Негодяй! – А когда Вольфганг наклонился поднять бумагу, граф вытолкнул его за дверь и уже на лестнице дал пинка под зад.
Дверь с силой захлопнулась, и Вольфганг кубарем скатился вниз по лестнице. Подобного унижения он еще не испытывал. Он стоял на улице перед домом 7 по Зингерштрассе, сгорая от бессильной злобы; больше всего на свете ему хотелось сейчас вернуться и вызвать Арко на дуэль, избить его тростью, дать такого же пинка, как дали ему, и сделать это посреди улицы, на глазах у всех.
Еще не придя в себя от негодования, он сел писать отцу отчет о случившемся. Гнусный поступок Арко дал ему лишь одно преимущество, писал он, – всякие отношения с Зальцбургом для него покончены. Злость так и кипела в нем. Он с удовольствием проткнул бы грудь Арко шпагой. Должно быть, архиепископ подстрекал обер-камергера на подобный поступок. Вольфганг ненавидел Колоредо, наверное, в сто раз больше, чем Колоредо ненавидел его. Если не избавиться от этой ненависти, она отравит ему всю жизнь. Он вложил в письмо двадцать гульденов – хотя обещал Папе послать тридцать – в доказательство того, что дела его в Вене идут на лад. И поскорее закончил, подписавшись: «Ваш любящий и покорный во всем сын», – потому что в этот момент в гостиную под руководством госпожи Вебер стали вносить фортепьяно.
– Мама знает, что вы скучаете без инструмента, – сказала Констанца.
– Во сколько же это обойдется? – От радости Вольфганг готов был расцеловать девушку.
– Ну, это уж наша забота. Конечно, не «штейн», но инструмент хороший. Попробуйте его, господин Моцарт.
– Вольфганг! Запомните, Констанца, меня зовут Вольфганг.
Констанца смутилась, но кивнула в ответ и попросила его что-нибудь сыграть.
Вольфганг сел за фортепьяно и принялся сочинять, словно не желал терять даром ни минуты, а кончив, вскочил и порывисто расцеловал Констанцу. И хотя она залилась краской от смущения и в первый момент отстранилась, как и подобало порядочной девушке, но потом горячо ответила на его поцелуй, и Вольфганг сиял от счастья.
Получив весть об оскорблении, которое Арко нанес его сыну, и поняв, что теперь-то уж решение Вольфганга не изменишь, Леопольд сказал Наннерль:
– У твоего брата произошла страшная ссора с Арко. С Зальцбургом он порывает.
– Он к нам не вернется? – воскликнула Наннерль, не в силах поверить в Папины слова.
– Никогда.
– Не может быть! Что же мы будем делать одни в этих комнатах?
– Он больше не вернется, – повторил Леопольд. – Вольфганг переехал к Веберам и уже по одной этой причине не расстанется с Веной.
Я не верила, что он осмелится уйти со службы, мне казалось он только грозится.
– Он прислал мне двадцать гульденов, хотя обещал тридцать. Видно, зарабатывает уже меньше, чем рассчитывал, и просто хочет меня задобрить, Наннерль заплакала: – Я буду без него скучать. – Вена не так далеко.
– Но разве я соберусь туда? – Нет, она никогда не сможет простить Вольфгангу, а папа уже позабыл о ней и ее горестях и сел за письмо.
– Что вы делаете?
– Придется послать ему свое разрешение и благословение.
– Вы же сказали, что он уже уволился.
– Да. Но пусть, по крайней мере, знает: после позорного поступка Арко я не могу оставаться на стороне Колоредо.
– Хорошо, – вырвалось у Наннерль. – Можете поступать как угодно, я же не собираюсь прощать Вольфганга. Вы стольким ради него пожертвовали, а он не пожелал даже прислушаться к вашему совету.
Но мысли Леопольда уже были далеко. Он сидел за бюро впервые в жизни не находя нужных слов – и раздумывал над своей горькой судьбой. Шахтнер оказался прав: он так «преуспел», что Вольфганг навсегда покинул родной город. Вечно метался неудовлетворенный, и вот теперь это отразилось на сыне. Но ведь сам-то он так и остался прикованным к Зальцбургу. И семью не сумел сберечь. В чем же тогда он преуспел? Может, наоборот, он потерпел полный крах?
– Анна Мария… – шептал Леопольд.
Наннерль обвила руками шею отца, стараясь утешить его, приласкать.
– Девочка моя, – бормотал Леопольд, – моя маленькая девочка!
Часть восьмая. КОНСТАНЦА
59
Прошло несколько недель, прежде чем Вольфганг по-настоящему ощутил свободу. Колоредо оставил его в покое, Папа прислал согласие, а Кобенцл пригласил в свое поместье, расположенное в одном из пригородов Вены, и раны, нанесенные архиепископом и Арко, начали понемногу заживать. Он сидел за фортепьяно и думал: «Я сберег свое достоинство. Никто больше не посмеет мне приказывать, что сочинять, и когда. Это уже немалая победа».
Вольфганг работал над сонатами для фортепьяно и скрипки или музыкальных издателей, когда покой его нарушила Констанца. Он не любил, чтобы его тревожили во время работы, но сегодня появление девушки обрадовало его.
– Я напекла оладий и хотела вас угостить, – сказала
– Спасибо, отведаю с одним условием, если вы не откажетесь покататься со мной в воскресенье в экипаже.
– Но в воскресенье вы уезжаете к князю Кобенцлу? – Могу поехать днем позже. Князю все равно.
– Такой знатный господин! Он ведь может оказать вам помощь.
– Я же сказал, Кобенцл не обидится. Вы согласны составить мне компанию?
– Ехать вдвоем? Не знаю, прилично ли? Спрошу разрешении у матушки.
Неужели у Констанцы нет к нему доверия? Ведь он не какой-нибудь вертопрах. Вольфганг готов был обидеться, но передумал – Констанца, в конце концов, совсем еще девочка, ей всего восемнадцать.
– Вы отобедаете сегодня с нами, Вольфганг?
– А вы поедете со мной кататься, Констанца? Она пошла спрашивать разрешения и вернулась через несколько минут. Госпожа Вебер позволила с условием, если они вернутся домой засветло.
Вольфгангу такое условие пришлось не по душе: не понравились намеки госпожи Вебер; хотя он принял приглашение пообедать, но стал вдруг необычно молчалив и даже грустен.
Но раздражение Вольфганга как рукой сняло, когда он увидел принарядившуюся для прогулки Констанцу. Да и воскресный день выдался на редкость хороший. Все вокруг радовало: теплое июльское солнце, нарядно одетые люди на улицах, нанятый им удобный экипаж, сознание, что рядом Констанца.
Десять гульденов, так и не отосланные Папе и отложенные на случай крайней необходимости, ушли на экипаж. В кармане оставалось всего несколько монет, но Вольфганг не беспокоился. Три недели он проживет у князя Кобенцла и сэкономит на этом, да и дальнейшие перспективы не так уж безотрадны.
Констанца пришла в восторг от роскошного экипажа и радовалась, что они едут в Пратер.
– Это ведь там катается знать, правда?
– Да. Но мы вовсе не потому туда едем.
– А почему же, Вольфганг?
– Пратер – самое лучшее место для прогулки в экипаже. – И самое романтичное, подумал он.
Среди всей этой роскоши Вольфганг вовсе не казался Констанце маленьким и незаметным, как в свое время пренебрежительно высказывалась о нем Алоизия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222
Дверь с силой захлопнулась, и Вольфганг кубарем скатился вниз по лестнице. Подобного унижения он еще не испытывал. Он стоял на улице перед домом 7 по Зингерштрассе, сгорая от бессильной злобы; больше всего на свете ему хотелось сейчас вернуться и вызвать Арко на дуэль, избить его тростью, дать такого же пинка, как дали ему, и сделать это посреди улицы, на глазах у всех.
Еще не придя в себя от негодования, он сел писать отцу отчет о случившемся. Гнусный поступок Арко дал ему лишь одно преимущество, писал он, – всякие отношения с Зальцбургом для него покончены. Злость так и кипела в нем. Он с удовольствием проткнул бы грудь Арко шпагой. Должно быть, архиепископ подстрекал обер-камергера на подобный поступок. Вольфганг ненавидел Колоредо, наверное, в сто раз больше, чем Колоредо ненавидел его. Если не избавиться от этой ненависти, она отравит ему всю жизнь. Он вложил в письмо двадцать гульденов – хотя обещал Папе послать тридцать – в доказательство того, что дела его в Вене идут на лад. И поскорее закончил, подписавшись: «Ваш любящий и покорный во всем сын», – потому что в этот момент в гостиную под руководством госпожи Вебер стали вносить фортепьяно.
– Мама знает, что вы скучаете без инструмента, – сказала Констанца.
– Во сколько же это обойдется? – От радости Вольфганг готов был расцеловать девушку.
– Ну, это уж наша забота. Конечно, не «штейн», но инструмент хороший. Попробуйте его, господин Моцарт.
– Вольфганг! Запомните, Констанца, меня зовут Вольфганг.
Констанца смутилась, но кивнула в ответ и попросила его что-нибудь сыграть.
Вольфганг сел за фортепьяно и принялся сочинять, словно не желал терять даром ни минуты, а кончив, вскочил и порывисто расцеловал Констанцу. И хотя она залилась краской от смущения и в первый момент отстранилась, как и подобало порядочной девушке, но потом горячо ответила на его поцелуй, и Вольфганг сиял от счастья.
Получив весть об оскорблении, которое Арко нанес его сыну, и поняв, что теперь-то уж решение Вольфганга не изменишь, Леопольд сказал Наннерль:
– У твоего брата произошла страшная ссора с Арко. С Зальцбургом он порывает.
– Он к нам не вернется? – воскликнула Наннерль, не в силах поверить в Папины слова.
– Никогда.
– Не может быть! Что же мы будем делать одни в этих комнатах?
– Он больше не вернется, – повторил Леопольд. – Вольфганг переехал к Веберам и уже по одной этой причине не расстанется с Веной.
Я не верила, что он осмелится уйти со службы, мне казалось он только грозится.
– Он прислал мне двадцать гульденов, хотя обещал тридцать. Видно, зарабатывает уже меньше, чем рассчитывал, и просто хочет меня задобрить, Наннерль заплакала: – Я буду без него скучать. – Вена не так далеко.
– Но разве я соберусь туда? – Нет, она никогда не сможет простить Вольфгангу, а папа уже позабыл о ней и ее горестях и сел за письмо.
– Что вы делаете?
– Придется послать ему свое разрешение и благословение.
– Вы же сказали, что он уже уволился.
– Да. Но пусть, по крайней мере, знает: после позорного поступка Арко я не могу оставаться на стороне Колоредо.
– Хорошо, – вырвалось у Наннерль. – Можете поступать как угодно, я же не собираюсь прощать Вольфганга. Вы стольким ради него пожертвовали, а он не пожелал даже прислушаться к вашему совету.
Но мысли Леопольда уже были далеко. Он сидел за бюро впервые в жизни не находя нужных слов – и раздумывал над своей горькой судьбой. Шахтнер оказался прав: он так «преуспел», что Вольфганг навсегда покинул родной город. Вечно метался неудовлетворенный, и вот теперь это отразилось на сыне. Но ведь сам-то он так и остался прикованным к Зальцбургу. И семью не сумел сберечь. В чем же тогда он преуспел? Может, наоборот, он потерпел полный крах?
– Анна Мария… – шептал Леопольд.
Наннерль обвила руками шею отца, стараясь утешить его, приласкать.
– Девочка моя, – бормотал Леопольд, – моя маленькая девочка!
Часть восьмая. КОНСТАНЦА
59
Прошло несколько недель, прежде чем Вольфганг по-настоящему ощутил свободу. Колоредо оставил его в покое, Папа прислал согласие, а Кобенцл пригласил в свое поместье, расположенное в одном из пригородов Вены, и раны, нанесенные архиепископом и Арко, начали понемногу заживать. Он сидел за фортепьяно и думал: «Я сберег свое достоинство. Никто больше не посмеет мне приказывать, что сочинять, и когда. Это уже немалая победа».
Вольфганг работал над сонатами для фортепьяно и скрипки или музыкальных издателей, когда покой его нарушила Констанца. Он не любил, чтобы его тревожили во время работы, но сегодня появление девушки обрадовало его.
– Я напекла оладий и хотела вас угостить, – сказала
– Спасибо, отведаю с одним условием, если вы не откажетесь покататься со мной в воскресенье в экипаже.
– Но в воскресенье вы уезжаете к князю Кобенцлу? – Могу поехать днем позже. Князю все равно.
– Такой знатный господин! Он ведь может оказать вам помощь.
– Я же сказал, Кобенцл не обидится. Вы согласны составить мне компанию?
– Ехать вдвоем? Не знаю, прилично ли? Спрошу разрешении у матушки.
Неужели у Констанцы нет к нему доверия? Ведь он не какой-нибудь вертопрах. Вольфганг готов был обидеться, но передумал – Констанца, в конце концов, совсем еще девочка, ей всего восемнадцать.
– Вы отобедаете сегодня с нами, Вольфганг?
– А вы поедете со мной кататься, Констанца? Она пошла спрашивать разрешения и вернулась через несколько минут. Госпожа Вебер позволила с условием, если они вернутся домой засветло.
Вольфгангу такое условие пришлось не по душе: не понравились намеки госпожи Вебер; хотя он принял приглашение пообедать, но стал вдруг необычно молчалив и даже грустен.
Но раздражение Вольфганга как рукой сняло, когда он увидел принарядившуюся для прогулки Констанцу. Да и воскресный день выдался на редкость хороший. Все вокруг радовало: теплое июльское солнце, нарядно одетые люди на улицах, нанятый им удобный экипаж, сознание, что рядом Констанца.
Десять гульденов, так и не отосланные Папе и отложенные на случай крайней необходимости, ушли на экипаж. В кармане оставалось всего несколько монет, но Вольфганг не беспокоился. Три недели он проживет у князя Кобенцла и сэкономит на этом, да и дальнейшие перспективы не так уж безотрадны.
Констанца пришла в восторг от роскошного экипажа и радовалась, что они едут в Пратер.
– Это ведь там катается знать, правда?
– Да. Но мы вовсе не потому туда едем.
– А почему же, Вольфганг?
– Пратер – самое лучшее место для прогулки в экипаже. – И самое романтичное, подумал он.
Среди всей этой роскоши Вольфганг вовсе не казался Констанце маленьким и незаметным, как в свое время пренебрежительно высказывалась о нем Алоизия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222