Я пришла побеседовать с тобой. Я обеспокоена. Очень скоро в Париж прибудет Колиньи.
— Это меня радует, — сказал Карл.
Катрин улыбнулась.
— Он коварен, этот адмирал.
Она сложила ладони вместе и благочестиво воздела глаза к потолку.
— Он такой добрый! Такой набожный! Он весьма умен. Религиозность Колиньи обманчива.
— Обманчива, мадам?
— Конечно. Он говорит о вере, замышляя кровопролитие.
— Ты ошибаешься. Когда адмирал говорит о Боге, он думает о Боге.
— Он заметил доброту короля и использует твое расположение к нему.
— Я всегда ощущал его расположение ко мне.
— Мой дорогой сын, это ты можешь проявлять расположение к своим подданным. Они же обязаны служить тебе.
Король вспыхнул; Катрин всегда умела заставить его почувствовать себя глупцом, маленьким мальчиком, во всем зависевшим от матери.
— Я пришла поговорить об этом человеке, — сказала Катрин, — потому что скоро он постарается снова очаровать тебя. Мой сын, ты должен видеть все очень ясно. Ты уже не мальчик. Ты — мужчина и король великой страны. Ты хочешь втянуть ее в войну с Испанией?
— Я ненавижу войну, — мрачно сказал король.
— Однако ты поощряешь тех, кто готовит ее. Ты отдаешь свое королевство, себя и твоих родных во власть господина де Колиньи.
— Неправда. Я хочу мира… мира… мира…
Она пугала его. В обществе Катрин он вспоминал сцены из детства, когда Катрин говорила с ним, как сейчас, отпустив всех его приближенных; она описывала ему камеры пыток и мучения, которым подвергались беззащитные мужчины и женщины по воле могущественных людей. Он не мог прогнать из головы мысли о крови, дыбе, раздробленных конечностях. Мысли о крови всегда вызывали у него тошноту, чувство страха, доводили до безумия. Охваченный безумием, он желал увидеть ее. Мать умела довести его до потери рассудка с большей легкостью, чем воспитатели-итальянцы, которых она приставила к нему. Чувствуя приближение приступа, он должен изо всех сил отгонять его от себя.
— Ты хочешь мира, — сказала она. — Но что ты делаешь ради него? Ты тайно совещаешься с человеком, жаждущим войны.
— Нет! Нет! Нет!
— Да. Разве ты не совещался тайно с адмиралом?
Катрин встала и замерла над Карлом; он видел лишь ее сверкающие выпученные глаза.
— Я… я встречался с ним, — сказал король.
— И будешь делать это снова?
— Да. Нет… нет. Не буду.
Он опустил взгляд, пытаясь спрятаться от гипнотизирующих глаз матери.
— Если я пожелаю встретиться с любым из моих подданных, я сделаю это, — мрачно произнес Карл.
Эти слова прозвучали из уст короля, и Катрин встревожила подобная демонстрация силы. Он завел себе слишком много друзей-гугенотов. Следовало убить как можно быстрее Колиньи, а также Телиньи, Конде и Ларошфуко. Наибольшая опасность исходила от адмирала.
Катрин сменила тон; закрыв лицо руками, она печально промолвила:
— Могла ли я думать, что ты так отблагодаришь меня за все тревоги, выпадающие на мою долю, пока я растила тебя и охраняла корону, которой в равной степени пытались завладеть католики и гугеноты? Ты скрываешься от меня, твоей матери, чтобы держать совет с твоими врагами! Если ты намерен бороться против меня, скажи мне об этом, и я вернусь на мою родину. Твой брат тоже должен уехать со мной, поскольку он посвятил свою жизнь охране твоей; дай ему время скрыться от врагов, которым ты собираешься отдать Францию.
Она горестно усмехнулась.
— Гугенотам, которые говорят о войне с Испанией, а на самом деле хотят лишь войны во Франции и гибели нашей страны, чтобы процветать на ее руинах.
— Ты не должна покидать Францию, — сказал он.
— Что еще мне остается делать? Что касается тебя, то когда ты окажешься в камере пыток, когда тебя бросят гнить в темницу или даже казнят на площади Мятежников…
— Что ты хочешь сказать?
— Неужели ты думаешь, что тебя захотят оставить в живых?
Она подняла свои большие глаза и посмотрела на сына. Хотя Карл не верил в то, что она покинет Францию, и знал, что его брат, герцог Анжуйский, всегда действовал лишь в личных интересах, он странным образом, как и много раз в прошлом, поддавался гипнозу матери. Поняв, что ее сын уже не легко поддающийся влиянию мальчик, Катрин не хотела давить на него слишком сильно; сейчас она стремилась лишь посеять в душе сына недоверие к адмиралу.
Она взяла его руку и поцеловала ее.
— Дорогой сын, знай следующее: все, что я делаю и говорю, служит твоим интересам. Я не прошу тебя изгнать адмирала со двора. Вовсе нет. Принимай его здесь. Тогда тебе будет легче раскрыть истинную натуру Колиньи. О, он околдовал тебя. Это понятно. Он очаровал многих до тебя. Я лишь прошу, чтобы ты сохранял бдительность, не был слишком доверчивым. Разве я не права, делая это?
— Ты, как всегда, права, — медленно произнес король. — Обещаю тебе не быть слишком доверчивым.
— А что, если, мой дорогой сын, ты обнаружишь возле себя предателей, интригующих против тебя, добивающихся твоей гибели?
Король закусил губу; его глаза налились кровью.
— Тогда, — яростно произнес он, теребя пальцами камзол, — тогда, мадам, я безжалостно расправлюсь с ними… будьте спокойны… безжалостно!
Он произнес это, почти визжа, и Катрин улыбнулась, уверенная в том, что она добилась своей цели.
Герцог Аленсонский закончил играть в мяч и вернулся в свои покои, чтобы предаться мрачным раздумьям о будущем.
Он испытывал сильное разочарование, не представлял себе судьбы хуже своей. Родиться четвертым сыном короля! Несколько человек стояли между ним и троном, о котором он страстно мечтал.
Он был печален, потому что считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо. Эркюль, младший сын короля, был когда-то хорошеньким, испорченным мальчиком, его баловали все, кроме матери. В четыре года он заболел оспой, и его нежная кожа покрылась щербинками. Он уступал своим братьям в росте, был приземистым, коренастым. При дворе говорили, что он — истинный итальянец; это означало, что он не нравится французам. Но кто из его братьев был им по вкусу? Болезненный Франциск? Нет, они презирали его. Любили ли безумного Карла? Несомненно, нет. Надушенного, элегантного Генриха? Тоже нет. Его люди ненавидели особенно сильно. Тогда почему им не любить Франциска Аленсонского? Он сменил имя «Эркюль», когда умер его старший брат. Эркюль тогда испытывал бурную радость; короля звали Франциск. Но мать с циничной усмешкой заявила, что «Эркюль» — неподходящее имя для его маленького сына. Он возненавидел Катрин за это; но он недолюбливал ее и за многое другое. Почему народу Франции не принять нового Франциска в качестве своего короля?
Он подумал о браке с английской королевой, который ему предлагали заключить; эти мысли пробудили в нем гнев. Он не выносил насмешек; он знал, что придворные часто ухмыляются за его спиной, обсуждая эту женитьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Это меня радует, — сказал Карл.
Катрин улыбнулась.
— Он коварен, этот адмирал.
Она сложила ладони вместе и благочестиво воздела глаза к потолку.
— Он такой добрый! Такой набожный! Он весьма умен. Религиозность Колиньи обманчива.
— Обманчива, мадам?
— Конечно. Он говорит о вере, замышляя кровопролитие.
— Ты ошибаешься. Когда адмирал говорит о Боге, он думает о Боге.
— Он заметил доброту короля и использует твое расположение к нему.
— Я всегда ощущал его расположение ко мне.
— Мой дорогой сын, это ты можешь проявлять расположение к своим подданным. Они же обязаны служить тебе.
Король вспыхнул; Катрин всегда умела заставить его почувствовать себя глупцом, маленьким мальчиком, во всем зависевшим от матери.
— Я пришла поговорить об этом человеке, — сказала Катрин, — потому что скоро он постарается снова очаровать тебя. Мой сын, ты должен видеть все очень ясно. Ты уже не мальчик. Ты — мужчина и король великой страны. Ты хочешь втянуть ее в войну с Испанией?
— Я ненавижу войну, — мрачно сказал король.
— Однако ты поощряешь тех, кто готовит ее. Ты отдаешь свое королевство, себя и твоих родных во власть господина де Колиньи.
— Неправда. Я хочу мира… мира… мира…
Она пугала его. В обществе Катрин он вспоминал сцены из детства, когда Катрин говорила с ним, как сейчас, отпустив всех его приближенных; она описывала ему камеры пыток и мучения, которым подвергались беззащитные мужчины и женщины по воле могущественных людей. Он не мог прогнать из головы мысли о крови, дыбе, раздробленных конечностях. Мысли о крови всегда вызывали у него тошноту, чувство страха, доводили до безумия. Охваченный безумием, он желал увидеть ее. Мать умела довести его до потери рассудка с большей легкостью, чем воспитатели-итальянцы, которых она приставила к нему. Чувствуя приближение приступа, он должен изо всех сил отгонять его от себя.
— Ты хочешь мира, — сказала она. — Но что ты делаешь ради него? Ты тайно совещаешься с человеком, жаждущим войны.
— Нет! Нет! Нет!
— Да. Разве ты не совещался тайно с адмиралом?
Катрин встала и замерла над Карлом; он видел лишь ее сверкающие выпученные глаза.
— Я… я встречался с ним, — сказал король.
— И будешь делать это снова?
— Да. Нет… нет. Не буду.
Он опустил взгляд, пытаясь спрятаться от гипнотизирующих глаз матери.
— Если я пожелаю встретиться с любым из моих подданных, я сделаю это, — мрачно произнес Карл.
Эти слова прозвучали из уст короля, и Катрин встревожила подобная демонстрация силы. Он завел себе слишком много друзей-гугенотов. Следовало убить как можно быстрее Колиньи, а также Телиньи, Конде и Ларошфуко. Наибольшая опасность исходила от адмирала.
Катрин сменила тон; закрыв лицо руками, она печально промолвила:
— Могла ли я думать, что ты так отблагодаришь меня за все тревоги, выпадающие на мою долю, пока я растила тебя и охраняла корону, которой в равной степени пытались завладеть католики и гугеноты? Ты скрываешься от меня, твоей матери, чтобы держать совет с твоими врагами! Если ты намерен бороться против меня, скажи мне об этом, и я вернусь на мою родину. Твой брат тоже должен уехать со мной, поскольку он посвятил свою жизнь охране твоей; дай ему время скрыться от врагов, которым ты собираешься отдать Францию.
Она горестно усмехнулась.
— Гугенотам, которые говорят о войне с Испанией, а на самом деле хотят лишь войны во Франции и гибели нашей страны, чтобы процветать на ее руинах.
— Ты не должна покидать Францию, — сказал он.
— Что еще мне остается делать? Что касается тебя, то когда ты окажешься в камере пыток, когда тебя бросят гнить в темницу или даже казнят на площади Мятежников…
— Что ты хочешь сказать?
— Неужели ты думаешь, что тебя захотят оставить в живых?
Она подняла свои большие глаза и посмотрела на сына. Хотя Карл не верил в то, что она покинет Францию, и знал, что его брат, герцог Анжуйский, всегда действовал лишь в личных интересах, он странным образом, как и много раз в прошлом, поддавался гипнозу матери. Поняв, что ее сын уже не легко поддающийся влиянию мальчик, Катрин не хотела давить на него слишком сильно; сейчас она стремилась лишь посеять в душе сына недоверие к адмиралу.
Она взяла его руку и поцеловала ее.
— Дорогой сын, знай следующее: все, что я делаю и говорю, служит твоим интересам. Я не прошу тебя изгнать адмирала со двора. Вовсе нет. Принимай его здесь. Тогда тебе будет легче раскрыть истинную натуру Колиньи. О, он околдовал тебя. Это понятно. Он очаровал многих до тебя. Я лишь прошу, чтобы ты сохранял бдительность, не был слишком доверчивым. Разве я не права, делая это?
— Ты, как всегда, права, — медленно произнес король. — Обещаю тебе не быть слишком доверчивым.
— А что, если, мой дорогой сын, ты обнаружишь возле себя предателей, интригующих против тебя, добивающихся твоей гибели?
Король закусил губу; его глаза налились кровью.
— Тогда, — яростно произнес он, теребя пальцами камзол, — тогда, мадам, я безжалостно расправлюсь с ними… будьте спокойны… безжалостно!
Он произнес это, почти визжа, и Катрин улыбнулась, уверенная в том, что она добилась своей цели.
Герцог Аленсонский закончил играть в мяч и вернулся в свои покои, чтобы предаться мрачным раздумьям о будущем.
Он испытывал сильное разочарование, не представлял себе судьбы хуже своей. Родиться четвертым сыном короля! Несколько человек стояли между ним и троном, о котором он страстно мечтал.
Он был печален, потому что считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо. Эркюль, младший сын короля, был когда-то хорошеньким, испорченным мальчиком, его баловали все, кроме матери. В четыре года он заболел оспой, и его нежная кожа покрылась щербинками. Он уступал своим братьям в росте, был приземистым, коренастым. При дворе говорили, что он — истинный итальянец; это означало, что он не нравится французам. Но кто из его братьев был им по вкусу? Болезненный Франциск? Нет, они презирали его. Любили ли безумного Карла? Несомненно, нет. Надушенного, элегантного Генриха? Тоже нет. Его люди ненавидели особенно сильно. Тогда почему им не любить Франциска Аленсонского? Он сменил имя «Эркюль», когда умер его старший брат. Эркюль тогда испытывал бурную радость; короля звали Франциск. Но мать с циничной усмешкой заявила, что «Эркюль» — неподходящее имя для его маленького сына. Он возненавидел Катрин за это; но он недолюбливал ее и за многое другое. Почему народу Франции не принять нового Франциска в качестве своего короля?
Он подумал о браке с английской королевой, который ему предлагали заключить; эти мысли пробудили в нем гнев. Он не выносил насмешек; он знал, что придворные часто ухмыляются за его спиной, обсуждая эту женитьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102