Я сам себе был генеральный секретарь. Кроме того, меня ждали девки из военторга.
Кабацкие жёнки.
На позицию – девушка, а с позиции – мать.
На позицию – честная, а с позиции – блядь.
В армии не было женщин, только девушки (судя по оборотам речи). Из саратовского ПТУ завозили шестнадцати – семнадцатилетних девчонок-поваров и за неделю их растлевали. Хотя, что её ждало в Саратове? Постепенное опускание.
С разделением полов по социальному признаку я столкнулся ещё в училище. Танцевали в актовом зале, за время танца нужно было успеть соблазнить партнёршу. Парочки поочередно уединялись в антисанитарных условиях за кадкой с фикусом. Всего времени был час, а жаждущих человек пятнадцать, так что могли и морду набить. Групповой секс тогда ещё был не в моде.
Постепенно мы плюнули на сословные перегородки и обратились к пролетаркам. Благо те привозили с хуторов цимлянское вино, огромные хлеба и жареных кочетов. Некоторые опустились до того, что ходили к училищным поварихам, умудряясь прожить у них по четырнадцать дней, – все зимние каникулы – не выходя из комнаты. Еду им таскали с кухни. Поварихи практиковали даже групповой секс, но это не находило понимания. Курсовой офицер орал:
– Ходят в женские общежития, даже в рабочие!!! Как вы к этому относитесь?
– Нет, товарищ капитан, больше не буду.
– Я вам покажу военторговских блядей! Сошлю туда, где только они и будут.
Всех уличённых действительно сослали в самые дальние гарнизоны.
Чем хороши бабы из военторга, – к ним приносишь в общагу только своё бренное тело и минимум внимания. Продавщицы из военторга спали с офицерами бескорыстно. В армии майора любили за то, что он майор. Когда заваливал в общежитие, его неделю не могли оттуда выбить. Продавщицы имели один недостаток – беременели в секунду. Конкуренция самцов. В армии выращивалась порода советских людей, там шёл естественный отбор, как во времена Темучжина. Из ста призванных солдат, зачатых на гражданке, было сорок корявых, со следами вырождения. Побеждало народное, звериное начало: рядовое лицо кавказской национальности, все заросшее шерстью. Повариха, сидя на подоконнике, орала:
– Хочу чеченца!
Теперь они добивают Страну Советов.
Подполковник Власенков бывало кричит:
– Где эта блядь, Корицкая?
– Я здесь, Василий Иванович.
А «блядь Корицкая» – уважаемая женщина бальзаковского возраста, завпроизводством.
Партия обо всем подумала. На вещевом складе мы нашли пеленки и распашонки, оставшиеся с войны. Из армии, после победоносного завершения третьей мировой войны, должна была начаться новая поросль советских людей.
Как-то ночью я задержался на службе. В комендатуру прибежал испуганный лейтенант – начальник патруля.
– Там баба голая гуляет по плацу.
– Вязать пробовали?
– Она вся склизкая, не дается – царапается.
– А за волосы?
– Прическа короткая.
Мне стало интересно.
– Так возьмите одеяло, заверните в него и несите сюда.
Занесли, бросили в клетку, закрыли дверцу. Она – сразу к решётке, только что зубами за прутья не кусает. Включили воду, мои помощники стояли наготове со шлангом. Давление воды отбросило её к задней стенке. Та была выкрашена серебрянкой на солярке, чтобы мазалась. Когда человек испачкается такой краской, она не отмывается и чернеет. Ходит как негр. К утру нужно было бабу выпустить – ей на раздачу, людей кормить. Баба, как чёрт измазавшись в краске, вконец озверела.
– Не выйду!
Я – на солдат:
– Одевайте на неё шинель и выкиньте её отсюда!
На плацу уже шёл развод. Люди стали свидетелями невиданного зрелища. В кои-то веки в комендатуру не затаскивали, а пинками выбивали оттуда. Наконец выпинали. Баба ломится в дверь, плюется в глазок:
– Пустите, сволочи!
Наконец опомнилась, гордо вскинула голову и пошла по плацу. Через пятнадцать минут меня вызывает начальник политотдела.
– Что вы наделали?
– Срок задержания истёк. Два часа как неопознанной, для установления личности. Хотите, чтобы она меня к прокурору таскала?
– А одежда?
– Я ей предлагал х/б, солдата посылал в общежитие за вещами.
В общем, закосил под дурачка, выкрутился. В обед на раздаче она меня уже херами обкладывала. Я потом недели две боялся есть, думал она мне что-нибудь подсыплет.
Среди военторговских были и отпетые. На почве ревности одна повариха засадила разделочный нож прапорщику в печенку. Тот скончался по дороге в госпиталь. Её судили, но так как она оказалась беременная и в состоянии аффекта, то отделалась лёгким испугом. Уехала в свой Балашов Саратовской области с бастардом на руках.
В учебном караульном городке имелся макет огневого сооружения. Макет оказался вполне пригодным для утилитарных целей – солдаты туда таскали баб. Как-то прапорщик Файков заметил в сооружении подозрительный свет, начал ломиться. Солдаты бросились в амбразуру и вылезли наружу, а бабе, как Анке в анекдоте, помешал таз. Она орёт:
– Вытащи меня!
Однако бдительный прапорщик проявил солдатскую смекалку и сообразительность (такое мясо в руки пришло), стащил с неё трусы и трахнул. Затем оказал помощь. Ей – ничего, только соски пообдирала о цемент.
Подобные случаи были нередки. Одну подругу драли в вагончике, потом солдаты что-то не поделили между собой и подрались. Она плюнула на них, открыла дверь и ушла. А так как дело было зимой, в пургу и мороз, она, пьяная, потеряла направление, пошла не в сторону городка, а в степь и замерзла. Солдаты об этом и не знали. Утром нашли труп, подвели под групповое изнасилование. Сержанту – «вышка», сидел у нас на «губе». Шлепнули его, наверное, хотя парень был неплохой; помню, всё время плакал.
С бабами из военторга я провернул не одно общее дело. Консервированную конину по 35 копеек за банку продать нашим было невозможно. Оставались казахи. Повёз в пустыню продавать. На нас нахлынула эта орда, боец в кузове поднял цену с пятидесяти копеек до рубля. Орда не уменьшилась. Он сгоряча повысил до трёх рублей. Орда схлынула. Остановились на полутора. Я привёз девкам плащ-палатку денег. Дождались, когда уедет мотовоз, закрыли магазин, всю ночь считали.
В другой раз не хватило 10 тысяч порожних стеклянных банок. Я – к «губарям»:
– Тысяча банок – и ты свободен.
Наносили за день, ходили с автоматчиком и собирали. Я всех амнистировал.
Старшина военного городка пожаловался:
– Не хватает ложек.
Послал людей по свалкам (солдаты выбрасывают ложки с отходами, чтобы не мыть лишний раз – Авт.). Набрали столько, что прапорщик – завстоловой – ещё и продал.
Женщины на военной службе
Женщины в подавляющем большинстве равнодушны к военной форме и воинским званиям. Я встречал только одну женщину-прапорщика, гордившуюся своей формой. Все её за дуру считали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Кабацкие жёнки.
На позицию – девушка, а с позиции – мать.
На позицию – честная, а с позиции – блядь.
В армии не было женщин, только девушки (судя по оборотам речи). Из саратовского ПТУ завозили шестнадцати – семнадцатилетних девчонок-поваров и за неделю их растлевали. Хотя, что её ждало в Саратове? Постепенное опускание.
С разделением полов по социальному признаку я столкнулся ещё в училище. Танцевали в актовом зале, за время танца нужно было успеть соблазнить партнёршу. Парочки поочередно уединялись в антисанитарных условиях за кадкой с фикусом. Всего времени был час, а жаждущих человек пятнадцать, так что могли и морду набить. Групповой секс тогда ещё был не в моде.
Постепенно мы плюнули на сословные перегородки и обратились к пролетаркам. Благо те привозили с хуторов цимлянское вино, огромные хлеба и жареных кочетов. Некоторые опустились до того, что ходили к училищным поварихам, умудряясь прожить у них по четырнадцать дней, – все зимние каникулы – не выходя из комнаты. Еду им таскали с кухни. Поварихи практиковали даже групповой секс, но это не находило понимания. Курсовой офицер орал:
– Ходят в женские общежития, даже в рабочие!!! Как вы к этому относитесь?
– Нет, товарищ капитан, больше не буду.
– Я вам покажу военторговских блядей! Сошлю туда, где только они и будут.
Всех уличённых действительно сослали в самые дальние гарнизоны.
Чем хороши бабы из военторга, – к ним приносишь в общагу только своё бренное тело и минимум внимания. Продавщицы из военторга спали с офицерами бескорыстно. В армии майора любили за то, что он майор. Когда заваливал в общежитие, его неделю не могли оттуда выбить. Продавщицы имели один недостаток – беременели в секунду. Конкуренция самцов. В армии выращивалась порода советских людей, там шёл естественный отбор, как во времена Темучжина. Из ста призванных солдат, зачатых на гражданке, было сорок корявых, со следами вырождения. Побеждало народное, звериное начало: рядовое лицо кавказской национальности, все заросшее шерстью. Повариха, сидя на подоконнике, орала:
– Хочу чеченца!
Теперь они добивают Страну Советов.
Подполковник Власенков бывало кричит:
– Где эта блядь, Корицкая?
– Я здесь, Василий Иванович.
А «блядь Корицкая» – уважаемая женщина бальзаковского возраста, завпроизводством.
Партия обо всем подумала. На вещевом складе мы нашли пеленки и распашонки, оставшиеся с войны. Из армии, после победоносного завершения третьей мировой войны, должна была начаться новая поросль советских людей.
Как-то ночью я задержался на службе. В комендатуру прибежал испуганный лейтенант – начальник патруля.
– Там баба голая гуляет по плацу.
– Вязать пробовали?
– Она вся склизкая, не дается – царапается.
– А за волосы?
– Прическа короткая.
Мне стало интересно.
– Так возьмите одеяло, заверните в него и несите сюда.
Занесли, бросили в клетку, закрыли дверцу. Она – сразу к решётке, только что зубами за прутья не кусает. Включили воду, мои помощники стояли наготове со шлангом. Давление воды отбросило её к задней стенке. Та была выкрашена серебрянкой на солярке, чтобы мазалась. Когда человек испачкается такой краской, она не отмывается и чернеет. Ходит как негр. К утру нужно было бабу выпустить – ей на раздачу, людей кормить. Баба, как чёрт измазавшись в краске, вконец озверела.
– Не выйду!
Я – на солдат:
– Одевайте на неё шинель и выкиньте её отсюда!
На плацу уже шёл развод. Люди стали свидетелями невиданного зрелища. В кои-то веки в комендатуру не затаскивали, а пинками выбивали оттуда. Наконец выпинали. Баба ломится в дверь, плюется в глазок:
– Пустите, сволочи!
Наконец опомнилась, гордо вскинула голову и пошла по плацу. Через пятнадцать минут меня вызывает начальник политотдела.
– Что вы наделали?
– Срок задержания истёк. Два часа как неопознанной, для установления личности. Хотите, чтобы она меня к прокурору таскала?
– А одежда?
– Я ей предлагал х/б, солдата посылал в общежитие за вещами.
В общем, закосил под дурачка, выкрутился. В обед на раздаче она меня уже херами обкладывала. Я потом недели две боялся есть, думал она мне что-нибудь подсыплет.
Среди военторговских были и отпетые. На почве ревности одна повариха засадила разделочный нож прапорщику в печенку. Тот скончался по дороге в госпиталь. Её судили, но так как она оказалась беременная и в состоянии аффекта, то отделалась лёгким испугом. Уехала в свой Балашов Саратовской области с бастардом на руках.
В учебном караульном городке имелся макет огневого сооружения. Макет оказался вполне пригодным для утилитарных целей – солдаты туда таскали баб. Как-то прапорщик Файков заметил в сооружении подозрительный свет, начал ломиться. Солдаты бросились в амбразуру и вылезли наружу, а бабе, как Анке в анекдоте, помешал таз. Она орёт:
– Вытащи меня!
Однако бдительный прапорщик проявил солдатскую смекалку и сообразительность (такое мясо в руки пришло), стащил с неё трусы и трахнул. Затем оказал помощь. Ей – ничего, только соски пообдирала о цемент.
Подобные случаи были нередки. Одну подругу драли в вагончике, потом солдаты что-то не поделили между собой и подрались. Она плюнула на них, открыла дверь и ушла. А так как дело было зимой, в пургу и мороз, она, пьяная, потеряла направление, пошла не в сторону городка, а в степь и замерзла. Солдаты об этом и не знали. Утром нашли труп, подвели под групповое изнасилование. Сержанту – «вышка», сидел у нас на «губе». Шлепнули его, наверное, хотя парень был неплохой; помню, всё время плакал.
С бабами из военторга я провернул не одно общее дело. Консервированную конину по 35 копеек за банку продать нашим было невозможно. Оставались казахи. Повёз в пустыню продавать. На нас нахлынула эта орда, боец в кузове поднял цену с пятидесяти копеек до рубля. Орда не уменьшилась. Он сгоряча повысил до трёх рублей. Орда схлынула. Остановились на полутора. Я привёз девкам плащ-палатку денег. Дождались, когда уедет мотовоз, закрыли магазин, всю ночь считали.
В другой раз не хватило 10 тысяч порожних стеклянных банок. Я – к «губарям»:
– Тысяча банок – и ты свободен.
Наносили за день, ходили с автоматчиком и собирали. Я всех амнистировал.
Старшина военного городка пожаловался:
– Не хватает ложек.
Послал людей по свалкам (солдаты выбрасывают ложки с отходами, чтобы не мыть лишний раз – Авт.). Набрали столько, что прапорщик – завстоловой – ещё и продал.
Женщины на военной службе
Женщины в подавляющем большинстве равнодушны к военной форме и воинским званиям. Я встречал только одну женщину-прапорщика, гордившуюся своей формой. Все её за дуру считали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85