Толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине.
Непреклонными были требования закона вначале, [но], как это почти всегда бывает (…), под конец никто не заботился об их соблюдении.
Все, (…) что почитается очень старым, было когда-то новым. (…) И то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером.
Единственное средство против нависших опасностей - сами опасности.
Тем, кто ни в чем не повинен, благоразумие не во вред, но явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости.
Мысль о браке [при живом муже] (…) привлекла ее [Мессалину] своей непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение растратившие все остальное.
[Об Агриппине, матери Нерона:] Она желала доставить сыну верховную власть, но терпеть его властвования она не могла.
Все запретное слаще.
[К Аникету, убийце его матери, Нерон] проявлял мало расположения, а в дальнейшем проникся глубокою ненавистью, ибо пославшие на преступления видят в их исполнителях живой укор для себя.
Добытая домогательствами хвала должна преследоваться с не меньшей решительностью, чем злокозненность, чем жестокость.
Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия.
Жажда господства (…) берет верх над всеми остальными страстями.
Ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства.
[Одни и] те же люди (…) любят безделье и (…) ненавидят покой.
Добрые нравы имеют (…) большую силу, чем хорошие законы.
Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам - помнить.
От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.
Одобрение и громкая слава (…) более благосклонны к ораторам, чем к поэтам; ведь посредственные поэты никому не известны, а хороших знают лишь очень немногие.
[Об ораторах времен империи:] Обреченные льстить, они никогда не кажутся властителям в достаточной мере рабами, а нам - достаточно независимыми.
Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.
Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.
Великое и яркое красноречие - дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.
Пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого.
Мы (…) явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы - такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было бы столько же в нашей власти, как безмолвствовать.
Лишь в малом числе пережили мы их [казненных] и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет.
Не всегда молва заблуждается, порой и она делает правильный выбор.
Для подчиненных одинаково пагубны как раздоры между начальниками, так и единодушие их.
Во всякой войне (…) удачу каждый приписывает себе, а вину за несчастья возлагают на одного.
Все неведомое кажется особенно драгоценным.
Создав пустыню, они говорят, что принесли мир. (Британцы о римлянах.)
Боязнь и устрашение - слабые скрепы любви: устранить их - и те, кто перестанет бояться, начнут ненавидеть.
Честная смерть лучше позорной жизни.
Человеческой душе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление.
Если историк льстит, чтобы преуспеть, то лесть его противна каждому, к наветам же и клевете все прислушиваются охотно; оно и понятно: льстец мерзок и подобен рабу, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде.
Я думаю (…) рассказать о принципате Нервы и о владычестве Траяна, о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает.
У кого нет врагов, того губят друзья.
Дурные люди всегда будут сожалеть о Нероне; нам с тобой следует позаботиться, чтобы не стали жалеть о нем и хорошие. (Император Гальба - своему преемнику Пизону.)
Тебе (…) предстоит править людьми, неспособными выносить ни настоящее рабство, ни настоящую свободу. (Император Гальба - Пизону.)
Правители всегда подозревают и ненавидят тех, кто может прийти им на смену.
Смерть равняет всех, таков закон природы, но с ней приходит либо забвение, либо слава в потомстве. Если же один конец ждет и правого и виноватого, то достойнее настоящего человека погибнуть не даром.
На преступление [государственный переворот] шли лишь немногие, сочувствовали ему многие, а готовились и выжидали все.
Власть, добытую преступлением, еще никто никогда не сумел использовать во благо.
Преступлению (…) нужна внезапность, доброму делу - время.
В позоре спасения нет.
Трудно сказать, был ли Пизон в самом деле врагом Виния или враги Виния хотели в это верить: всегда легче считать, что человеком движет ненависть.
Стремясь стать владыкой, он вел себя, как раб. (О заискиваниях будущего императора Отона перед толпой.)
Как бывает обычно, (…) лучшими казались те меры, время для которых было безвозвратно упущено.
Частным человеком казался он [Гальба] выше частного и, по общему мнению, мог бы править, если бы не был правителем.
[О междоусобной войне:] Победитель все равно будет хуже побежденного.
Человек всегда спешит примкнуть к другим, но медлит быть первым.
Во время гражданских смут самое безопасное - действовать и идти вперед, а не рассуждать.
Подлость - более короткий путь к должностям, которые даются обычно в награду за доблесть.
Преступно захваченную власть не удержать, внезапно вернувшись к умеренности и древней суровости нравов.
В гражданской войне (…) победители и побежденные никогда не примиряются надолго.
Погибнут оба - один оттого, что проиграл войну, другой - оттого, что ее выиграл.
Лучших вела любовь к отечеству, многих подталкивала надежда пограбить, иные рассчитывали поправить расстроенное состояние. И хорошие люди, и дурные - по разным причинам, но с равным пылом - жаждали войны.
Так уж устроены люди: с неодобрением смотрят они на каждого, кто внезапно возвысился, и больше всего скромности требуют от человека, который недавно был им равен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424