никто даже не приписывал ее королю.
На юге события развивались не столь успешно для Генриха Валуа. Вопреки советам Гиза и матери, король доверил командование южной армией Жуаезу; счастливый фаворит и молодожен мечтал о воинской славе. Он плакал и умолял короля поставить его во главе армии; при этом он был так обаятелен и нежен, что король не смог отказать ему. Получив в свое распоряжение шесть тысяч пехотинцев, две тысячи всадников и шесть пушек, Жуаез отправился в Жиронду навстречу маленькой армии, возглавляемой королем Наварры.
Кое-кто из гугенотов, входивших в состав этого крошечного войска, затрепетал при мысли о могучей армии, собравшейся напасть на них. Но, когда Генрих Наваррский узнал, кто командует вражескими силами, он громко рассмеялся.
Перед сражением он обратился к войскам в своей грубоватой беарнской манере, которая могла оскорбить слух воспитанных дам, но вселяла мужество в солдат, идущих в бой.
— Мои друзья, вас ждет противник, весьма непохожий на ваших прежних жертв. Это молодожен, сундуки которого еще набиты приданым. Неужто вы опозоритесь перед смазливым танцором и его милашками! Нет! Они — наши! Я вижу ваш энтузиазм и уверен в победе.
Он посмотрел на горящие лица людей, озаренные лучами восходящего солнца. Они побьют танцора, сколько бы пушек он не выставил против их двух орудий.
Наваррец чувствовал, что люди в преддверье битвы нуждаются в духовной поддержке Господа.
— Мои друзья, — произнес он под конец, — все в руках Божьих. Давайте прочитаем двадцать четвертый стих из стопятнадцатого псалма.
Сквозь утренний воздух зазвучали голоса:
— Мы радуемся дню, дарованному нам Господом…
Солнце появилось над горизонтом; прежде чем оно поднялось высоко в небо, Наваррец, потеряв двадцать пять человек, вывел из строя три тысячи вражеских солдат.
Растерянный Жуаез оказался в кольце гугенотов и понял, что они узнали его. Недавно покинувший двор, он решил, что его красота подействовала на этих людей, как она действовала на других; но эти воины не увидели хорошенького фаворита — перед ними находился их враг, грешник, толкавший короля на экстравагантные безумства.
— Господа, не убивайте меня! — закричал в страхе Жуаез. — Вы можете взять меня в плен и получить выкуп размером в сто тысяч крон. Король заплатит вам эту сумму, уверяю вас.
После секундной паузы прогремел выстрел. Жуаез в изумлении округлил свои красивые глаза и, обливаясь кровью, упал на траву.
Это была величайшая победа, одержанная гугенотами; все знали, что они обязаны ею качествам их лидера, которого люди считали почти гениальным. Королевская армия была весьма сильной; несмотря на то что ею командовал Жуаез, только военное искусство Наваррца позволило одержать победу. Легкомысленный повеса преодолел лень, оказался выдающимся солдатом; беспечный шутник был великим королем.
На самом деле характер короля Наварры со временем менялся. В отдельных случаях Генрих был отличным лидером, но вскоре снова превращался в человека, которого все хорошо знали. Он был весьма разным, обладал странной и сложной натурой. Неотесанный беарнец с грубыми манерами не любил смотреть на чужие страдания; они приносили ему большую боль, чем кому-либо; однако чувства страха и ужаса, вызванные ими, были весьма быстротечными и иногда проходили быстрее, чем он успевал что-то срочно предпринять. Сейчас он испытывал их, глядя на усеянное убитыми поле брани, и утратил ощущение торжества. Его люди радовались победе, а он оплакивал погибших. Он был великим солдатом, ненавидевшим войну, грубым, похотливым человеком, вселявшим ужас в души врагов, а в следующий момент мог резко измениться и, намного опережая свое время, испытывать отвращение к жестокости и страданиям. Он не получал удовольствия от праздничного пира, устроенного в честь победы; он приказал обращаться уважительно с пленными и максимально облегчить участь раненых.
Он знал, что не только выиграл важное сражение, но и одержал моральную победу. Пока люди были опьянены победой, он мог двигаться дальше, потому что сейчас его армия была готова сразиться с кем угодно — даже с Генрихом де Гизом.
Но этот новый король Наварры внезапно превратился в прежнего Генриха — он снова стал рабом плотского желания. Он хотел Корисанду. Заниматься любовью приятнее, чем убивать; любезничать с красивой женщиной нравилось Генриху гораздо больше, чем созерцать трупы на поле брани. Он был великим солдатом, но еще более великим любовником; если первое призвание давало ему короткий триумф, то последнее обещало не потерять своего очарования до конца его жизни — Генрих чувствовал это.
Пренебрегая возможностями, завоеванными в сражении, он решил забыть о войне и вернуться к Корисанде.
Война продолжалась; кое-где во Франции имели место перемирия, в других районах грохотали пушки. Подавленный горем король Франции нуждался в новых развлечениях — только они могли помочь ему пережить утрату Жуаеза. Вся страна — католики и гугеноты — восстала против невероятных экстравагантностей короля. На средства, расходуемые на содержание его птиц и собак, с учетом жалованья слуг, ухаживавших исключительно за живностью, можно было прокормить город. Он платил огромные деньги за картины лучших художников, а затем обрезал их по своему вкусу и обклеивал ими стены. Он наслаждался роскошью и комфортом, соответствовавшими его положению, и пренебрегал своими обязанностями.
Сорбонна тайно проголосовала за то, чтобы корону забрали у короля, недостойного носить ее. Гиз совершил поездку в Рим, чтобы посовещаться с кардиналом Пеллеве, поддерживавшим его притязания на трон. Эти два события привели к третьему: Лига предъявила королю ультиматум. Он должен ввести во Франции инквизицию и принять все необходимые меры для подавления активности гугенотов.
Дерзость Лиги возмутила короля. Катрин умоляла его попросить у Лиги время для обдумывания этого предложения. Сама она тайно дала знать Гизу, что работает на него и Лигу, что готова любыми средствами повлиять на короля, чтобы он выполнил требования возглавляемой герцогом организации.
В ту пору Катрин мучали одышка и приступы тошноты, ревматизм едва позволял ей ходить; она страдала от подагры; именно сейчас, когда она особенно сильно нуждалась в крепком здоровье, оно впервые в жизни начало подводить ее. Катрин приближалась к своему шестидесятилетию; это был немалый возраст, ко ее мозг по-прежнему работал отменно, она проклинала дряхлеющее тело. Ее шпионы работали хуже, чем раньше; это происходило потому, что она сама сдавала. Она уже не была энергичной королевой-матерью, носившейся по дворцу, открывавшей тайными ключами двери и застававшей людей в самые неподходящие моменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
На юге события развивались не столь успешно для Генриха Валуа. Вопреки советам Гиза и матери, король доверил командование южной армией Жуаезу; счастливый фаворит и молодожен мечтал о воинской славе. Он плакал и умолял короля поставить его во главе армии; при этом он был так обаятелен и нежен, что король не смог отказать ему. Получив в свое распоряжение шесть тысяч пехотинцев, две тысячи всадников и шесть пушек, Жуаез отправился в Жиронду навстречу маленькой армии, возглавляемой королем Наварры.
Кое-кто из гугенотов, входивших в состав этого крошечного войска, затрепетал при мысли о могучей армии, собравшейся напасть на них. Но, когда Генрих Наваррский узнал, кто командует вражескими силами, он громко рассмеялся.
Перед сражением он обратился к войскам в своей грубоватой беарнской манере, которая могла оскорбить слух воспитанных дам, но вселяла мужество в солдат, идущих в бой.
— Мои друзья, вас ждет противник, весьма непохожий на ваших прежних жертв. Это молодожен, сундуки которого еще набиты приданым. Неужто вы опозоритесь перед смазливым танцором и его милашками! Нет! Они — наши! Я вижу ваш энтузиазм и уверен в победе.
Он посмотрел на горящие лица людей, озаренные лучами восходящего солнца. Они побьют танцора, сколько бы пушек он не выставил против их двух орудий.
Наваррец чувствовал, что люди в преддверье битвы нуждаются в духовной поддержке Господа.
— Мои друзья, — произнес он под конец, — все в руках Божьих. Давайте прочитаем двадцать четвертый стих из стопятнадцатого псалма.
Сквозь утренний воздух зазвучали голоса:
— Мы радуемся дню, дарованному нам Господом…
Солнце появилось над горизонтом; прежде чем оно поднялось высоко в небо, Наваррец, потеряв двадцать пять человек, вывел из строя три тысячи вражеских солдат.
Растерянный Жуаез оказался в кольце гугенотов и понял, что они узнали его. Недавно покинувший двор, он решил, что его красота подействовала на этих людей, как она действовала на других; но эти воины не увидели хорошенького фаворита — перед ними находился их враг, грешник, толкавший короля на экстравагантные безумства.
— Господа, не убивайте меня! — закричал в страхе Жуаез. — Вы можете взять меня в плен и получить выкуп размером в сто тысяч крон. Король заплатит вам эту сумму, уверяю вас.
После секундной паузы прогремел выстрел. Жуаез в изумлении округлил свои красивые глаза и, обливаясь кровью, упал на траву.
Это была величайшая победа, одержанная гугенотами; все знали, что они обязаны ею качествам их лидера, которого люди считали почти гениальным. Королевская армия была весьма сильной; несмотря на то что ею командовал Жуаез, только военное искусство Наваррца позволило одержать победу. Легкомысленный повеса преодолел лень, оказался выдающимся солдатом; беспечный шутник был великим королем.
На самом деле характер короля Наварры со временем менялся. В отдельных случаях Генрих был отличным лидером, но вскоре снова превращался в человека, которого все хорошо знали. Он был весьма разным, обладал странной и сложной натурой. Неотесанный беарнец с грубыми манерами не любил смотреть на чужие страдания; они приносили ему большую боль, чем кому-либо; однако чувства страха и ужаса, вызванные ими, были весьма быстротечными и иногда проходили быстрее, чем он успевал что-то срочно предпринять. Сейчас он испытывал их, глядя на усеянное убитыми поле брани, и утратил ощущение торжества. Его люди радовались победе, а он оплакивал погибших. Он был великим солдатом, ненавидевшим войну, грубым, похотливым человеком, вселявшим ужас в души врагов, а в следующий момент мог резко измениться и, намного опережая свое время, испытывать отвращение к жестокости и страданиям. Он не получал удовольствия от праздничного пира, устроенного в честь победы; он приказал обращаться уважительно с пленными и максимально облегчить участь раненых.
Он знал, что не только выиграл важное сражение, но и одержал моральную победу. Пока люди были опьянены победой, он мог двигаться дальше, потому что сейчас его армия была готова сразиться с кем угодно — даже с Генрихом де Гизом.
Но этот новый король Наварры внезапно превратился в прежнего Генриха — он снова стал рабом плотского желания. Он хотел Корисанду. Заниматься любовью приятнее, чем убивать; любезничать с красивой женщиной нравилось Генриху гораздо больше, чем созерцать трупы на поле брани. Он был великим солдатом, но еще более великим любовником; если первое призвание давало ему короткий триумф, то последнее обещало не потерять своего очарования до конца его жизни — Генрих чувствовал это.
Пренебрегая возможностями, завоеванными в сражении, он решил забыть о войне и вернуться к Корисанде.
Война продолжалась; кое-где во Франции имели место перемирия, в других районах грохотали пушки. Подавленный горем король Франции нуждался в новых развлечениях — только они могли помочь ему пережить утрату Жуаеза. Вся страна — католики и гугеноты — восстала против невероятных экстравагантностей короля. На средства, расходуемые на содержание его птиц и собак, с учетом жалованья слуг, ухаживавших исключительно за живностью, можно было прокормить город. Он платил огромные деньги за картины лучших художников, а затем обрезал их по своему вкусу и обклеивал ими стены. Он наслаждался роскошью и комфортом, соответствовавшими его положению, и пренебрегал своими обязанностями.
Сорбонна тайно проголосовала за то, чтобы корону забрали у короля, недостойного носить ее. Гиз совершил поездку в Рим, чтобы посовещаться с кардиналом Пеллеве, поддерживавшим его притязания на трон. Эти два события привели к третьему: Лига предъявила королю ультиматум. Он должен ввести во Франции инквизицию и принять все необходимые меры для подавления активности гугенотов.
Дерзость Лиги возмутила короля. Катрин умоляла его попросить у Лиги время для обдумывания этого предложения. Сама она тайно дала знать Гизу, что работает на него и Лигу, что готова любыми средствами повлиять на короля, чтобы он выполнил требования возглавляемой герцогом организации.
В ту пору Катрин мучали одышка и приступы тошноты, ревматизм едва позволял ей ходить; она страдала от подагры; именно сейчас, когда она особенно сильно нуждалась в крепком здоровье, оно впервые в жизни начало подводить ее. Катрин приближалась к своему шестидесятилетию; это был немалый возраст, ко ее мозг по-прежнему работал отменно, она проклинала дряхлеющее тело. Ее шпионы работали хуже, чем раньше; это происходило потому, что она сама сдавала. Она уже не была энергичной королевой-матерью, носившейся по дворцу, открывавшей тайными ключами двери и застававшей людей в самые неподходящие моменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102