Вы привязались к моим детям… особенно к некоторым из них. Это нормально. Я люблю вас как сына, мой дорогой мальчик. Поэтому я хочу, чтобы вы испытали радость мести за вашего отца.
— Ваше Величество, вы весьма милостивы ко мне.
— И буду еще милостивей. Теперь послушайте меня. Не совершайте необдуманных поступков. Я не хочу, чтобы вы бросили ему вызов. Пусть выстрел, который убьет его, будет произведен неизвестным убийцей.
— Я всегда считал, что его должна застрелить моя мать. Это, по-моему, было бы справедливо. Она — отличный стрелок и…
Катрин помахала рукой.
— Вы слишком молоды, мой дорогой герцог. У вас сохранились мальчишеские представления. Если выстрел не достигнет цели, вспыхнут волнения. Нет, необходимо обойтись одним выстрелом. Не будем устраивать спектакль. Этот человек умеет убегать от своей судьбы. Порой мне кажется, что его оберегают с помощью магии.
— Она не спасет его от моей мести, мадам.
— Нет. Я уверена в этом. Пусть наш разговор останется тайным. Обсудите мои слова только с вашим дядей. Найдите способ спрятать убийцу в одном из ваших домов. Пусть он выстрелит, когда убийца вашего отца будет идти по улице из Лувра. Нам не нужен спектакль. Мы воспользуемся умелым стрелком, а не трусливой герцогиней. Речь идет о жизни и смерти; это не драма, разыгрываемая для развлечения двора. Идите. Когда у вас созреет план, познакомьте меня с ним. Но помните… только после свадьбы. Это ясно?
— Ясно, мадам.
— А теперь возвращайтесь к вашим удовольствиям, и ни слова никому, кроме, разумеется, вашего благородного дяди. Я знаю, что могу доверять вам.
— Ваше Величество может полностью положиться на меня.
Поцеловав ее руку, он удалился. Он был слишком возбужден, чтобы вернуться к Марго. Генрих нашел своего дядю, кардинала Лоррена, и рассказал ему о беседе с королевой-матерью.
Катрин была довольна; женщине со змеиной натурой нравилось продвигаться к осуществлению своих желаний окольными путями.
Жених ехал в Париж в сопровождении свиты; на нем была траурная одежда — со дня загадочной смерти его матери прошло меньше трех месяцев. Однако с уст молодого человека срывались слова гасконской песни.
Девятнадцатилетний юноша был невысок, но хорошо сложен и обладал большой жизненной силой; его манеры отличались смелостью и прямотой, он часто смеялся. Печальные проницательные глаза выдавали характер, следы которого отсутствовали в других частях его лица. В них было нечто глубокое, скрытое в настоящий момент — то, что он не желал показывать миру. Он унаследовал ум матери, но не ее набожность. Он был гугенотом, потому что эту веру исповедовала его мать, но вообще относился к религии скептически. «Похоже, человеку необходимо иметь веру, — говорил он, — и поскольку Господь решил сделать меня гугенотом, пусть так и будет». Но он зевал во время проповедей, а иногда даже храпел. Однажды он спрятался за колонной и, поглощая вишни, стрелял косточками в лицо проповедника.
Приближенные любили его, считали достойным наследником трона. Он держался с ними грубовато, фамильярно; он мог легко заплакать или рассмеяться, но в его чувствах не было глубины. Насмешливые глаза скрывали истинные эмоции; когда он плакал, было заметно, что он уже справился с горем.
Он так часто вступал в новые любовные связи, что прославился этим даже в стране, где распутство считалось нормой. Он был воспитан рассудительной, практичной матерью, которая не хотела, чтобы он подражал изысканным манерам принцев Валуа. Его поведение отличалось грубоватостью, он уделял мало внимания своей внешности; он был счастлив в крестьянской избе так же, как и в королевском дворце, если его развлекала там жена или дочь простолюдина.
Он ехал в Париж, соблазняя по дороге женщин Оверна и Бурбоннэ, Бургундии и Орлеана.
Он думал о своем скором бракосочетании с принцессой Маргаритой. Он знал с детства, что эта свадьба, вероятно, состоится, поскольку о ней договорился Генрих Второй, когда Наваррцу было два года. Генрих Наваррский считал этот союз хорошим. Мать желала его заключения, потому что он приближал Генриха к трону. Наваррец пожимал плечами, думая о троне Франции. Слишком много людей стояли между ним и Генрихом; среди них были Генрих Анжуйский и Франциск Аленсонский, не говоря уже о детях, которые могли появиться у этих мужчин. Жена Карла вынашивала ребенка. Наваррец сомневался в том, что французскому королю удается наслаждаться жизнью; именно к этому стремился Генрих Наваррский.
И все же бракосочетание было подготовлено. Марго всегда проявляла враждебность к Генриху, но какое ему до этого дело? Нужно ли ему что-нибудь от жены, если он может без усилий найти много других женщин, готовых ублажать его? Он охотно предоставит Марго возможность предаваться романам и сделает так, чтобы она не мешала ему заниматься тем же.
Когда стало известно, что ему предстоит поехать в Париж, Генриху пришлось выслушать немало предостережений, «Помните о том, что случилось с вашей матерью, — говорили ему. — Она отправилась в столицу и не вернулась оттуда». Люди не понимали, что его не слишком пугали опасности, что он с радостью предвкушал участие в придворных интригах. Смерть матери потрясла Генриха; он горько плакал, услышав новость, но вскоре обнаружил, что думает об обретенной свободе даже тогда, когда его душат слезы. Он всегда считал мать доброй, порядочной женщиной и стыдился своей нынешней неспособности любить ее. Он считал Жанну святой; сам же он был в душе язычником. Мать разочаровалась бы в нем, если бы прожила дольше, потому что он не мог стать благочестивым гугенотом, которым она пыталась сделать его. Ее смерть принесла ему не только свободу; он стал важной персоной. Принц Наварры превратился в короля. Исчезли досадные ограничения, проповеди матери; он был теперь сам себе хозяин. Это чувство — самое приятное для здорового девятнадцатилетнего мужчины, пользующегося успехом у женщин.
Он ехал, напевая гасконскую песню; периодически кто-то из друзей предостерегал его шепотом, но от этого он лишь испытывал приятное волнение. Он жаждал приключений и интриг.
Когда он со своей свитой оказался возле Парижа, его встретил сам король Карл. Молодой король Наварры был польщен тем, что Карл обнял его, назвал своим братом, продемонстрировал дружеское расположение.
Вместе с королевской кавалькадой приехала королева-мать; она нежно обняла гостя, сказала, что рада видеть его снова, участливо коснулась черного рукава Генриха; ее опущенные глаза выражали скорбь по поводу кончины Жанны.
Но больше, чем королевское радушие, Наваррца обрадовали дамы, сопровождавшие королеву-мать. Он никогда не видел так много красавиц одновременно. Каждая из этих женщин могла потрясти его своим очарованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Ваше Величество, вы весьма милостивы ко мне.
— И буду еще милостивей. Теперь послушайте меня. Не совершайте необдуманных поступков. Я не хочу, чтобы вы бросили ему вызов. Пусть выстрел, который убьет его, будет произведен неизвестным убийцей.
— Я всегда считал, что его должна застрелить моя мать. Это, по-моему, было бы справедливо. Она — отличный стрелок и…
Катрин помахала рукой.
— Вы слишком молоды, мой дорогой герцог. У вас сохранились мальчишеские представления. Если выстрел не достигнет цели, вспыхнут волнения. Нет, необходимо обойтись одним выстрелом. Не будем устраивать спектакль. Этот человек умеет убегать от своей судьбы. Порой мне кажется, что его оберегают с помощью магии.
— Она не спасет его от моей мести, мадам.
— Нет. Я уверена в этом. Пусть наш разговор останется тайным. Обсудите мои слова только с вашим дядей. Найдите способ спрятать убийцу в одном из ваших домов. Пусть он выстрелит, когда убийца вашего отца будет идти по улице из Лувра. Нам не нужен спектакль. Мы воспользуемся умелым стрелком, а не трусливой герцогиней. Речь идет о жизни и смерти; это не драма, разыгрываемая для развлечения двора. Идите. Когда у вас созреет план, познакомьте меня с ним. Но помните… только после свадьбы. Это ясно?
— Ясно, мадам.
— А теперь возвращайтесь к вашим удовольствиям, и ни слова никому, кроме, разумеется, вашего благородного дяди. Я знаю, что могу доверять вам.
— Ваше Величество может полностью положиться на меня.
Поцеловав ее руку, он удалился. Он был слишком возбужден, чтобы вернуться к Марго. Генрих нашел своего дядю, кардинала Лоррена, и рассказал ему о беседе с королевой-матерью.
Катрин была довольна; женщине со змеиной натурой нравилось продвигаться к осуществлению своих желаний окольными путями.
Жених ехал в Париж в сопровождении свиты; на нем была траурная одежда — со дня загадочной смерти его матери прошло меньше трех месяцев. Однако с уст молодого человека срывались слова гасконской песни.
Девятнадцатилетний юноша был невысок, но хорошо сложен и обладал большой жизненной силой; его манеры отличались смелостью и прямотой, он часто смеялся. Печальные проницательные глаза выдавали характер, следы которого отсутствовали в других частях его лица. В них было нечто глубокое, скрытое в настоящий момент — то, что он не желал показывать миру. Он унаследовал ум матери, но не ее набожность. Он был гугенотом, потому что эту веру исповедовала его мать, но вообще относился к религии скептически. «Похоже, человеку необходимо иметь веру, — говорил он, — и поскольку Господь решил сделать меня гугенотом, пусть так и будет». Но он зевал во время проповедей, а иногда даже храпел. Однажды он спрятался за колонной и, поглощая вишни, стрелял косточками в лицо проповедника.
Приближенные любили его, считали достойным наследником трона. Он держался с ними грубовато, фамильярно; он мог легко заплакать или рассмеяться, но в его чувствах не было глубины. Насмешливые глаза скрывали истинные эмоции; когда он плакал, было заметно, что он уже справился с горем.
Он так часто вступал в новые любовные связи, что прославился этим даже в стране, где распутство считалось нормой. Он был воспитан рассудительной, практичной матерью, которая не хотела, чтобы он подражал изысканным манерам принцев Валуа. Его поведение отличалось грубоватостью, он уделял мало внимания своей внешности; он был счастлив в крестьянской избе так же, как и в королевском дворце, если его развлекала там жена или дочь простолюдина.
Он ехал в Париж, соблазняя по дороге женщин Оверна и Бурбоннэ, Бургундии и Орлеана.
Он думал о своем скором бракосочетании с принцессой Маргаритой. Он знал с детства, что эта свадьба, вероятно, состоится, поскольку о ней договорился Генрих Второй, когда Наваррцу было два года. Генрих Наваррский считал этот союз хорошим. Мать желала его заключения, потому что он приближал Генриха к трону. Наваррец пожимал плечами, думая о троне Франции. Слишком много людей стояли между ним и Генрихом; среди них были Генрих Анжуйский и Франциск Аленсонский, не говоря уже о детях, которые могли появиться у этих мужчин. Жена Карла вынашивала ребенка. Наваррец сомневался в том, что французскому королю удается наслаждаться жизнью; именно к этому стремился Генрих Наваррский.
И все же бракосочетание было подготовлено. Марго всегда проявляла враждебность к Генриху, но какое ему до этого дело? Нужно ли ему что-нибудь от жены, если он может без усилий найти много других женщин, готовых ублажать его? Он охотно предоставит Марго возможность предаваться романам и сделает так, чтобы она не мешала ему заниматься тем же.
Когда стало известно, что ему предстоит поехать в Париж, Генриху пришлось выслушать немало предостережений, «Помните о том, что случилось с вашей матерью, — говорили ему. — Она отправилась в столицу и не вернулась оттуда». Люди не понимали, что его не слишком пугали опасности, что он с радостью предвкушал участие в придворных интригах. Смерть матери потрясла Генриха; он горько плакал, услышав новость, но вскоре обнаружил, что думает об обретенной свободе даже тогда, когда его душат слезы. Он всегда считал мать доброй, порядочной женщиной и стыдился своей нынешней неспособности любить ее. Он считал Жанну святой; сам же он был в душе язычником. Мать разочаровалась бы в нем, если бы прожила дольше, потому что он не мог стать благочестивым гугенотом, которым она пыталась сделать его. Ее смерть принесла ему не только свободу; он стал важной персоной. Принц Наварры превратился в короля. Исчезли досадные ограничения, проповеди матери; он был теперь сам себе хозяин. Это чувство — самое приятное для здорового девятнадцатилетнего мужчины, пользующегося успехом у женщин.
Он ехал, напевая гасконскую песню; периодически кто-то из друзей предостерегал его шепотом, но от этого он лишь испытывал приятное волнение. Он жаждал приключений и интриг.
Когда он со своей свитой оказался возле Парижа, его встретил сам король Карл. Молодой король Наварры был польщен тем, что Карл обнял его, назвал своим братом, продемонстрировал дружеское расположение.
Вместе с королевской кавалькадой приехала королева-мать; она нежно обняла гостя, сказала, что рада видеть его снова, участливо коснулась черного рукава Генриха; ее опущенные глаза выражали скорбь по поводу кончины Жанны.
Но больше, чем королевское радушие, Наваррца обрадовали дамы, сопровождавшие королеву-мать. Он никогда не видел так много красавиц одновременно. Каждая из этих женщин могла потрясти его своим очарованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102