У них, сук, даже боксы были тёплые – ракетная техника. Следующий этап – разгрузка личного состава и провианта – также превращался в кошмар. Следом за командой «По местам!», после того, как все уселись по машинам, наступало неопределенное время ожидания, тянувшееся 6-7 часов кряду. Кормить никого не собирались. Солдаты нервно курили и тоскливо смотрели в сторону столовой. Повара и кухонный наряд обжирались завтраком. Все время нашего ожидания стратеги в штабе разрабатывали диспозицию вывода части в запасной район. Все боялись принять решение, половина машин не на ходу, а ехать надо – все сроки истекают. Поэтому все друг друга обманывали. Командир смотрел на колонну длиной в несколько километров, дело шло к вечеру, курево кончалось. По колонне сновала сытая тыловая сволочь: все эти начпроды, писаря, и поддатые медики. У них в машине был харч и спирт, больных бросали на фельдшера, который потом сожительствовал с бедными солдатами в подвале. Санчасть была, как публичный дом, порядочные солдаты боялись туда ложиться – сначала трудотерапия, потом голодная диета и, как итог, насильственное мужеложество.
Дальше – больше… Особо жестокой была процедура мытья солдат в полевой бане в пустыне зимой. Лично я категорически отказывался – лучше под трибунал. Был у нас один садист, Белкин, он и изголялся. На ветру ставили палатку и пытались нагреть несколько бочек воды до температуры человеческого тела. Солдаты, спавшие у выхлопных труб МАЗов, были невообразимо грязными. Грязь въедалась в тело, вода стекала с него, как с гуся. Отмыть их можно было только бензином или стиральным порошком в стационарной бане. Когда эту баню – крематорий топили, все прятались, солдаты начинали кашлять, прикидываясь больными. В полевых условиях в санчасть никого не принимали из-за престижности теплых мест для спанья. Инстинкт подсказывал: расслабишься – пропадёшь. Если некоторые подразделения приезжали в сапогах, а другие в валенках, можно было проснуться в одних портянках. Откуда валенки у узла связи? Прапорщик пропил их ещё прошлой зимой. Люди, как звери в стае, делились на своих и чужаков. Никто не выходил из своего района – вокруг вертелись чужаки…
Хуже всего доставалось клубным работникам и писарям. В подразделениях было тесно: мы спали в БМДС, в тепле, вповалку офицеры, прапорщики, солдаты. Вокруг часовые, связь только по селектору. Штабная элита буквально за несколько дней превращалась в чмуриков. Жили в утепленной байкой «зимней» палатке или в клубной машине КУНГ-ГАЗ-66. С ними же обитали: секретарь комсомольской организации полка и завклубом. Больше некуда было деться. Завклубом даже пришел к моей машине:
– Нет ли у вас горячего чайку попить?
– Пошли его, старшина, на хуй.
Мой старшина срочной службы Галкин добавил сквозь зубы:
– Вам же сказали, командир роты, что идите на хуй. Ходят тут, чай просят, и не стыдно вам?
Их ещё заставляли оформлять наглядную агитацию, служившую солдатам на подтирку. Даже повара ими брезговали, норовили зачерпнуть сверху, не помешивая, и вылить, не глядя, на шинель. У меня был настолько толковый старшина, что повара спали у нас, шеф-повару даже дали матрац. Харч все равно был паршивый, зато набирали снизу, и ели мы в первую смену. Под конец, когда приползала какая-нибудь четвёртая команда, остатки разводили водой, чтобы хватило всем.
Не было ни отбоя, ни подъёма, солдатам нравилось – лежали спокойно. От ночного безделья беспощадно резались в карты. Мы несли охрану позиционного района, поэтому были вне всякого контроля. Полагалось ставить парные посты, секреты, патрулировать… Зная нашего солдата, я не рисковал отпускать его дальше десяти метров, мочились с машины.
Единственным офицером, к которому солдаты относились с уважением, был майор Колпаков – начальник инженерной службы. У него с собой было ружье, он брал солдат на охоту, и, как и я, жрал с солдатами из одного котла. Для офицеров накрывали отдельно, даже масло давали. Я знал, что такое кончается плохо, и не отделялся от личного состава. Командир должен сидеть с солдатами в одном окопе и вместе с ними кормить вшей.
Прожив в таком блядстве несколько дней, я понял, что нужно решать продовольственную проблему. Посоветовался с прапорщиком, склонив шеф-повара, свез казахам мешок лука, который выгодно обменяли на пряники и вино. Те были, как кирпич – долго жуешь, но питательные, рота ела два дня. Через два дня мы свезли подсолнечное масло и обменяли на тот же ассортимент. Приценились к складу картошки, но дали отбой. Мы бы продали и вермишель. Ключи от продмашины были у нас, часовой тоже стоял «наш». Шеф-повар был беспробудно пьян.
– Мы забыли, зачем сюда приехали… Так дальше нельзя…
Ему вновь наливали кружку вина и он вновь вырубался на несколько часов под воздействием алкогольной интоксикации.
Караулы
Постовые ведомости, как и полковые приказы, хранили вечно. Сейчас-то их, конечно, сожгли. Ах, какие исторические документы пропали – бумагу научились экономить! По ним можно было узнать, кто стоял в карауле, скажем, в Свердловске в 1925г. такого-то числа. Пока человек был жив, могли найти и наказать за открывшуюся нерадивость.
Труд военного социально не востребуется, его нельзя овеществить. В военное время страну защищают гражданские, в мирное – прикрываются патриотическими фразами, вроде «высокой боевой готовности», что вызывает необходимость всем друг другу врать.
Заставить часового делать ненужное (ходить по периметру) можно, но сколько для этого необходимо проверяющих? На одного часового – разводящий, помощник начальника караула и начальник караула. Ставят на два часа и за это время дважды проверяют. Часовой охраняет печать, даже не зная, что за ней. (Если бы знал – сам украл бы). Классический пример – автопарк: противоугонные рвы, проволочные заборы. Солдаты каждый день засыпают рвы и едут в самоволку. А что часовой? У него даже патронов нет, стоит на вышке, как пугало. Все это придумано только для того, чтобы не дать ему поспать. Сидел бы в каптёрке, варил в плафоне чифирь.
У меня и мысли не возникало водить часового в автопарк. Главное побыстрее выбить его из караула, чтобы помещение не выстуживал. Его задача – пробежать два километра до огневого сооружения, постучать ногами и там залечь.
– Сменили?
– Сменили!
На складе вооружений система безопасности была продумана до мелочей. Командовал прапорщик, солдаты приходили на работы, переодевались. Передвигались по складу и летом и зимой в одной обуви – обрезанных валенках. На время работ склад закрывался изнутри. Выходить нельзя. Основной вид работы на складе – перетаскивать ящики с патронами и гранатами. Всё опломбировано, ничего открытого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85