А Мун больше нет. — Ариенрод была для него сейчас тем единственным, что осталось неизменным, настоящим, реальным в опостылевшей жизни; она была более реальна, чем его собственная плоть... — Ариенрод все знает о Мун; знает, что та значила для меня. Она единственная, кто мог понять... — Слова, словно истекая кровью, выползали у него изо рта, но он продолжал рассказывать, опуская, впрочем некоторые подробности, о том, как разворачивались события во дворце, когда они с Ариенрод узнали, что Мун похитили. — ...И мне пришлось вызвать Звездного Быка на поединок — потому что я люблю ее. И она позволила мне его вызвать. И я победил...
— Как тебе удалось убить такого страшного человека?
— С помощью своей флейты — в зале Ветров... — Вот только он не умер!
— И с тех пор ты на ней не играешь. — Фейт покачала головой, толстая коса шевельнулась у нее на плече. — А скажи мне... стоило ли за это... платить такую цену?
— Да! — Он вскочил, потрясенный собственной горячностью.
— Почему же в голосе твоем звучит «нет»?
Его пальцы сжали край подноса с бусами, мышцы напряглись; но она не видела этого.
— Я должен был стать Звездным Быком! Я должен был стать самым лучшим для нее, я не смог бы существовать, не будучи... ее достойным... Мне необходимо было, чтобы со мной считались. Я думал, что раз я победил, то все остальное будет легко; но я ошибся. Я думал, что сразу получу все...
— И не получил?
Он покачал головой.
— Да что со мной такое, в конце концов! Все не так, как надо... все, что бы я ни сделал!
— А может, тебе и не стоило ничего делать? Ты ведь по-прежнему можешь вернуться на Летние острова, домой; ничто тебя здесь не держит.
— Вернуться? К чему? — Эти слова он как бы выплюнул. — Нет. Я не могу вернуться. — Он уже не раз сам задавал себе этот вопрос и знал ответ. — Никто никогда не возвращается назад, это я теперь знаю точно; мы все время идем вперед, вперед, и нет никакой причины... нет, я не оставлю Ариенрод, не могу! Но раз я не могу быть таким, каким хочет она, я так или иначе потеряю ее. — Герне знал, что ей нужно; Герне знал все...
— Ничего, ты сумеешь еще приноровиться к инопланетянам, если у тебя хватило ума перехитрить Звездного Быка. Ты еще войдешь во вкус, погоди; ты уже начал входить во вкус.
Что-то в ее словах, какая-то удивительная печаль, причинило ему боль. Он кулаком одной руки ударил в ладонь другой.
— Я должен! Я должен поверить, что смогу все — до того, как начнется новая Охота!
— Охота? За «живой водой»? Охота на меров?
— Да. — Он уставился на плиты тротуара, словно пытаясь сквозь них увидеть сердце Карбункула и всего зимнего мира — до берегов океана, где тоже властвуют здешние богачи. Мысленно он отлично представлял себе эту Охоту: ожерелье голых скал в открытом море; океанские валы бьются о борт корабля, стонут и поют песнь того мира, который он, Спаркс, навсегда покинул... Он вспомнил, как всматривался в далекий горизонт с неумолчной тоской... Но даже если Хозяйка и звала его, он больше уже не мог слышать ее голос. Может быть, потому, что участвовал в охоте на меров; а может, потому, что Море стало для него теперь всего лишь огромным водным пространством, огромным количеством химических веществ, растворенных в воде...
Тогда, во время его первой Охоты, он внимательно смотрел на берег, где на черной гальке устроилась становящаяся все более малочисленной колония меров... а потом Гончие согнали меров в воду, прямо в расставленные сети, которые должны были удушить и утопить их. Если дважды в течение часа меры не выныривают на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха, то неизбежно умирают.
Дети Лета никогда не убивали меров; меры считались любимцами Хозяйки, родившимися у нее уже после того, как звезды упали в море и стали островами. Островитяне были уверены, что моряк, случайно убивший мера, не будет более знать удачи... ну, а того, кто убивал мера сознательно, команда собственноручно топила в море. Он слышал сотни различных историй о мерах, спасавших людей, оказавшихся за бортом, и даже целые команды судов, потерпевших крушение; он помнил того мера, что жил в заливе у Наветренной гряды, его лоснящуюся спину, когда он аккуратными стежками вышивал водную гладь, провожая суда и указывая им путь среди предательских рифов... Он помнил и тех меров, которые приветствовали их с Мун близ Островов Избранных. Но никогда не слышал, чтобы меры кому-нибудь причинили зло.
Однако за добро, которое они могли дать людям, одаривая их вечной молодостью, меры расплачивались собственной жизнью. Спаркс всегда считал, что истории о бессмертных мерах, способных и людей сделать бессмертными, — всего лишь старые сказки... пока не приехал в Карбункул. И не встретил королеву, которая правила планетой целых сто пятьдесят лет... и не получил из рук Ариенрод серебряный флакон с драгоценной жидкостью, и не позволил оросить себе горло, и не осознал, наконец, что тоже может оставаться вечно молодым...
И он остался у Снежной королевы, платя за вечную молодость предательством, забыв и самого себя, и все, во что верил когда-то, а его Гончие продолжали ловить сетями и душить беспомощных меров.
Потом они втаскивали мертвые тела на борт и, отодвинув Спаркса в сторону, как бесполезный предмет, приседали возле них на корточки, ножами взрезали им глотки и отсасывали драгоценную кровь, пока щупальца их не становились красными, а палуба — скользкой, как на скотобойне.
Потом кровь смывали обратно в море, за ней следовали изуродованные тела меров, и темные глаза их смотрели так, словно все еще не верили в собственную смерть. Напрасно... все напрасно! Тогда, в первый раз, он отвернулся — он едва стоял на ногах с самого начала бойни — и постарался унестись взглядом и душой в беспредельные дали океана и небес. Но невозможно было не слышать этих частых всплесков за бортом... Поздно... слишком поздно... невозможно было не замечать кипения сине-зеленой воды, где хищники алчно пожирали нечаянную добычу... Мать Моря в своей безжалостной мудрости старалась использовать все и проклинала тех, кто к этому не стремился...
— Спаркс? — Голос Фейт снова вернул его в город, который, точно стены пещеры, сомкнулся вокруг него, спасая от проклятий Хозяйки, отрицая даже само ее существование...
— Это было так отвратительно!.. И бессмысленно! Но я не мог... — Он потряс головой. — Зато теперь я буду вести себя как надо! Я сумею вспороть горло мертвому меру, я больше не какой-то там ублюдок-островитянин, страдающий от суеверных страхов. — Он помнил презрение Гончих, слишком очевидное и без слов; помнил, как утешала его Ариенрод, хотя она сама же и выпустила на волю демонов сомнения и презрения к себе, терзавших его после той Охоты. А потом она вручила ему позолоченный флакон с «живой водой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Как тебе удалось убить такого страшного человека?
— С помощью своей флейты — в зале Ветров... — Вот только он не умер!
— И с тех пор ты на ней не играешь. — Фейт покачала головой, толстая коса шевельнулась у нее на плече. — А скажи мне... стоило ли за это... платить такую цену?
— Да! — Он вскочил, потрясенный собственной горячностью.
— Почему же в голосе твоем звучит «нет»?
Его пальцы сжали край подноса с бусами, мышцы напряглись; но она не видела этого.
— Я должен был стать Звездным Быком! Я должен был стать самым лучшим для нее, я не смог бы существовать, не будучи... ее достойным... Мне необходимо было, чтобы со мной считались. Я думал, что раз я победил, то все остальное будет легко; но я ошибся. Я думал, что сразу получу все...
— И не получил?
Он покачал головой.
— Да что со мной такое, в конце концов! Все не так, как надо... все, что бы я ни сделал!
— А может, тебе и не стоило ничего делать? Ты ведь по-прежнему можешь вернуться на Летние острова, домой; ничто тебя здесь не держит.
— Вернуться? К чему? — Эти слова он как бы выплюнул. — Нет. Я не могу вернуться. — Он уже не раз сам задавал себе этот вопрос и знал ответ. — Никто никогда не возвращается назад, это я теперь знаю точно; мы все время идем вперед, вперед, и нет никакой причины... нет, я не оставлю Ариенрод, не могу! Но раз я не могу быть таким, каким хочет она, я так или иначе потеряю ее. — Герне знал, что ей нужно; Герне знал все...
— Ничего, ты сумеешь еще приноровиться к инопланетянам, если у тебя хватило ума перехитрить Звездного Быка. Ты еще войдешь во вкус, погоди; ты уже начал входить во вкус.
Что-то в ее словах, какая-то удивительная печаль, причинило ему боль. Он кулаком одной руки ударил в ладонь другой.
— Я должен! Я должен поверить, что смогу все — до того, как начнется новая Охота!
— Охота? За «живой водой»? Охота на меров?
— Да. — Он уставился на плиты тротуара, словно пытаясь сквозь них увидеть сердце Карбункула и всего зимнего мира — до берегов океана, где тоже властвуют здешние богачи. Мысленно он отлично представлял себе эту Охоту: ожерелье голых скал в открытом море; океанские валы бьются о борт корабля, стонут и поют песнь того мира, который он, Спаркс, навсегда покинул... Он вспомнил, как всматривался в далекий горизонт с неумолчной тоской... Но даже если Хозяйка и звала его, он больше уже не мог слышать ее голос. Может быть, потому, что участвовал в охоте на меров; а может, потому, что Море стало для него теперь всего лишь огромным водным пространством, огромным количеством химических веществ, растворенных в воде...
Тогда, во время его первой Охоты, он внимательно смотрел на берег, где на черной гальке устроилась становящаяся все более малочисленной колония меров... а потом Гончие согнали меров в воду, прямо в расставленные сети, которые должны были удушить и утопить их. Если дважды в течение часа меры не выныривают на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха, то неизбежно умирают.
Дети Лета никогда не убивали меров; меры считались любимцами Хозяйки, родившимися у нее уже после того, как звезды упали в море и стали островами. Островитяне были уверены, что моряк, случайно убивший мера, не будет более знать удачи... ну, а того, кто убивал мера сознательно, команда собственноручно топила в море. Он слышал сотни различных историй о мерах, спасавших людей, оказавшихся за бортом, и даже целые команды судов, потерпевших крушение; он помнил того мера, что жил в заливе у Наветренной гряды, его лоснящуюся спину, когда он аккуратными стежками вышивал водную гладь, провожая суда и указывая им путь среди предательских рифов... Он помнил и тех меров, которые приветствовали их с Мун близ Островов Избранных. Но никогда не слышал, чтобы меры кому-нибудь причинили зло.
Однако за добро, которое они могли дать людям, одаривая их вечной молодостью, меры расплачивались собственной жизнью. Спаркс всегда считал, что истории о бессмертных мерах, способных и людей сделать бессмертными, — всего лишь старые сказки... пока не приехал в Карбункул. И не встретил королеву, которая правила планетой целых сто пятьдесят лет... и не получил из рук Ариенрод серебряный флакон с драгоценной жидкостью, и не позволил оросить себе горло, и не осознал, наконец, что тоже может оставаться вечно молодым...
И он остался у Снежной королевы, платя за вечную молодость предательством, забыв и самого себя, и все, во что верил когда-то, а его Гончие продолжали ловить сетями и душить беспомощных меров.
Потом они втаскивали мертвые тела на борт и, отодвинув Спаркса в сторону, как бесполезный предмет, приседали возле них на корточки, ножами взрезали им глотки и отсасывали драгоценную кровь, пока щупальца их не становились красными, а палуба — скользкой, как на скотобойне.
Потом кровь смывали обратно в море, за ней следовали изуродованные тела меров, и темные глаза их смотрели так, словно все еще не верили в собственную смерть. Напрасно... все напрасно! Тогда, в первый раз, он отвернулся — он едва стоял на ногах с самого начала бойни — и постарался унестись взглядом и душой в беспредельные дали океана и небес. Но невозможно было не слышать этих частых всплесков за бортом... Поздно... слишком поздно... невозможно было не замечать кипения сине-зеленой воды, где хищники алчно пожирали нечаянную добычу... Мать Моря в своей безжалостной мудрости старалась использовать все и проклинала тех, кто к этому не стремился...
— Спаркс? — Голос Фейт снова вернул его в город, который, точно стены пещеры, сомкнулся вокруг него, спасая от проклятий Хозяйки, отрицая даже само ее существование...
— Это было так отвратительно!.. И бессмысленно! Но я не мог... — Он потряс головой. — Зато теперь я буду вести себя как надо! Я сумею вспороть горло мертвому меру, я больше не какой-то там ублюдок-островитянин, страдающий от суеверных страхов. — Он помнил презрение Гончих, слишком очевидное и без слов; помнил, как утешала его Ариенрод, хотя она сама же и выпустила на волю демонов сомнения и презрения к себе, терзавших его после той Охоты. А потом она вручила ему позолоченный флакон с «живой водой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179