– Так, мадам. Через три купе едет твой ёбарь, или отец твоего ребенка, или хуй его знает, как у вас там; дуй туда и прихвати с собой Лягину. А то я сейчас вместо кондиционера пойду включу печку и ты у меня на третьем подъёме родишь двойню.
Я с большим трудом выбил их из купе, и то благодаря тому, что для пущего страха закрыл снаружи. Лягина со мной не разговаривала до конца моей службы. Зато в мое купе никто больше не совался. Кондиционер тоже отремонтировал. Заинтересовался, почему когда он работает, в купе жарко. Открыли – на сетке в палец пыли; вытрусили в окно – на головы сидящим в соседнем отсеке. Заработал, даже холодно стало.
Входишь в мотовоз – и чувствуешь уважение к своей персоне. Солдат в тамбуре увидит, чеботами хрясь – пахан явился.
– Здравия желаю, товарищ капитан!
В купе фляжку со льдом принесет:
– Только Вы фляжку верните, пожалуйста.
– Что, строевой смотр скоро?
Жора дастархан на столе расстилает, Чирков суетится – рад, что впустили. Спросишь у Ноженко:
– Ты что, сука, взял! (на закусь – Авт.).
– Окуня в томате.
– Что, не мог в масле? Мужики, не наливайте ему!
– Да я что? Это солдат положил.
– Ладно, налей «Бигосу».
Прячется в углу, закусывая мелко трясётся. «Гаврик», как гончий пес, просовывает голову в купе, втягивает носом воздух.
– Спичек у вас нет? А это у вас что ? (Как-будто бы у нас армянский коньяк).
– Да не бойся, заходи, не унюхает твоя Алия.
Утром приходит, под глазом синяк – Алия, татарка, всё-таки унюхала.
Купейные вагоны считались «блатными», там можно было закрыться и жрать спирт, не оглядываясь на начальство и халявщиков. И те и другие сновали по вагонам вперемешку. Каждый начальник норовил стать и халявщиком. От него же не отвертишься, не дашь – донёсет, сука:
– Ага, голубчики, а что вы тут делаете? Спирт пьёте?
Сизоносые молча соглашаются с неоспоримым.
– Какой? Ректификат? Не гидрашку?
– Не-не-не, товарищ майор.
Наливают на пробу пол-стакана, чтобы сразу сдурел, но так, чтобы не тащить домой. В купейных вагонах и замполитам было трудно «стучать», кто чем занимается.
Езды до площадки был час, за это время столько судеб решалось. Перед моими глазами проходили целые жизненные драмы. Особенно запомнилось, когда вечером в пятницу шел отлов лейтенантов на наряд в выходные дни. Ушлые ПНШ (день же дурака провалял, на совещании не довел наряды), теперь ошалевшие носились по мотовозу с графиками, чтобы самим не загреметь. Искали безответных, чтобы расписался на обратной стороне приказа. В понедельник утром можно было показать командиру:
– Я ему довёл, а он, сука, не приехал.
И драли «суку». В других купе прапорщики договаривались, как рвануть в Тюратам и за счёт будущего имущества или пайков выпросить у тёти Кати десять бутылок водки. Идейные в купе резались в шахматы, как оказывалось потом, на интерес. Так увлекались, что могли проехать площадку. Нажравшиеся до поросячьего визга, курят прямо в купе; кто-то мечется, ищет закусь. Гришин и Коробков прямо из горла пьют одеколон «Шипр». Капитаны, кому под сорок и старше (т.е., которые уже ничего не боятся), сцеживают из конденсатного бачка воду, запивать спирт. Эти отпетые были бичом мотовозов. К молодым прапорщикам и офицерам они относились с особым презрением и цинизмом. Я сам наблюдал в мотовозе капитана, разлегшегося на нижней полке, высунувшего ноги в проход и презрительно смотрящего на толпящихся в проходе лейтенантов. Такие занимали купе и вязали сети – сесть туда уже никто не мог.
Вечерами мотовоз напоминал разбуженный улей. Все гудело, жизнь била ключом (кому в голову, а кому по ногам, в зависимости от дозы). Зато утром мотовоз напоминал погост. Каждый мечтал только об одном: доползти до места и поспать. На нижних полках сидели по чину. На верхних вповалку валялись лейтенанты в помятых штанах. Голова оперта на фуражку, по подбородку течет слюна. Обращение по любому вопросу вызывало неподдельную злобу. Главным было – не проспать свою станцию и в любом виде попасть на развод.
Дорога от мотовоза до части именовалась «Поле чудес», а часть, соответственно, «Страна дураков». Заставить после мотовоза остаться в расположении, чтобы увидеть всё, что я теперь описываю, было невозможно. Зимой пройти степью триста-четыреста метров до мотовоза – мука. Лейтенант пригонит из автопарка машину для начальства (проверяющих даже подсаживают), его самого из кузова выпихнут,бежит назад, как цуцик. В девять-десять вечера был второй мотовоз. Если и на него опоздаешь, например, из-за совещания, командир может смилостивиться, дать для «управленцев» автобус. Если сбежишь со службы раньше, нужно добираться попутками – до города 70 километров. Мотовозом неудобно, железнодорожная насыпь прикрывала беглецов только по грудь, приходилось красться вдоль неё, пригнувшись и сняв фуражку. С крыши это было хорошо видно. Однажды я, запасшись биноклем, пошел к замполиту:
– Хотите полюбоваться? – на что майор Нежуренко, умница, пьяница и бабник, ответил:
– Да, мы тоже так ходили.
Ничего не меняется, насыпь же не вырастет. За станцией росли кусты, в них можно было спрятаться. В 10:30 свистел утренний мотовоз, в него можно было вскочить под прикрытием движущихся вагонов.
Целина
Стоило распространиться слуху о формировании целинного батальона, задолго до оглашения приказа солдаты начинали шататься по расположению с песенкой «Целина, целина голубые дали, мы такую целину на хую видали». Самая высокая честь, предоставляемая полку, – отправить целинный батальон – в перечне возможных бед находилась сразу после глада, мора и трясения земли. Узнав в «верхах» о предстоящем, командир полка неделю не мог прийти в себя, болел, случались сердечные приступы.
Сформировать три роты полного состава, укомплектованные автомобилями, даже в те годы было непосильной задачей для части. Тем более, что ездили на целину не куда-нибудь в Ростовскую область, где кормят от пуза, а к язычникам в Мордовию убирать картошку. Если говорят, что на Украине плохие дороги, то там (в Мордовии), кроме дороги на Ижевск, они отсутствуют полностью, только просёлки.
В преддверии такой задачи начинается комплектация. На площадку комплектации, обычно на стадион, стаскивают машины. Своим ходом они, конечно, не идут. Самые ходовые – ЗИЛ 157. На нем никого не задавишь, лихачить нельзя, от милиции не сбежишь, больше 60 км/час не развивает – ревёт и идет на взлёт. Машина примитивная, на базе «Студебеккера», но исключительно надёжная, в Афганистане зарекомендовавшая себя с самой лучшей стороны. Отсутствует гидроусилитель руля, а часто и тормозов; технически, её уничтожить невозможно. Собирают со свалки, где они лежат лет по 10 (это обычное состояние для 157-го). Моют, красят, и, что интересно, – заводятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85