
— На моем катере. Вот, выловили тебя из моря и доставили на борт. Теперь ты у нас в полной безопасности, слава богам. Мы плывем домой. — Он сменил горячий компресс у нее на переносице и на щеках.
— Д-д-домой?.. — Прошлое и настоящее окончательно слились и потекли в одном русле.
— Ну да, ко мне в усадьбу, в тихую гавань. Ты достаточно времени провела на звездных дорогах и в объятиях Моря и меров... почти целую жизнь... — Он своей загрубелой рукой ласково отвел у нее со лба промокшую прядь волос. — Теперь радуйся, что возвращаешься на твердую землю.
— Эл-лси... — Слово обожгло ей горло, как желчь.
— Я знаю. — Нгенет выпрямился и присел на краешек ее постели. — Знаю. Теперь ты уже ничем не можешь помочь ей, так что отдыхай и выздоравливай. — Его голос и сама каюта вдруг расплылись в недосягаемой дали.
Мун поглубже зарылась в гнездо из одеял, чувствуя, как в ее омертвевшую, заледеневшую плоть проникают раскаленные иглы, заставляя забитые льдом вены вновь пропускать кровь, развязывая смерзшиеся узлы мускулов, освобождая ее...
Глава 28
Джеруша покинула свое постылое городское жилище, бросила недоеденным ужин — хлеб и фрукты — вышла из дому и двинулась вниз по улочкам Лабиринта. Сумерки за прозрачными стенами города означали конец еще одного непереносимого дня, который ей все-таки удалось пережить, и обещание нового, который родится утром, и еще одного, и еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179