Мун, услышав его имя, как-то странно напряглась. Гундалину сделал шаг вперед и тоже поднял ладонь. Секундное замешательство, и руки их соприкоснулись. Джеруша заметила, что ладонь Гундалину раскрывается не полностью: пальцы были скрючены и торчали, как когти. Она заметила и, бело-розовые шрамы у него на запястье... О боги, БиЗед?..
Сайрус представил им своих спутников. Лицо Гундалину словно окаменело, когда надушенный спикер отказался коснуться его руки. Неужели боится заразиться? Джеруша нахмурилась. Она прекрасно понимала, откуда эти шрамы, и знала, что уроженцы Харему поймут это еще быстрее.
— Вам... должно быть, пришлось немало страдать в этом диком краю, в плену у дикарей, инспектор Гундалину? — Слова Сайруса служили как бы трамплином для ожидаемых от Гундалину разъяснений.
— Да... секретарь Сайрус, — деревянным голосом ответил Гундалину. — Я действительно попал в плен, и эти бандиты... обращались со мной очень плохо... — Он потупился, страдая от устремленных на него упорных взглядов посетителей, и стиснул руки. — Если бы не эта девушка, я бы никогда не вернулся назад. Она спасла мне жизнь. — Он взял Мун за локоть и подтолкнул вперед. — Это Мун, Покорительница Зари, дочь Лета. — Взглядом он словно пытался объяснить Мун, какая это честь для нее — быть представленной столь высоким гостям. Мун улыбнулась ему и снова уставилась на Сайруса.
— Аборигенка? — слишком громко сказал полупьяный спикер. — Невежественная юная варварка спасает инспектора полиции, молодого технократа с Харему? Это вовсе не так забавно, Гундалину-эшкрад!
— Я и не пытался никого развеселить, — Гундалину поднял голову, тихий голос его звучал холодно. Джеруша попыталась предостеречь его взглядом, но он в ее сторону не смотрел. — Мун — вовсе не невежественная варварка. Она самая мудрая, самая благородная из всех здесь присутствующих! Она — сивилла! — Гундалину осторожно отогнул воротник ее туники, и она гордо вскинула голову: стала видна, полузажившая рана, видимо, нанесенная ножом, и татуировка в форме трилистника. Джеруша поморщилась. Боги, вот ты сам ее и выдал!
Застигнутые врасплох, высокопоставленные гости не сумели скрыть своего замешательства. Впрочем, спикер был настолько пьян, что оказался не способен не только уважительно, но и просто вежливо вести себя.
— Да разве это имеет значение на такой отсталой планете!.. Нарядите ее в красивое платье, назовите госпожой — все равно технократку вы из нее не сделаете! Сивилла — на этой планете!.. — спикер поперхнулся: кто-то сзади заставил его замолчать, шепнув ему прямо в ухо явно что-то не слишком приятное.
Джеруша не сводила с девушки глаз; она видела, как порозовели ее щеки — видимо, она понимала каждое слово. Она вдруг отодвинулась от Гундалину и, запинаясь, проговорила на сандхи:
— Я всего лишь сосуд, содержащий знания. Для знаний не важно, сколь бедна содержащая их чаша. Ведь мудрой меня делает мудрость тех, кто пьет из моей чаши. Глупцам же предсказатели кажутся глупцами и безумцами везде, где бы эти глупцы с ними ни встретились! — Джеруша вздрогнула: в голосе Мун слышалась откровенная насмешка.
Инопланетяне оживились; они были искренне поражены.
— Мы вовсе не хотели вас обидеть, — быстро сказал Сайрус, пытаясь восстановить мир. — На вашей планете вы считаетесь святой, а потому заслуживаете того же уважения и от нас. — Легкая виноватая улыбка промелькнула у него на губах. — Но где она выучила сандхи, комиссар?
— Это я ее научил, — сказал Гундалину, прежде чем Джеруша сумела подыскать нужный ответ, и обнял Мун за плечи, снова притянув ее к себе и словно пытаясь заслонить собой. — И при всем моем уважении к высокочтимому спикеру я вынужден заявить, что если бы Мун согласилась стать Гундалину-эшкрад, если бы она согласилась стать мне женою, то оказала бы честь всей моей семье!
На сей раз удивлению гостей не было конца; оно, пожалуй, даже граничило с ужасом. Джеруша не сводила с Гундалину глаз.
— ...Отвратительно! — послышался чей-то женский голос.
— Гундалину-эшкрад, — Сайрус неловко попытался сменить тему, — я понимаю, вы подверглись тяжким испытаниям, так что...
Гундалину вздрогнул, чувствуя всеобщую недоброжелательность. Плечи его поникли, однако руки по-прежнему лежали на плечах Мун.
— Да, садху, вы правы, — сказал он извиняющимся тоном. — Но я не желаю слушать, как ее здесь оскорбляют. Она спасла мне жизнь.
— Разумеется. — Сайрус снова улыбнулся. — Но вы ведь не собираетесь жениться на ней?..
— Она любит другого. — Ответ Гундалину звучал так печально, что Мун вывернулась из-под его руки и заглянула ему в глаза.
— Значит, вы бы на ней женились? — снова пошел в атаку спикер. — Что ж, у вас и гордости совсем не осталось? Неужели вы настолько опустились, что не стыдясь говорите подобные вещи! Вы, самоубийца-неудачник! — Это слово в системе понятий Харему означало только одно: «трус».
Гундалину глубоко, со свистом вздохнул и закашлялся.
— Я хотел сохранить свою честь. Не моя вина, что я потерпел неудачу! — Он протянул вперед изрезанные руки.
— Вина всегда лежит на высокорожденном! — Это сказал кто-то из незнакомых Джеруше гостей. — Самоубийца-неудачник не заслуживает права жить дальше.
Достоинство Гундалину было смято, как щит, не выдержавший натиска противника. Он отшатнулся от сказавшего это и уцепился за край стола, словно каждое следующее слово могло сбить его с ног.
— Простите меня, садхану бхаи, за то... что я опозорил свой класс и свою семью. — Он не мог поднять глаз. — Я не заслуживаю ни вашего уважения, ни вашего присутствия здесь. Я заслужил лишь всеобщее порицание. Вы правы: после случившегося я ничуть не лучше раба, бессловесной скотины... — Руки у него дрожали; Джеруша быстро подошла к нему и успела вовремя подхватить, когда он потерял сознание.
— Что с вами, граждане? — бросила она презрительно, через плечо. — Что вам от него нужно? Неужели вы хотите, чтобы он снова вскрыл себе вены? Чтобы оставшаяся у него «честь» на глазах у вас утекла с кровью в эту раковину? — Она только рукой махнула. — Он же ваш соотечественник! Храбрый, порядочный офицер! Он прошел через все круги ада и оказался достаточно силен, чтобы выжить. А вы способны лишь сказать ему на это: «Лучше бы ты умер!»
— Вы родились не на Харему, комиссар, — тихо проговорил Сайрус. — Гундалину... он понимает... но вы, видимо, никогда не сумеете понять!
— Да уж, хвала богам! — Джеруша помогла Гундалину лечь, решив больше не обращать внимания на негодующих высоких гостей, гуськом направившихся к выходу. Она услышала лишь, как спикер громче остальных сказал что-то гнусное в адрес Гундалину, но поняла только последнее слово, обозначавшее самую низшую касту Харему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Сайрус представил им своих спутников. Лицо Гундалину словно окаменело, когда надушенный спикер отказался коснуться его руки. Неужели боится заразиться? Джеруша нахмурилась. Она прекрасно понимала, откуда эти шрамы, и знала, что уроженцы Харему поймут это еще быстрее.
— Вам... должно быть, пришлось немало страдать в этом диком краю, в плену у дикарей, инспектор Гундалину? — Слова Сайруса служили как бы трамплином для ожидаемых от Гундалину разъяснений.
— Да... секретарь Сайрус, — деревянным голосом ответил Гундалину. — Я действительно попал в плен, и эти бандиты... обращались со мной очень плохо... — Он потупился, страдая от устремленных на него упорных взглядов посетителей, и стиснул руки. — Если бы не эта девушка, я бы никогда не вернулся назад. Она спасла мне жизнь. — Он взял Мун за локоть и подтолкнул вперед. — Это Мун, Покорительница Зари, дочь Лета. — Взглядом он словно пытался объяснить Мун, какая это честь для нее — быть представленной столь высоким гостям. Мун улыбнулась ему и снова уставилась на Сайруса.
— Аборигенка? — слишком громко сказал полупьяный спикер. — Невежественная юная варварка спасает инспектора полиции, молодого технократа с Харему? Это вовсе не так забавно, Гундалину-эшкрад!
— Я и не пытался никого развеселить, — Гундалину поднял голову, тихий голос его звучал холодно. Джеруша попыталась предостеречь его взглядом, но он в ее сторону не смотрел. — Мун — вовсе не невежественная варварка. Она самая мудрая, самая благородная из всех здесь присутствующих! Она — сивилла! — Гундалину осторожно отогнул воротник ее туники, и она гордо вскинула голову: стала видна, полузажившая рана, видимо, нанесенная ножом, и татуировка в форме трилистника. Джеруша поморщилась. Боги, вот ты сам ее и выдал!
Застигнутые врасплох, высокопоставленные гости не сумели скрыть своего замешательства. Впрочем, спикер был настолько пьян, что оказался не способен не только уважительно, но и просто вежливо вести себя.
— Да разве это имеет значение на такой отсталой планете!.. Нарядите ее в красивое платье, назовите госпожой — все равно технократку вы из нее не сделаете! Сивилла — на этой планете!.. — спикер поперхнулся: кто-то сзади заставил его замолчать, шепнув ему прямо в ухо явно что-то не слишком приятное.
Джеруша не сводила с девушки глаз; она видела, как порозовели ее щеки — видимо, она понимала каждое слово. Она вдруг отодвинулась от Гундалину и, запинаясь, проговорила на сандхи:
— Я всего лишь сосуд, содержащий знания. Для знаний не важно, сколь бедна содержащая их чаша. Ведь мудрой меня делает мудрость тех, кто пьет из моей чаши. Глупцам же предсказатели кажутся глупцами и безумцами везде, где бы эти глупцы с ними ни встретились! — Джеруша вздрогнула: в голосе Мун слышалась откровенная насмешка.
Инопланетяне оживились; они были искренне поражены.
— Мы вовсе не хотели вас обидеть, — быстро сказал Сайрус, пытаясь восстановить мир. — На вашей планете вы считаетесь святой, а потому заслуживаете того же уважения и от нас. — Легкая виноватая улыбка промелькнула у него на губах. — Но где она выучила сандхи, комиссар?
— Это я ее научил, — сказал Гундалину, прежде чем Джеруша сумела подыскать нужный ответ, и обнял Мун за плечи, снова притянув ее к себе и словно пытаясь заслонить собой. — И при всем моем уважении к высокочтимому спикеру я вынужден заявить, что если бы Мун согласилась стать Гундалину-эшкрад, если бы она согласилась стать мне женою, то оказала бы честь всей моей семье!
На сей раз удивлению гостей не было конца; оно, пожалуй, даже граничило с ужасом. Джеруша не сводила с Гундалину глаз.
— ...Отвратительно! — послышался чей-то женский голос.
— Гундалину-эшкрад, — Сайрус неловко попытался сменить тему, — я понимаю, вы подверглись тяжким испытаниям, так что...
Гундалину вздрогнул, чувствуя всеобщую недоброжелательность. Плечи его поникли, однако руки по-прежнему лежали на плечах Мун.
— Да, садху, вы правы, — сказал он извиняющимся тоном. — Но я не желаю слушать, как ее здесь оскорбляют. Она спасла мне жизнь.
— Разумеется. — Сайрус снова улыбнулся. — Но вы ведь не собираетесь жениться на ней?..
— Она любит другого. — Ответ Гундалину звучал так печально, что Мун вывернулась из-под его руки и заглянула ему в глаза.
— Значит, вы бы на ней женились? — снова пошел в атаку спикер. — Что ж, у вас и гордости совсем не осталось? Неужели вы настолько опустились, что не стыдясь говорите подобные вещи! Вы, самоубийца-неудачник! — Это слово в системе понятий Харему означало только одно: «трус».
Гундалину глубоко, со свистом вздохнул и закашлялся.
— Я хотел сохранить свою честь. Не моя вина, что я потерпел неудачу! — Он протянул вперед изрезанные руки.
— Вина всегда лежит на высокорожденном! — Это сказал кто-то из незнакомых Джеруше гостей. — Самоубийца-неудачник не заслуживает права жить дальше.
Достоинство Гундалину было смято, как щит, не выдержавший натиска противника. Он отшатнулся от сказавшего это и уцепился за край стола, словно каждое следующее слово могло сбить его с ног.
— Простите меня, садхану бхаи, за то... что я опозорил свой класс и свою семью. — Он не мог поднять глаз. — Я не заслуживаю ни вашего уважения, ни вашего присутствия здесь. Я заслужил лишь всеобщее порицание. Вы правы: после случившегося я ничуть не лучше раба, бессловесной скотины... — Руки у него дрожали; Джеруша быстро подошла к нему и успела вовремя подхватить, когда он потерял сознание.
— Что с вами, граждане? — бросила она презрительно, через плечо. — Что вам от него нужно? Неужели вы хотите, чтобы он снова вскрыл себе вены? Чтобы оставшаяся у него «честь» на глазах у вас утекла с кровью в эту раковину? — Она только рукой махнула. — Он же ваш соотечественник! Храбрый, порядочный офицер! Он прошел через все круги ада и оказался достаточно силен, чтобы выжить. А вы способны лишь сказать ему на это: «Лучше бы ты умер!»
— Вы родились не на Харему, комиссар, — тихо проговорил Сайрус. — Гундалину... он понимает... но вы, видимо, никогда не сумеете понять!
— Да уж, хвала богам! — Джеруша помогла Гундалину лечь, решив больше не обращать внимания на негодующих высоких гостей, гуськом направившихся к выходу. Она услышала лишь, как спикер громче остальных сказал что-то гнусное в адрес Гундалину, но поняла только последнее слово, обозначавшее самую низшую касту Харему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179