Ивар посмотрел на Лиат, затем понурил голову:
— Да, господин отец.
Харл вздохнул и посмотрел на Хью:
— Чего ты хочешь?
— Ничего, кроме графского слова, подтверждающего, что это не повторится.
Надежда исчезла. Хью боялся, что Ивар найдет способ освободить ее. Все знали, как Харл не любит Хью.
— Хорошо, — сказал старый граф. Он смотрел на священника, будто на таракана в своей тарелке. — Это никогда не повторится.
— Могу ли я быть в этом уверен? — спросил Хью.
Граф Харл покраснел так же, как его сын: Лиат смотрела, как краска заливает его морщинистые щеки.
— Сомневаешься в моем слове? — вкрадчиво спросил старик. Тон, каким был задан вопрос, заставил ее задрожать. Одно дело заслужить графскую неприязнь, и совсем другое — его ненависть.
Хью улыбнулся неприятно и зло. На его красивом лице эта улыбка была вдвойне отвратительна.
— Конечно же, нет, господин граф. Я никогда не поставлю под сомнение ваши достоинства. Но ваш сын молод и вспыльчив. А моя собственность мне нужна.
В первый раз за время разговора Харл посмотрел на Лиат, взором таким тяжелым, что она не смогла отвести глаз. Он оценивал ее: зубы, лицо, сложение, молодость, силу. Но что он думал, она не могла понять. Наконец старик перевел взгляд на Хью.
— Можете не беспокоиться, святой отец. Вашей собственности ничто не угрожает. В Кведлинхейме есть монастырь, оказавший услугу мне и моей первой жене много лет назад. Я всегда хотел отблагодарить их и теперь посылаю туда Ивара, чтобы он стал монахом. Он не будет вас беспокоить.
У Лиат перехватило дыхание. Ивар побелел. Губы Хью раздвинулись, нет, не в улыбке, но лицо его наполнилось удовлетворением, почти непристойным.
— А теперь уходи, — бесцеремонно сказал Харл. — Будь так добр. У меня много работы. Ивар! Останься со мной.
Ивар проводил Лиат долгим, исполненным отчаяния взглядом. Солдаты отвели их за ограду, где ждала пегая кобыла.
— Сядешь на лошадь со мной вместе, — приказал Хью.
— Лучше пойду пешком.
Он сильно ударил ее. Так сильно, что, не уклонись она, снес бы ей полголовы.
— Ты сядешь на лошадь, — повторил он, затем вскочил в седло сам и, едва Лиат села перед ним, натянул поводья. Обратный путь показался долгим. Они не разговаривали. Но было тепло.
Ночью грянул настоящий мороз. Стало ужасно холодно. Лиат не спала. Она дрожала, прижимаясь к своим четвероногим и хрюкающим друзьям. Несколько раз подымалась, чтобы попрыгать с ноги на ногу, и так до рассвета. Она так устала от работы, что однажды Хью застал ее дремавшей стоя. Или не однажды. Голова и плечи привыкли к его ударам и уже не различали ничего.
На следующую ночь небо затянуло облаками и пошел снег. Стало легче и немного теплее. Всю неделю шел снег, но было ясно. И все же холодно весь день напролет. Надев на себя всю свою одежду, она дрожала от холода. К вечеру закоченела совсем. Она боролась. Старалась двигаться постоянно, хотя и устала смертельно, даже на кухне, поворачиваясь, топая ногами, пытаясь немного согреться. Но не могла. Холод постепенно съедал ее.
Когда стемнело, он выгнал ее из теплой кухни. Она поплелась к свинарнику, не в силах поднимать ноги, и села рядом с Троттером. Но даже с животными теплее не становилось. Она раскачивалась назад и вперед, назад и вперед, назад и вперед — пока не потеряла сознание. Было так холодно…
Она поняла, что умрет, если останется здесь. Не в эту ночь, так в другую. Может, завтра, может, на следующую ночь, может, через день. Странно, что ее это заботило. Ах, Владычица наша, осознала она со страхом, — ведь действительно заботило! Маленький, теплившийся глубоко внутри огонек воли к жизни не давал ей забыться.
— Я не хочу умирать, — шептала она. Губы потрескались от холода и одеревенели. Мыслей не осталось, на них не хватало сил. Не оставалось слез. Она умирала и не хотела умирать.
Лиат увидела свет и не поняла, что это. Пульсирующая звезда? Сияние, сошедшее с небес? Оно дрожало и качалось, поднималось вверх и вниз, пока Лиат не подумала, что видит сон или бредит.
— Лиат. — Голос его был мягким. — Пойдем, Лиат. Пойдем со мной.
Так утешают больного ребенка или раненую собаку. Она задрожала, раскачиваясь назад-вперед. Он положил руку ей на плечо, мягко останавливая.
— Лиат, пойдем, — вновь послышался все такой же мягкий и успокаивающий голос. Затем он убрал руку. И стал ждать.
Она хотела вдохнуть поглубже, но окоченевшие легкие не слушались. От холода, казалось, останавливается сердце. Все, что угодно, только не это…
Она сделала усилие, пытаясь подняться. Заметив это, он помог ей, только помог, не толкнув и не ударив. Помог найти дорогу, когда понял, что она хочет на кухню. Там было необычайно тепло. Откуда-то поднимался пар, или ей так казалось, пока она не увидела, что он приготовил ванну, наносил и согрел воды. Бочка стояла перед пылающим очагом. Она не двигалась, пока он разворачивал грязное одеяло, помогал освободиться от грязной и присохшей к телу одежды. Он держал ее одежду в руках с отвращением, не снимая перчаток, но, когда она осталась нагой, снял перчатки, надел банные рукавицы и помог забраться в теплую воду.
От тепла тело кололо тонкими иглами, тысячами игл, вонзавшихся в тело. Она плакала без слез. Он твердой мочалкой растирал ее кожу, причиняя боль, но сил сопротивляться не хватало.
С болью пришло ощущение тепла, поглотившего ее целиком. Огонь обдавал жаром. Горячая вода размягчала тело и кости. Иногда Хью поднимался со скамьи и добавлял горячей воды из котла; дважды он выходил на улицу и наполнял котел ледяной водой, она шипела, выливаясь на горячее железо.
Он достал чистую и мягкую ткань и стал растирать ее: волосы, лицо, руки, грудь и живот, бедра и ноги. Делая это, он напевал красивым голосом песню без слов со сложной мелодией. Она утопала в тепле и усталости. Но оцепенение не отпускало.
Он взял ее за руки и помог вылезти из бочки. Вытер насухо. Завернул в тонкое одеяло из дорогой шерсти и сел напротив.
Он ничего не говорил. Просто смотрел. Не улыбался, не хмурился. Лицо его ничего не выражало, или она не понимала его выражения. Но… тот момент, когда она могла еще вернуться в свинарник, миновал. Отец всегда говорил: «Глупо давать обещания, если не можешь их выполнить».
Она повернулась и по узкому коридору поплелась в келью. Там горели две лампы. От красноватого мерцания жаровни веяло жаром. Даррийский учебник магии лежал раскрытым на столе, но она на него даже не взглянула и молча пошла к кровати, сев на край.
Он последовал за ней. Закрыл за собой дверь и, прислонившись к ней, стал смотреть на Лиат. Рукавицы все еще были на его руках, приоткрывая бледные, мускулистые предплечья.
— Научишь меня джиннскому? — спросил он. Мягко произнесенные слова звучали не как вопрос, заданный из любопытства, и не как приказ господина и победителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135