Тетушка Бела достойная женщина, она мать пятерых детей и бабушка пятерых внуков.
Может быть, со времени его отъезда их стало больше. Вместе с присланным тетей одеялом пришло письмо от Стэнси, она ждала ребенка. Родился ли тот? Выжил ли? Здоров или нет? Как перенесла роды Стэнси? Неожиданная тоска по дому захлестнула так, что Алан чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Он не ожидал, что расставание с ними продлится так долго. На Святой Неделе Генрих отправится в плавание, как и каждый год. Кто будет чинить его лодку? Кто смолил ее последней осенью? Никто не делал этого лучше Алана. Он надеялся, что Юлиан помогает отцу не меньше, чем ухаживает за деревенскими девицами. А как ребенок, которого он видел перед отъездом в монастырь? Наверное, вырос, если пережил эту зиму. Конечно же, пережил, он был здоровый младенец, о нем заботилась тетушка Бела.
Какое-то время они шли молча. Подойдя к опушке леса, остановились на поляне, чтобы издали разглядеть руины. Темнели неестественные камни на фоне весеннего луга, в белых и желтых цветах. Широкий поток журчал с другой стороны поляны. Алан не видел его в канун летнего равноденствия, но теперь ручей переливался на весеннем солнце, исчезая в глубине леса.
— Говорят, что и у императора Тайлефера была стая черных псов, — вдруг сказала епископ Антония. Она смотрела на развалины, скорее разговаривая сама с собой. — Но об императоре Тайлефере говорят столько, что никто не знает, где правда, а где легенды, сложенные придворными певцами и поэтами для нашего развлечения. — Затем, как сова, неожиданно падающая с небес на замеченную в траве мышь, она обратилась к Агиусу: — Но разве это не правда, достопочтенный брат?
— Как скажете, ваше преосвященство.
— У вас всегда были иные взгляды на правду. Более суровые.
Странно, Агиус выглядел пристыженным.
— Я следую Святому Слову, насколько могу, ваше преосвященство, но и я несовершенен, и посему грешник. Только неисповедимая любовь Творца может искупить мои грехи.
— О да. Так что же, спустимся вниз?
Епископ мягко улыбнулась, но Алану показалось, что и она, и Агиус, говорят о чем-то совсем другом. Они пересекли поляну и увидели вход в крепость там, где сохранилась часть ворот. Входя в пределы древнего города, Алан поразился тому, насколько виденное сейчас было непохожим на то, что он ощущал той ночью. Казалось, никогда не было никаких чар, никакого магического отблеска от камней, ничего сверхъестественного. Тени, отбрасываемые зданиями, были естественны, трава пробивалась на дороге сквозь полуразрушенное мощение. Когда-то здесь стояли величественные здания. Теперь все напоминало кладбище, жалкие следы былого величия ушедших и забытых времен. Он проследовал за Антонией в самый центр города. Иногда она останавливалась, рассматривая резьбу на стенах: двойная спираль, сокол, крылья которого украшал орнамент, женщина в платье из перьев и с черепом вместо головы.
Священники перешептывались между собой, видя следы строителей-язычников. Лэклинг ушиб ногу о торчавший из земли камень и заплакал.
— Тише, маленький, тише, — сказала епископ, гладя его по голове, хоть Лэклинг и был чумаз настолько, насколько мог быть чумазым конюх.
Агиус стоял, скрестив руки на груди и не отрывая взгляда от алтарного здания.
— Ладно, хватит, — сказала Антония Лэклингу. Как только утихла боль, он успокоился, подбежал к Алану и обхватил руками его колени. Они подошли ближе к храму. Клирики остановились в нерешительности, но Антония без колебаний прошла дальше. Алан последовал за ней. Лэклинг не пошел с ними.
— Ты уже был здесь, — не оборачиваясь, сказала Алану епископ. Она осматривала алтарный камень. — Так мне сказали кастелянша и граф Лавастин. Это же утверждает холопка Вида, которую выдадут за молодого солдата. Девушка говорила мне, что видела тогда черных псов, несшихся по небу, и что ты не видел их. Она добавила, что, когда заметила тебя, ты смотрел в сторону этого храма и разговаривал с пустотой. У тебя было какое-то видение?
Алан почувствовал, как вошел брат Агиус и остановился за ним. Что следовало ответить? Епископу лгать нельзя! Но если признаться, не сочтут ли его безбожным колдуном? Быть незаконным сыном призрака эльфийского принца — куда менее завидная судьба, чем перспектива оказаться чуть ли не наследником графа Лавастина.
Алан приложил руку к груди, туда, где рядом с деревянным Кругом Единства была роза, всегда согревавшая его. Антония и Агиус ожидали от него чего-то, словно чувствовали скрытый у него под одеждой талисман. А он подумал вдруг, что быть сыном купца Генриха и тетушки Белы из Осны лучше и уж по крайней мере куда безопаснее, чем мечтать о невозможном.
Но лгать все равно не стоило.
— У меня были видения, ваше преосвященство, — ответил он неохотно, опуская руку, — но я в детстве был обещан церкви.
Может, и правда, все дело в этом?
— Это правда, — спокойно говорила Антония, — что многие из тех, кто принес обет служения Господу и Владычице, награждены видениями Их милости и благодати. Но в мире слишком много тьмы, несущей ложные видения и ложную веру. — Она вновь пронзила взглядом Агиуса. Тот кипел от злости. — Говорят, это алтарный храм? — Она протянула исхудавшую руку над мраморной поверхностью алтарного камня. — А ведь это могла быть Гробница Нашей Владычицы, не так ли? Видите, в центре следы огня. — Одним пальцем она стала выдавливать грязь из стока, пробитого в камне. Стоки эти образовывали орнамент, точно такой же, как на наружных стенах, только здесь спирали вели в углубление на белом камне. — Тяжко, наверное, если побуждения сердца идут вразрез с твоим поведением, с тем, как должен ты выглядеть перед ближними. Правда, достопочтенный брат Агиус? Если каждый из нас знает, что должно делать, и действует, как полагается, то по делам нашим Господь и Владычица узрят, что мы следуем Им с радостью и с открытым сердцем. Исповедовать ересь и в то же время скрывать ее от всех, кроме единомышленников… Мне это представляется худшим видом лицемерия.
— Это не ересь! — закричал Агиус. Его лицо побагровело. — Это иерарх отреклась от истины! Это Аддайский Собор отринул мысль об Искуплении и отверг правду истинной веры!
Не реагируя на его крик, Антония выпрямилась. Она прошла вдоль стен круглой залы. Прямо над землей, наполовину скрытый мхом и сорняками, белый мрамор украшала искусная резьба — резные спирали, окруженные изящными розетками. Считая шаги, женщина обошла вокруг алтаря, измеряя его окружность, затем прошла мимо Агиуса, стоявшего неподвижно, будто пригвожденного к полу тяжкими мыслями, и вышла.
Алан колебался.
Агиус бросился на колени.
— Я провозглашу это открыто! — бормотал он, обращаясь не то к самому себе, не то к небесам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Может быть, со времени его отъезда их стало больше. Вместе с присланным тетей одеялом пришло письмо от Стэнси, она ждала ребенка. Родился ли тот? Выжил ли? Здоров или нет? Как перенесла роды Стэнси? Неожиданная тоска по дому захлестнула так, что Алан чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Он не ожидал, что расставание с ними продлится так долго. На Святой Неделе Генрих отправится в плавание, как и каждый год. Кто будет чинить его лодку? Кто смолил ее последней осенью? Никто не делал этого лучше Алана. Он надеялся, что Юлиан помогает отцу не меньше, чем ухаживает за деревенскими девицами. А как ребенок, которого он видел перед отъездом в монастырь? Наверное, вырос, если пережил эту зиму. Конечно же, пережил, он был здоровый младенец, о нем заботилась тетушка Бела.
Какое-то время они шли молча. Подойдя к опушке леса, остановились на поляне, чтобы издали разглядеть руины. Темнели неестественные камни на фоне весеннего луга, в белых и желтых цветах. Широкий поток журчал с другой стороны поляны. Алан не видел его в канун летнего равноденствия, но теперь ручей переливался на весеннем солнце, исчезая в глубине леса.
— Говорят, что и у императора Тайлефера была стая черных псов, — вдруг сказала епископ Антония. Она смотрела на развалины, скорее разговаривая сама с собой. — Но об императоре Тайлефере говорят столько, что никто не знает, где правда, а где легенды, сложенные придворными певцами и поэтами для нашего развлечения. — Затем, как сова, неожиданно падающая с небес на замеченную в траве мышь, она обратилась к Агиусу: — Но разве это не правда, достопочтенный брат?
— Как скажете, ваше преосвященство.
— У вас всегда были иные взгляды на правду. Более суровые.
Странно, Агиус выглядел пристыженным.
— Я следую Святому Слову, насколько могу, ваше преосвященство, но и я несовершенен, и посему грешник. Только неисповедимая любовь Творца может искупить мои грехи.
— О да. Так что же, спустимся вниз?
Епископ мягко улыбнулась, но Алану показалось, что и она, и Агиус, говорят о чем-то совсем другом. Они пересекли поляну и увидели вход в крепость там, где сохранилась часть ворот. Входя в пределы древнего города, Алан поразился тому, насколько виденное сейчас было непохожим на то, что он ощущал той ночью. Казалось, никогда не было никаких чар, никакого магического отблеска от камней, ничего сверхъестественного. Тени, отбрасываемые зданиями, были естественны, трава пробивалась на дороге сквозь полуразрушенное мощение. Когда-то здесь стояли величественные здания. Теперь все напоминало кладбище, жалкие следы былого величия ушедших и забытых времен. Он проследовал за Антонией в самый центр города. Иногда она останавливалась, рассматривая резьбу на стенах: двойная спираль, сокол, крылья которого украшал орнамент, женщина в платье из перьев и с черепом вместо головы.
Священники перешептывались между собой, видя следы строителей-язычников. Лэклинг ушиб ногу о торчавший из земли камень и заплакал.
— Тише, маленький, тише, — сказала епископ, гладя его по голове, хоть Лэклинг и был чумаз настолько, насколько мог быть чумазым конюх.
Агиус стоял, скрестив руки на груди и не отрывая взгляда от алтарного здания.
— Ладно, хватит, — сказала Антония Лэклингу. Как только утихла боль, он успокоился, подбежал к Алану и обхватил руками его колени. Они подошли ближе к храму. Клирики остановились в нерешительности, но Антония без колебаний прошла дальше. Алан последовал за ней. Лэклинг не пошел с ними.
— Ты уже был здесь, — не оборачиваясь, сказала Алану епископ. Она осматривала алтарный камень. — Так мне сказали кастелянша и граф Лавастин. Это же утверждает холопка Вида, которую выдадут за молодого солдата. Девушка говорила мне, что видела тогда черных псов, несшихся по небу, и что ты не видел их. Она добавила, что, когда заметила тебя, ты смотрел в сторону этого храма и разговаривал с пустотой. У тебя было какое-то видение?
Алан почувствовал, как вошел брат Агиус и остановился за ним. Что следовало ответить? Епископу лгать нельзя! Но если признаться, не сочтут ли его безбожным колдуном? Быть незаконным сыном призрака эльфийского принца — куда менее завидная судьба, чем перспектива оказаться чуть ли не наследником графа Лавастина.
Алан приложил руку к груди, туда, где рядом с деревянным Кругом Единства была роза, всегда согревавшая его. Антония и Агиус ожидали от него чего-то, словно чувствовали скрытый у него под одеждой талисман. А он подумал вдруг, что быть сыном купца Генриха и тетушки Белы из Осны лучше и уж по крайней мере куда безопаснее, чем мечтать о невозможном.
Но лгать все равно не стоило.
— У меня были видения, ваше преосвященство, — ответил он неохотно, опуская руку, — но я в детстве был обещан церкви.
Может, и правда, все дело в этом?
— Это правда, — спокойно говорила Антония, — что многие из тех, кто принес обет служения Господу и Владычице, награждены видениями Их милости и благодати. Но в мире слишком много тьмы, несущей ложные видения и ложную веру. — Она вновь пронзила взглядом Агиуса. Тот кипел от злости. — Говорят, это алтарный храм? — Она протянула исхудавшую руку над мраморной поверхностью алтарного камня. — А ведь это могла быть Гробница Нашей Владычицы, не так ли? Видите, в центре следы огня. — Одним пальцем она стала выдавливать грязь из стока, пробитого в камне. Стоки эти образовывали орнамент, точно такой же, как на наружных стенах, только здесь спирали вели в углубление на белом камне. — Тяжко, наверное, если побуждения сердца идут вразрез с твоим поведением, с тем, как должен ты выглядеть перед ближними. Правда, достопочтенный брат Агиус? Если каждый из нас знает, что должно делать, и действует, как полагается, то по делам нашим Господь и Владычица узрят, что мы следуем Им с радостью и с открытым сердцем. Исповедовать ересь и в то же время скрывать ее от всех, кроме единомышленников… Мне это представляется худшим видом лицемерия.
— Это не ересь! — закричал Агиус. Его лицо побагровело. — Это иерарх отреклась от истины! Это Аддайский Собор отринул мысль об Искуплении и отверг правду истинной веры!
Не реагируя на его крик, Антония выпрямилась. Она прошла вдоль стен круглой залы. Прямо над землей, наполовину скрытый мхом и сорняками, белый мрамор украшала искусная резьба — резные спирали, окруженные изящными розетками. Считая шаги, женщина обошла вокруг алтаря, измеряя его окружность, затем прошла мимо Агиуса, стоявшего неподвижно, будто пригвожденного к полу тяжкими мыслями, и вышла.
Алан колебался.
Агиус бросился на колени.
— Я провозглашу это открыто! — бормотал он, обращаясь не то к самому себе, не то к небесам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135