Это считалось нормой, лейтенант чувствовал себя сбоку припеку. Да он и не стремился к чему-то большему, молил Бога дотянуть неделю без ЧП.
Когда я заступал со своими прапорщиками, Козятинским или Калигиным – «Анчуткой», мы жили душа в душу. Караулы я тоже не проверял, они и без этого не рисковали плохо нести службу. Если поймают какую-то живность: овцу или собаку – немедленно звонят. Солдаты в карауле ели все, что движется, даже ёжиков и черепах. Ёжики мне не понравились – вонючие, а черепахи – те ничего. Охотились и на более крупных животных, патроны добывали во время тактических занятий. Солдатам выдавали по десять холостых патронов, пяток солдат отщелкивал в карман, а остальными палил. В карауле у холостых патронов отпиливали головки, вставляли стрелянные пули. Жах! – и верблюда как ни бывало.
– Что ели?
– Курицу выдали.
А на крыше – мосол в пол человеческого роста. Можете представить себе берцовую кость верблюда? Собак прикармливали и ели – вреда от них намного больше, чем предписанной в Уставе гарнизонной и караульной службы пользы. Приедет проверяющий, Тобик хвостом замашет, в великой радости притащит из-за кинобудки конскую ногу. Его самого не успели съесть, вот он и отплатил за добро. Начальником того несчастного караула был сержант Конев. Шутили: «Конь убил коня». Я солдат потом спрашивал:
– Что с собакой сделали?
– Конев приказал содрать шкуру с живого и жарить на медленном огне.
Лейтенант Гена Арбузов до службы в армии, грабил проходящие товарные поезда, научил солдат ловить овец, обрезал участок внешнего периметра ограждения между двумя столбами и устанавливал съемный забор. Снизу приподнимал палкой, к палке привязан шнур метров десять-пятнадцать. Солдат прятался в яме или за ракетным оголовьем. Овцы проходили внутрь, и ловушка захлопывалась. Овцы:
– Бе-е-е…
Казах подъезжает на коне:
– Вах-вах-вах!
Офицер выходит, посылает кочевника матом. На заборе написано: «Шикни пиниздер», в данном случае это означает: «Стой, стрелять буду». Поехал искать правду, да где её найдешь в пустыне, кто тебя пустит в чапане к военной власти?
Правда, когда на станции съели корову, я разобрался, и стребовал с виновных восемьсот рублей. Моё великодушие не знало пределов. Корове той цена рублей двести. Солдаты опять попались на том, что все несъеденное зарыли в песок, правда глубоко, метра на полтора, но не учли мух. Я был беспощаден:
– Или дисбат, или восемьсот рублей!
Казах мне потом руки целовал.
Случись в карауле какое-нибудь ЧП, например, стрельба, не спеши, жди, может у соседа что-то похуже случится или помоги ему. Помню, что-то такое произошло. Прапорщик Козятинский предложил:
– Давайте в соседнюю роту спирт подкинем.
Утром идешь к начальнику штаба, видишь, как командира роты пинками гонят в штаб. Вопрос «Кому первому идти?» решается сам собой.
– Да иди ты на хуй, не до тебя!
Пинками же пригнали и дневального. Тот в слезах объясняет:
– Нашли (спирт – Ред.) в бытовке.
Кто ему поверит? А сказал бы что-нибудь невероятное, мол, на спиртохранилище взяли – перекинул бы на начальство тыла или нерадивого начальника ГСМ капитана – пропойцу Маленького. Он никогда бы не доказал, что караул выставил.
В армии к проштрафившемуся коллеге относятся с «сочувствием».
– У Лукшина солдат повесился!
Все к нему. С ехидством интересуются, даже те, кто ни Лукшина, ни солдата не знал:
– А что, у тебя солдат повесился?
– Да идите вы…
Все знают, теперь можно учений месяц не проводить, все начальники там будут, в комиссии по повешению...
Однажды мы заступали в караул. В суматохе сборов дневальные поставили железный ящик с шестью автоматами, хорошо ещё без патронов, не в свою машину. Им все равно, тем более, что оружие не их. У КПП стояли две ГАЗ-66. Одна вскоре отъехала. Я хватился:
– Где оружие?!
Бегом в роту.
– Кто выносил, куда ставил?
Солдаты злобно не сознаются, что было две машины и поставили «не в ту». «Главного подозреваемого» – водителя, били ногами, пока тот не упомянул о второй ГАЗ-66.
– Откуда машина, какие номера?
– Не знаю.
Наконец один солдатик радостно возвопил:
– Это мой зема с 32-й площадки!
Я прыгнул в машину – и туда.
– Машина только что уехала на 10-ю площадку.
Ну, думаю, пропал. Это поедут в город на ТЗБ, там точно просекут, что в ящике и или выбросят со страху или продадут промышленникам. Помчались за ними, догнали на третьем подъёме. Остановили. В кабине прапорщик узнал что случилось, побелел.
– Я и не видел, что они туда поставили.
– Смотреть сука надо, что тебе в машину ложат, гандон штопаный!
Из случившегося извлекли выводы, перестали оставлять машину для караула на КПП, подъезжали к казарме.
Без подобных эксцессов жизнь на посту протекает монотонно. Прежде часовой ходил по периметру, что само по себе было чревато многими опасностями – может и сбежать. Хуже всего, если солдат сбежит из караула. Начинается «ловля блох» в пустыне. Шансы поймать минимальные: прыгнул в товарняк – и домой. Потом родители его привозят, начинает гнусавить: «били». Кто его там бил, ну так маленько. Можно подумать его на гражданке не били?…
Наконец додумались ставить в караул на вышку по два человека и запирать снаружи. Разводящий ведет его на вышку, запирает на ключ, ключ несёт в караульное помещение. Службу несли по очереди, по пять-шесть часов, на протяжении трёх-четырех дней. Караульный сидит в кресле, пулемет на замке, ключ в сейфе. Основная задача – заранее засечь машину начальника караула. С этой целью применялись всевозможные технические ухищрения. Например, километрах в двух от караульного помещения вкапывали под дорогой две пружинящие доски с контактами – найти в пустыне кабель подходящей длины проблем не составляло. Переезжающая машина включала сирену, все просыпались и успевали разбежаться по местам. Обычно телефоны выводились из строя буквально всеми караульными и всяческими способами, отсутствие связи – отсутствие контроля. Бывало едешь мимо чужого караула, «хрясь» – оторвал трубку у наружного телефона. То же сосед делает и с твоим. Солдаты способны вывести из строя любые средства связи. Дать ему радиостанцию Р-105, начнет гнать в эфир что не попадя. В карауле мы обычно слушали подрывные радиоголоса, тот «Голос свободной Азии». Если забросить антенну на периметр – слышимость великолепная. Служба отличалась монотонностью, разве что каптёр развозит хлеб, воду, газеты. Они бы с удовольствием чем-нибудь позаражались, лишь бы в госпиталь лечь.
В сооружениях нового типа всю смену запирали в потерну, под землю, на кодозамковое устройство. Бронеколпак без окон, пулемёт ПКТ, боеприпасы под замком. Как-то один «сообразил», высунул ногу из огневого сооружения и отстрелил себе палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Когда я заступал со своими прапорщиками, Козятинским или Калигиным – «Анчуткой», мы жили душа в душу. Караулы я тоже не проверял, они и без этого не рисковали плохо нести службу. Если поймают какую-то живность: овцу или собаку – немедленно звонят. Солдаты в карауле ели все, что движется, даже ёжиков и черепах. Ёжики мне не понравились – вонючие, а черепахи – те ничего. Охотились и на более крупных животных, патроны добывали во время тактических занятий. Солдатам выдавали по десять холостых патронов, пяток солдат отщелкивал в карман, а остальными палил. В карауле у холостых патронов отпиливали головки, вставляли стрелянные пули. Жах! – и верблюда как ни бывало.
– Что ели?
– Курицу выдали.
А на крыше – мосол в пол человеческого роста. Можете представить себе берцовую кость верблюда? Собак прикармливали и ели – вреда от них намного больше, чем предписанной в Уставе гарнизонной и караульной службы пользы. Приедет проверяющий, Тобик хвостом замашет, в великой радости притащит из-за кинобудки конскую ногу. Его самого не успели съесть, вот он и отплатил за добро. Начальником того несчастного караула был сержант Конев. Шутили: «Конь убил коня». Я солдат потом спрашивал:
– Что с собакой сделали?
– Конев приказал содрать шкуру с живого и жарить на медленном огне.
Лейтенант Гена Арбузов до службы в армии, грабил проходящие товарные поезда, научил солдат ловить овец, обрезал участок внешнего периметра ограждения между двумя столбами и устанавливал съемный забор. Снизу приподнимал палкой, к палке привязан шнур метров десять-пятнадцать. Солдат прятался в яме или за ракетным оголовьем. Овцы проходили внутрь, и ловушка захлопывалась. Овцы:
– Бе-е-е…
Казах подъезжает на коне:
– Вах-вах-вах!
Офицер выходит, посылает кочевника матом. На заборе написано: «Шикни пиниздер», в данном случае это означает: «Стой, стрелять буду». Поехал искать правду, да где её найдешь в пустыне, кто тебя пустит в чапане к военной власти?
Правда, когда на станции съели корову, я разобрался, и стребовал с виновных восемьсот рублей. Моё великодушие не знало пределов. Корове той цена рублей двести. Солдаты опять попались на том, что все несъеденное зарыли в песок, правда глубоко, метра на полтора, но не учли мух. Я был беспощаден:
– Или дисбат, или восемьсот рублей!
Казах мне потом руки целовал.
Случись в карауле какое-нибудь ЧП, например, стрельба, не спеши, жди, может у соседа что-то похуже случится или помоги ему. Помню, что-то такое произошло. Прапорщик Козятинский предложил:
– Давайте в соседнюю роту спирт подкинем.
Утром идешь к начальнику штаба, видишь, как командира роты пинками гонят в штаб. Вопрос «Кому первому идти?» решается сам собой.
– Да иди ты на хуй, не до тебя!
Пинками же пригнали и дневального. Тот в слезах объясняет:
– Нашли (спирт – Ред.) в бытовке.
Кто ему поверит? А сказал бы что-нибудь невероятное, мол, на спиртохранилище взяли – перекинул бы на начальство тыла или нерадивого начальника ГСМ капитана – пропойцу Маленького. Он никогда бы не доказал, что караул выставил.
В армии к проштрафившемуся коллеге относятся с «сочувствием».
– У Лукшина солдат повесился!
Все к нему. С ехидством интересуются, даже те, кто ни Лукшина, ни солдата не знал:
– А что, у тебя солдат повесился?
– Да идите вы…
Все знают, теперь можно учений месяц не проводить, все начальники там будут, в комиссии по повешению...
Однажды мы заступали в караул. В суматохе сборов дневальные поставили железный ящик с шестью автоматами, хорошо ещё без патронов, не в свою машину. Им все равно, тем более, что оружие не их. У КПП стояли две ГАЗ-66. Одна вскоре отъехала. Я хватился:
– Где оружие?!
Бегом в роту.
– Кто выносил, куда ставил?
Солдаты злобно не сознаются, что было две машины и поставили «не в ту». «Главного подозреваемого» – водителя, били ногами, пока тот не упомянул о второй ГАЗ-66.
– Откуда машина, какие номера?
– Не знаю.
Наконец один солдатик радостно возвопил:
– Это мой зема с 32-й площадки!
Я прыгнул в машину – и туда.
– Машина только что уехала на 10-ю площадку.
Ну, думаю, пропал. Это поедут в город на ТЗБ, там точно просекут, что в ящике и или выбросят со страху или продадут промышленникам. Помчались за ними, догнали на третьем подъёме. Остановили. В кабине прапорщик узнал что случилось, побелел.
– Я и не видел, что они туда поставили.
– Смотреть сука надо, что тебе в машину ложат, гандон штопаный!
Из случившегося извлекли выводы, перестали оставлять машину для караула на КПП, подъезжали к казарме.
Без подобных эксцессов жизнь на посту протекает монотонно. Прежде часовой ходил по периметру, что само по себе было чревато многими опасностями – может и сбежать. Хуже всего, если солдат сбежит из караула. Начинается «ловля блох» в пустыне. Шансы поймать минимальные: прыгнул в товарняк – и домой. Потом родители его привозят, начинает гнусавить: «били». Кто его там бил, ну так маленько. Можно подумать его на гражданке не били?…
Наконец додумались ставить в караул на вышку по два человека и запирать снаружи. Разводящий ведет его на вышку, запирает на ключ, ключ несёт в караульное помещение. Службу несли по очереди, по пять-шесть часов, на протяжении трёх-четырех дней. Караульный сидит в кресле, пулемет на замке, ключ в сейфе. Основная задача – заранее засечь машину начальника караула. С этой целью применялись всевозможные технические ухищрения. Например, километрах в двух от караульного помещения вкапывали под дорогой две пружинящие доски с контактами – найти в пустыне кабель подходящей длины проблем не составляло. Переезжающая машина включала сирену, все просыпались и успевали разбежаться по местам. Обычно телефоны выводились из строя буквально всеми караульными и всяческими способами, отсутствие связи – отсутствие контроля. Бывало едешь мимо чужого караула, «хрясь» – оторвал трубку у наружного телефона. То же сосед делает и с твоим. Солдаты способны вывести из строя любые средства связи. Дать ему радиостанцию Р-105, начнет гнать в эфир что не попадя. В карауле мы обычно слушали подрывные радиоголоса, тот «Голос свободной Азии». Если забросить антенну на периметр – слышимость великолепная. Служба отличалась монотонностью, разве что каптёр развозит хлеб, воду, газеты. Они бы с удовольствием чем-нибудь позаражались, лишь бы в госпиталь лечь.
В сооружениях нового типа всю смену запирали в потерну, под землю, на кодозамковое устройство. Бронеколпак без окон, пулемёт ПКТ, боеприпасы под замком. Как-то один «сообразил», высунул ногу из огневого сооружения и отстрелил себе палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85