Вы поняли меня, мисс Лейн? Вы будете есть с ним, принимать душ с ним, спать с ним и трахаться с ним.
Я открыла рот, чтобы сказать, что мне не только не с кем заниматься упомянутым последним пунктом, но я и не использую этого слова для обозначения процесса и мне не нравится, что он произносит это слово, но тут мой угол зрения внезапно сместился.
Я не знаю, шевельнулся ли Серый Человек до того, как Бэрронс вонзил наконечник копья ему в живот, или после, но что-то мокрое внезапно обдало меня с головы до пят, а мои волосы вдруг оказались на свободе. Я упала на колени, и перед глазами возникло очень много тротуара.
Серый Человек рухнул рядом со мной. Я тут же начала отползать от него, все еще на четвереньках. Из глубокой раны на его животе лилась та же серо-зеленая жидкость, которой были перепачканы моя блузка, юбка и голые ноги. Невидимый перевел взгляд с Бэрронса на наконечник копья - снова наполовину торчащий из того, что было моей любимой сумочкой и могло бы ею остаться, если бы не текущая через край слизистая дрянь, - и глаза монстра светились недоверием, ненавистью, яростью.
Думаю, ярость относилась к Бэрронсу, однако последние слова были обращены ко мне:
- Гроссмейстер вернулся, ты, глупая сучка, и он сделает с тобой то же, что сделал с последней маленькой ши-видящей. И ты пожалеешь, что не умерла от моих рук. Ты будешь молить о смерти точно так же, как умоляла она.
Спустя несколько секунд, когда Бэрронс отдал мне сумочку, я, хоть и знала, что Серый Человек уже мертв, все равно достала наконечник копья и вогнала его в тело эльфа.
Спустя год с того дня, когда я села на рейс в Дублин, намереваясь найти убийцу моей сестры и заставить его заплатить за содеянное, я поняла, что из того, о чем люди умалчивают, можно добыть не меньше информации, чем из того, о чем они говорят.
Недостаточно прислушиваться только к словам. Нужно помнить, что молчание тоже имеет свое значение. Обычно оно заключается во лжи, которую мы отказываемся произносить, и в правде, которую мы не способны произнести.
В ту ночь Бэрронс избавился от тела Серого Человека - и я не стала спрашивать, как он это сделал. Я просто вернулась в магазин, приняла самый продолжительный и горячий душ в своей жизни и трижды промыла волосы. Да, я взяла копье с собой в душ. Я усвоила урок.
На следующий день я закончила проверку музея. Без происшествий. Не было В'лейна, не было старой леди, и не было ни одного ОС во всем здании.
Впервые с того времени, как я поселилась в магазине, Бэрронс не ночевал в нем. Думаю, он выскользнул из здания, пока я сидела наверху, отвечая на сообщения по лаптопу. Была суббота, и я подумала о том, может ли у Иерихона быть назначено свидание с кем-то. Я не могла себе представить, что такой человек станет заниматься обычным рутинным кино-и-ужином. Потом поразмыслила над тем, с какого типа женщиной он может проводить время, и вспомнила о той, которую видела в «Каса Бланке». Из чистой скуки я представила, как Бэрронс занимается сексом, но когда его партнерша начала все сильнее и сильнее походить на меня, я решила, что есть более умные способы провести время.
Весь вечер я в одиночестве смотрела старые фильмы по маленькому телевизору, который Фиона держала за кассой книжного магазина, и пыталась не поворачивать голову в сторону телефона и не задумываться.
В воскресенье утром я почувствовала, что больше так не могу. Я осталась в одиночестве, со множеством вопросов, которые некому было задать. И я сделала то, чего поклялась не делать.
Я позвонила домой.
Ответил папа, как, впрочем, каждый раз с тех пор, как я уехала в Ирландию. Я весело сказала «привет», устроилась на привычном диванчике в зоне отдыха, скрестила ноги и начала накручивать телефонный шнур на палец.
- Как дела?
Несколько минут мы бездумно проболтали о том, какая погода в Джорджии, а какая в Дублине, потом начали сравнивать и оценивать еду в Джорджии с едой в Дублине, затем перешли к язвительным бессвязным комментариям по поводу влияния ежегодных дождей на характер. Как только я подумала, что отец исчерпал весь запас банальностей и мы можем перейти к серьезному разговору, папа начал распространяться на одну из своих любимых тем, на которые он мог потратить не один час: о постоянном колебании цен на бензин в Америке и о роли президента в текущей экономической неразберихе.
Я чуть не расплакалась.
Неужели мы можем только это - вести вежливый разговор, словно незнакомые люди? Двадцать два года этот человек был моим опорным камнем, он целовал мои разбитые коленки, он тренировал меня в Младшей лиге, он делил со мной увлечение спортивными машинами, он был моим учителем, и - хоть я и знала, что амбиции мне не присущи, в отличие от Алины, - я надеялась, что он все же считает меня своей гордостью и радостью. Он потерял дочь, я потеряла сестру, неужели же мы не можем как-то помочь друг другу?
Я крутила телефонный шнур, надеясь, что папа скоро выдохнется, но этого не происходило, а я не могла больше ждать. Я уже не рассчитывала, что смогу получить ответ на свой вопрос.
- Пап, я могу поговорить с мамой? - прервала я его монолог.
И услышала все те же слова: мама спит и он не хочет ее будить, поскольку она так редко делает это, бесцельно слоняясь по дому. Она принимает множество таблеток, и доктор говорит, что только продолжительный отдых поставит ее на ноги. Папа хочет, чтобы его жена пришла в норму. Неужели я не хочу, чтобы моя мама поправилась? Так что нам обоим стоит дать ей возможность отдохнуть.
- Мне необходимо поговорить с мамой, - настаивала я.
Но это его не расшевелило. Думаю, свое упрямство я унаследовала от отца. Мы оба начинали рыть землю копытом и пускать пар из ноздрей, если кто-то пытался нас заставить.
- С ней случилось что-то, о чем ты мне не говоришь? - спросила я.
Он вздохнул, и это был настолько грустный, выстраданный звук, что я почти увидела его, постаревшего как минимум на десять лет за те две недели, что меня не было дома.
- Мама немного не в себе от горя, Мак. Она винит себя в том, что случилось с Алиной, и не хочет слушать никаких увещеваний, - сказал он.
- Как она может винить себя в смерти Алины?! - закричала я.
- В первую очередь она ставит себе в вину то, что отпустила ее в Ирландию, - устало ответил отец, и я поняла, что он много раз говорил с мамой на эту тему, но результата не добился. Возможно, упрямство я унаследовала с обеих сторон. Мама тоже умеет бить копытом.
- Но это же смешно. Это все равно, что вызвать такси и, если оно попадет в аварию, считать себя причиной катастрофы. Ведь такси вызывали не вы. Ты не мог знать, что что-то пойдет не так, и мама тоже.
- Однако нас предупреждали об этом, - сказал отец так тихо, что я почти не расслышала этих слов, а потом решила, что ослышалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Я открыла рот, чтобы сказать, что мне не только не с кем заниматься упомянутым последним пунктом, но я и не использую этого слова для обозначения процесса и мне не нравится, что он произносит это слово, но тут мой угол зрения внезапно сместился.
Я не знаю, шевельнулся ли Серый Человек до того, как Бэрронс вонзил наконечник копья ему в живот, или после, но что-то мокрое внезапно обдало меня с головы до пят, а мои волосы вдруг оказались на свободе. Я упала на колени, и перед глазами возникло очень много тротуара.
Серый Человек рухнул рядом со мной. Я тут же начала отползать от него, все еще на четвереньках. Из глубокой раны на его животе лилась та же серо-зеленая жидкость, которой были перепачканы моя блузка, юбка и голые ноги. Невидимый перевел взгляд с Бэрронса на наконечник копья - снова наполовину торчащий из того, что было моей любимой сумочкой и могло бы ею остаться, если бы не текущая через край слизистая дрянь, - и глаза монстра светились недоверием, ненавистью, яростью.
Думаю, ярость относилась к Бэрронсу, однако последние слова были обращены ко мне:
- Гроссмейстер вернулся, ты, глупая сучка, и он сделает с тобой то же, что сделал с последней маленькой ши-видящей. И ты пожалеешь, что не умерла от моих рук. Ты будешь молить о смерти точно так же, как умоляла она.
Спустя несколько секунд, когда Бэрронс отдал мне сумочку, я, хоть и знала, что Серый Человек уже мертв, все равно достала наконечник копья и вогнала его в тело эльфа.
Спустя год с того дня, когда я села на рейс в Дублин, намереваясь найти убийцу моей сестры и заставить его заплатить за содеянное, я поняла, что из того, о чем люди умалчивают, можно добыть не меньше информации, чем из того, о чем они говорят.
Недостаточно прислушиваться только к словам. Нужно помнить, что молчание тоже имеет свое значение. Обычно оно заключается во лжи, которую мы отказываемся произносить, и в правде, которую мы не способны произнести.
В ту ночь Бэрронс избавился от тела Серого Человека - и я не стала спрашивать, как он это сделал. Я просто вернулась в магазин, приняла самый продолжительный и горячий душ в своей жизни и трижды промыла волосы. Да, я взяла копье с собой в душ. Я усвоила урок.
На следующий день я закончила проверку музея. Без происшествий. Не было В'лейна, не было старой леди, и не было ни одного ОС во всем здании.
Впервые с того времени, как я поселилась в магазине, Бэрронс не ночевал в нем. Думаю, он выскользнул из здания, пока я сидела наверху, отвечая на сообщения по лаптопу. Была суббота, и я подумала о том, может ли у Иерихона быть назначено свидание с кем-то. Я не могла себе представить, что такой человек станет заниматься обычным рутинным кино-и-ужином. Потом поразмыслила над тем, с какого типа женщиной он может проводить время, и вспомнила о той, которую видела в «Каса Бланке». Из чистой скуки я представила, как Бэрронс занимается сексом, но когда его партнерша начала все сильнее и сильнее походить на меня, я решила, что есть более умные способы провести время.
Весь вечер я в одиночестве смотрела старые фильмы по маленькому телевизору, который Фиона держала за кассой книжного магазина, и пыталась не поворачивать голову в сторону телефона и не задумываться.
В воскресенье утром я почувствовала, что больше так не могу. Я осталась в одиночестве, со множеством вопросов, которые некому было задать. И я сделала то, чего поклялась не делать.
Я позвонила домой.
Ответил папа, как, впрочем, каждый раз с тех пор, как я уехала в Ирландию. Я весело сказала «привет», устроилась на привычном диванчике в зоне отдыха, скрестила ноги и начала накручивать телефонный шнур на палец.
- Как дела?
Несколько минут мы бездумно проболтали о том, какая погода в Джорджии, а какая в Дублине, потом начали сравнивать и оценивать еду в Джорджии с едой в Дублине, затем перешли к язвительным бессвязным комментариям по поводу влияния ежегодных дождей на характер. Как только я подумала, что отец исчерпал весь запас банальностей и мы можем перейти к серьезному разговору, папа начал распространяться на одну из своих любимых тем, на которые он мог потратить не один час: о постоянном колебании цен на бензин в Америке и о роли президента в текущей экономической неразберихе.
Я чуть не расплакалась.
Неужели мы можем только это - вести вежливый разговор, словно незнакомые люди? Двадцать два года этот человек был моим опорным камнем, он целовал мои разбитые коленки, он тренировал меня в Младшей лиге, он делил со мной увлечение спортивными машинами, он был моим учителем, и - хоть я и знала, что амбиции мне не присущи, в отличие от Алины, - я надеялась, что он все же считает меня своей гордостью и радостью. Он потерял дочь, я потеряла сестру, неужели же мы не можем как-то помочь друг другу?
Я крутила телефонный шнур, надеясь, что папа скоро выдохнется, но этого не происходило, а я не могла больше ждать. Я уже не рассчитывала, что смогу получить ответ на свой вопрос.
- Пап, я могу поговорить с мамой? - прервала я его монолог.
И услышала все те же слова: мама спит и он не хочет ее будить, поскольку она так редко делает это, бесцельно слоняясь по дому. Она принимает множество таблеток, и доктор говорит, что только продолжительный отдых поставит ее на ноги. Папа хочет, чтобы его жена пришла в норму. Неужели я не хочу, чтобы моя мама поправилась? Так что нам обоим стоит дать ей возможность отдохнуть.
- Мне необходимо поговорить с мамой, - настаивала я.
Но это его не расшевелило. Думаю, свое упрямство я унаследовала от отца. Мы оба начинали рыть землю копытом и пускать пар из ноздрей, если кто-то пытался нас заставить.
- С ней случилось что-то, о чем ты мне не говоришь? - спросила я.
Он вздохнул, и это был настолько грустный, выстраданный звук, что я почти увидела его, постаревшего как минимум на десять лет за те две недели, что меня не было дома.
- Мама немного не в себе от горя, Мак. Она винит себя в том, что случилось с Алиной, и не хочет слушать никаких увещеваний, - сказал он.
- Как она может винить себя в смерти Алины?! - закричала я.
- В первую очередь она ставит себе в вину то, что отпустила ее в Ирландию, - устало ответил отец, и я поняла, что он много раз говорил с мамой на эту тему, но результата не добился. Возможно, упрямство я унаследовала с обеих сторон. Мама тоже умеет бить копытом.
- Но это же смешно. Это все равно, что вызвать такси и, если оно попадет в аварию, считать себя причиной катастрофы. Ведь такси вызывали не вы. Ты не мог знать, что что-то пойдет не так, и мама тоже.
- Однако нас предупреждали об этом, - сказал отец так тихо, что я почти не расслышала этих слов, а потом решила, что ослышалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77