Ему не пристало стоять перед благородными чинами, сам он был не более чем купеческий сын.
Солнце светило ярко, но его затмевали богатые одежды госпожи Сабелы и грузного человека, сопровождавшего ее: Родульфа, графа Варингии. Их одежду украшали драгоценные камни, золото и серебро, платье же епископа выглядело весьма скромным.
Родульф рассмеялся и обратился к Антонии:
— Господь милосердный! Парень одет в такие лохмотья, что я бы не заметил его, не предупреди меня ваше преосвященство.
Он тяжело шагнул вперед. Широкоплечий и массивный, Родульф был краснощек, как человек, который ест часто и никогда не испытывает недостатка в пище. Он хлопнул Агиуса по плечу, выказывая дружеское расположение.
— Что же ты, достойный юноша? Невезение? Знаю, твои родители были в ярости, когда вместо женитьбы ты пошел в попы. Но всегда думал, что ты будешь пресвитером и осядешь в этом чертовом Дарре под крылышком у самой госпожи-иерарха. — Он дернул ветхую рясу Агиуса с такой силой, что Алан испугался, как бы та не порвалась.
— Я служу нашей Владычице, — твердо отвечал Агиус, — и никогда не желал другого.
Он не выказывал никакой почтительности ни Родульфу, ни самой принцессе Сабеле, с задумчивым и суровым видом стоявшей рядом.
— И пришел сюда послужить любезной нашей сестре Сабеле?
— Нет!
Сабела не дрогнула.
— Ты все равно нам послужишь, Агиус, — заговорила она ровным голосом. — У меня нет времени на осаду Отуна, а епископ Констанция не отдаст город просто так. За нашей спиной их ополчение, и вперед я идти не могу. Так что рано или поздно город падет. Если мы не заключим сделку: я гарантирую безопасность твоей племянницы, а ты приводишь мне Констанцию в качестве заложницы.
Угроза не испугала Агиуса. Теперь он выглядел даже увереннее.
— Если вам не хватает сил, чтобы победить Генриха, не лучше ли вернуться в свои земли и управлять ими? Это было бы более достойно.
Губы Сабелы дрогнули в каком-то подобии улыбки. Она подала знак одному из слуг, и в шатер ввели темноволосую девочку лет пяти или шести. Увидев Агиуса, она с плачем бросилась к нему, оттолкнув стражу.
— Дядюшка! Они убили няню!
Агиус крепко сжал ее в объятиях, шепча слова утешения. Когда девочка затихла, Сабела заговорила вновь:
— Наши лазутчики настигли их под Отуном. Кое-кто отказался сдаться. Была небольшая стычка.
— Чего ты от нее хочешь? Ты же знаешь, она тоже предназначена церкви.
Родульф занервничал, крутя кольца на своих толстых пальцах. Он попытался показать, что этот разговор его не касается. Антония, наоборот, слушала, излучая доброту и ласку. Алан, глядя на нее, чувствовал, что мурашки бегут по его спине. Ярость заворчала, и он, чтобы успокоить животное, погладил его по шее.
— Я ничего не хочу от нее, — сказала Сабела. — И ничего не сделаю, если ты не принудишь. Мне нужна епископ Констанция.
Агиус побледнел настолько, что его усталые глаза казались неестественно темными. Ребенок прижался к нему, пряча лицо в складках рясы.
— Констанция ни в чем не подозревает тебя, Агиус, — продолжала Сабела. — Вы выросли вместе, и насколько я помню, до того как она приняла сан, а тебя попытались женить на герцогине Лютгарде, между вами был разговор о помолвке. — Она коснулась ладонью золотого ожерелья на шее. — Ты так и не женился на герцогине, тебя выручил брат. Молодой Фредерик был добрый и великодушный человек. И хороший воин. Увы! Много достойных людей погибло на востоке в войнах, что ведет Генрих вместо того, чтобы заботиться о своих собственных землях. А теперь… — Она вновь подала знак слугам, которые подошли к девочке.
Та прильнула к дяде и снова заплакала. Агиус крепче прижал ее к себе. Гнев кипел в нем, но, наконец справившись с собой, он высвободился из объятий ребенка. Слуги увели ее.
— Вижу, мы поняли друг друга, — произнесла Сабела и тут же покинула шатер.
— Ты должен понять меня, — заговорил Родульф. — Отныне вендийский король будет не властен над моими землями. Ты вендиец и вряд ли сочувствуешь мне, но понять должен. Хотя, конечно, я не одобряю таких методов.
— Много жизней будет сохранено, — вмешалась Антония, — а Отун не будет опустошен. Все мы знаем, что мир лучше войны.
— Война, по крайней мере, честнее, — выдавил из себя Родульф. — В отличие от подлости, даже благословленной епископом. — Он вышел.
— Завтра в полдень мы выступаем. Я буду сопровождать тебя. — Голос Антонии не допускал возражений. — Оба приведите себя в порядок.
Когда она вышла, Алану с Агиусом разрешили помыться. Алан лил воду из простого медного кувшина, которым обычно пользовалась прислуга епископа. Ледяной водой он заставил себя помыть лицо и руки, вычистил кафтан.
Глаза Агиуса покраснели от усталости и изнеможения, но он продолжал молиться. Алан почувствовал вдруг сильную жалость к этому человеку. Мало кого Господь и Владычица испытывали такими муками. По их милости большинство людей могли очиститься от тьмы более легким путем, не без сомнения в себе, конечно.
Взяв миску с водой, он подал ее священнику.
— Вам надо почиститься.
— Я запятнан навсегда. Грехом гордыни, — сквозь зубы пробормотал Агиус.
Алан заметил, что ступни его покрыты гноящимися язвами, испачканы грязью и в крови. Каждый шаг, видимо, был для него болезненным. Этот человек был сплошной болью, и юноше хотелось хоть чем-то помочь. Он намочил полотенце и стал осторожно вытирать Агиусу лицо.
— Прошу тебя, не надо, — тот не открывал глаз, — я не стою твоего сочувствия.
— Сочувствия стоит каждый. — Алан снова окунул полотенце в воду и стал мыть Агиусу окровавленные ноги. — Что, кроме доброты, мы можем подарить ближним? — Он поднял глаза и увидел, что Агиус молча плачет. Полотенце было в крови.
— Простите, я не хотел сделать больно.
— Меня не заботит телесная боль. Она лишь напоминает о грехах. В гордыне своей я думал, что оборву узы, скреплявшие меня с землей и с людьми моей крови. Я не могу забыть о брате. Не могу любить его меньше, чем Владычицу, хотя теперь он мертв и находится рядом с Ней. Теперь под угрозой маленький ребенок, и меня принуждают жаждущие мирской власти. В гордыне я думал, что оставил позади все. Свое происхождение в том числе. Теперь вижу, что это не так. Я не могу принести истинной жертвы, что освободит меня от уз родства и окончательно предаст в руки Владычицы.
Не зная, что сделать еще, Алан продолжал омывать священника, стараясь не задевать гноящиеся струпья.
— Кто вы? — спросил он наконец, пугаясь собственного вопроса.
Немного помолчав, Агиус ответил:
— Я старший сын Бурхарда, герцога Аварии, и Иды, дочери герцога де Провенсаль.
У них в Осне принято, чтобы имущество родителей наследовала старшая дочь, а старший сын должен удачно жениться, чтобы укрепить связи между домами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Солнце светило ярко, но его затмевали богатые одежды госпожи Сабелы и грузного человека, сопровождавшего ее: Родульфа, графа Варингии. Их одежду украшали драгоценные камни, золото и серебро, платье же епископа выглядело весьма скромным.
Родульф рассмеялся и обратился к Антонии:
— Господь милосердный! Парень одет в такие лохмотья, что я бы не заметил его, не предупреди меня ваше преосвященство.
Он тяжело шагнул вперед. Широкоплечий и массивный, Родульф был краснощек, как человек, который ест часто и никогда не испытывает недостатка в пище. Он хлопнул Агиуса по плечу, выказывая дружеское расположение.
— Что же ты, достойный юноша? Невезение? Знаю, твои родители были в ярости, когда вместо женитьбы ты пошел в попы. Но всегда думал, что ты будешь пресвитером и осядешь в этом чертовом Дарре под крылышком у самой госпожи-иерарха. — Он дернул ветхую рясу Агиуса с такой силой, что Алан испугался, как бы та не порвалась.
— Я служу нашей Владычице, — твердо отвечал Агиус, — и никогда не желал другого.
Он не выказывал никакой почтительности ни Родульфу, ни самой принцессе Сабеле, с задумчивым и суровым видом стоявшей рядом.
— И пришел сюда послужить любезной нашей сестре Сабеле?
— Нет!
Сабела не дрогнула.
— Ты все равно нам послужишь, Агиус, — заговорила она ровным голосом. — У меня нет времени на осаду Отуна, а епископ Констанция не отдаст город просто так. За нашей спиной их ополчение, и вперед я идти не могу. Так что рано или поздно город падет. Если мы не заключим сделку: я гарантирую безопасность твоей племянницы, а ты приводишь мне Констанцию в качестве заложницы.
Угроза не испугала Агиуса. Теперь он выглядел даже увереннее.
— Если вам не хватает сил, чтобы победить Генриха, не лучше ли вернуться в свои земли и управлять ими? Это было бы более достойно.
Губы Сабелы дрогнули в каком-то подобии улыбки. Она подала знак одному из слуг, и в шатер ввели темноволосую девочку лет пяти или шести. Увидев Агиуса, она с плачем бросилась к нему, оттолкнув стражу.
— Дядюшка! Они убили няню!
Агиус крепко сжал ее в объятиях, шепча слова утешения. Когда девочка затихла, Сабела заговорила вновь:
— Наши лазутчики настигли их под Отуном. Кое-кто отказался сдаться. Была небольшая стычка.
— Чего ты от нее хочешь? Ты же знаешь, она тоже предназначена церкви.
Родульф занервничал, крутя кольца на своих толстых пальцах. Он попытался показать, что этот разговор его не касается. Антония, наоборот, слушала, излучая доброту и ласку. Алан, глядя на нее, чувствовал, что мурашки бегут по его спине. Ярость заворчала, и он, чтобы успокоить животное, погладил его по шее.
— Я ничего не хочу от нее, — сказала Сабела. — И ничего не сделаю, если ты не принудишь. Мне нужна епископ Констанция.
Агиус побледнел настолько, что его усталые глаза казались неестественно темными. Ребенок прижался к нему, пряча лицо в складках рясы.
— Констанция ни в чем не подозревает тебя, Агиус, — продолжала Сабела. — Вы выросли вместе, и насколько я помню, до того как она приняла сан, а тебя попытались женить на герцогине Лютгарде, между вами был разговор о помолвке. — Она коснулась ладонью золотого ожерелья на шее. — Ты так и не женился на герцогине, тебя выручил брат. Молодой Фредерик был добрый и великодушный человек. И хороший воин. Увы! Много достойных людей погибло на востоке в войнах, что ведет Генрих вместо того, чтобы заботиться о своих собственных землях. А теперь… — Она вновь подала знак слугам, которые подошли к девочке.
Та прильнула к дяде и снова заплакала. Агиус крепче прижал ее к себе. Гнев кипел в нем, но, наконец справившись с собой, он высвободился из объятий ребенка. Слуги увели ее.
— Вижу, мы поняли друг друга, — произнесла Сабела и тут же покинула шатер.
— Ты должен понять меня, — заговорил Родульф. — Отныне вендийский король будет не властен над моими землями. Ты вендиец и вряд ли сочувствуешь мне, но понять должен. Хотя, конечно, я не одобряю таких методов.
— Много жизней будет сохранено, — вмешалась Антония, — а Отун не будет опустошен. Все мы знаем, что мир лучше войны.
— Война, по крайней мере, честнее, — выдавил из себя Родульф. — В отличие от подлости, даже благословленной епископом. — Он вышел.
— Завтра в полдень мы выступаем. Я буду сопровождать тебя. — Голос Антонии не допускал возражений. — Оба приведите себя в порядок.
Когда она вышла, Алану с Агиусом разрешили помыться. Алан лил воду из простого медного кувшина, которым обычно пользовалась прислуга епископа. Ледяной водой он заставил себя помыть лицо и руки, вычистил кафтан.
Глаза Агиуса покраснели от усталости и изнеможения, но он продолжал молиться. Алан почувствовал вдруг сильную жалость к этому человеку. Мало кого Господь и Владычица испытывали такими муками. По их милости большинство людей могли очиститься от тьмы более легким путем, не без сомнения в себе, конечно.
Взяв миску с водой, он подал ее священнику.
— Вам надо почиститься.
— Я запятнан навсегда. Грехом гордыни, — сквозь зубы пробормотал Агиус.
Алан заметил, что ступни его покрыты гноящимися язвами, испачканы грязью и в крови. Каждый шаг, видимо, был для него болезненным. Этот человек был сплошной болью, и юноше хотелось хоть чем-то помочь. Он намочил полотенце и стал осторожно вытирать Агиусу лицо.
— Прошу тебя, не надо, — тот не открывал глаз, — я не стою твоего сочувствия.
— Сочувствия стоит каждый. — Алан снова окунул полотенце в воду и стал мыть Агиусу окровавленные ноги. — Что, кроме доброты, мы можем подарить ближним? — Он поднял глаза и увидел, что Агиус молча плачет. Полотенце было в крови.
— Простите, я не хотел сделать больно.
— Меня не заботит телесная боль. Она лишь напоминает о грехах. В гордыне своей я думал, что оборву узы, скреплявшие меня с землей и с людьми моей крови. Я не могу забыть о брате. Не могу любить его меньше, чем Владычицу, хотя теперь он мертв и находится рядом с Ней. Теперь под угрозой маленький ребенок, и меня принуждают жаждущие мирской власти. В гордыне я думал, что оставил позади все. Свое происхождение в том числе. Теперь вижу, что это не так. Я не могу принести истинной жертвы, что освободит меня от уз родства и окончательно предаст в руки Владычицы.
Не зная, что сделать еще, Алан продолжал омывать священника, стараясь не задевать гноящиеся струпья.
— Кто вы? — спросил он наконец, пугаясь собственного вопроса.
Немного помолчав, Агиус ответил:
— Я старший сын Бурхарда, герцога Аварии, и Иды, дочери герцога де Провенсаль.
У них в Осне принято, чтобы имущество родителей наследовала старшая дочь, а старший сын должен удачно жениться, чтобы укрепить связи между домами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135