– Что вас ко мне привело? – спросил Вольфганг с легкой насмешкой в голосе.
– Господин Моцарт, послушайте, пожалуйста, моего сына. Быть может, вы не откажетесь давать ему уроки.
– Но вам, должно быть, известно, что я не люблю давать уроки. Это отнимает у меня слишком много времени и мешает писать музыку.
Однако, взглянув на огорченное лицо мальчика, он прибавил:
– Ну хорошо, покажи, на что ты способен.
Мальчик уселся за фортепьяно и заиграл вещь «английского» Баха; Вольфганг слушал с бесстрастным выражением, но чем дальше играл мальчик, тем внимательнее становился Моцарт, глаза его загорелись от волнения и удовольствия и стали удивительно красивыми. Он подтолкнул отца в бок, выражая свое одобрение, и удовлетворенно кивнул. Когда мальчик закончил Баха, Вольфганг поставил перед ним одно из своих сочинений – вещь гораздо более трудную, чтобы посмотреть, насколько хорошо Ганс читает с листа. И когда тот заиграл еще более гладко, словно обретя уверенность, Вольфганг вдруг наклонился и шепнул отцу:
– Пусть ваш сын останется у меня. Из него может кое-что получиться.
– Не понимаю вас, маэстро.
Вольфганг подошел к мальчику, ласково потрепал его по голове и сказал:
– Ты играл превосходно. Играй так всегда, и ты многого достигнешь.
Взяв мальчика за руку, он ласково усадил его на диван, а затем повернулся к отцу:
– Значит, решено, я берусь обучать Ганса, но ему придется у меня жить, я не хочу спускать с него глаз. Уроки, квартира, еда – все будет бесплатно. Вам не придется ни о чем заботиться. Согласны?
Гуммель-старший пылко обнял Вольфганга и стал горячо благодарить. Какой прекрасный человек! Теперь-то Гуммель не сомневался – его Ганс непременно станет вторым Вольфгангом Амадеем Моцартом!
Ганс Гуммель переехал в дом к Моцартам и был принят как родной сын. Правда, Констанца протестовала, у них и без того много трудностей и забот, чтобы браться за воспитание чужого ребенка, но Вольфганг стоял на своем.
– Из него выйдет гениальный музыкант.
– Ты и так не знаешь, куда деваться от учеников.
– Из Ганса может кое-что получиться, не в пример прочим.
Констанца поняла, что спорить бесполезно, и постаралась примириться с новым положением. Ганс оказался милым ребенком, во всем беспрекословно слушался Вольфганга; он даже научился подражать его манере исполнения и проявлял блестящие музыкальные способности, И хотя Констанца не могла подавить недовольство, она отлично видела: Ганс сделался для Вольфганга не только одаренным учеником, глядя на него, Вольфганг снова переживал детство и горячую привязанность к отцу.
Как-то вечером, спустя несколько недель после того, как Ганс поселился у них, вернувшись домой от друзей, они кашли мальчика в гостиной – он сладко спал, растянувшись на сдвинутых вместе стульях. Была уже полночь, но Вольфганг и не думал отправлять Ганса в спальню. Новая, написанная им соната для фортепьяно только что пришла от переписчика, и ему не терпелось ее послушать.
– Станци, разбуди Ганса, только осторожно, не испугай, а потом дай ему рюмку вина – пусть взбодрится.
Однако игра Ганса огорчила Вольфганга – мальчик, обычно так уверенно читавший с листа, на этот раз с трудом разбирал ноты и никак не мог сосредоточиться. Но он не стал бранить ученика – на дворе была ночь, Ганс устал и хотел спать. И тут Вольфганг вдруг обнаружил причину растерянности мальчика. Сукно бильярдного стола оказалось порванным, по всей видимости кием. На мгновение Вольфганг пришел в ярость. Испортить его любимый бильярдный стол! И ведь он запретил Гансу подходить к бильярду без разрешения.
Ганс расплакался. Вольфганг, не выносивший слез, приласкал его.
– Разве он знал, что так получится? Папе, видимо, но легче со своим внуком, правда, Станци?
Констанца молчала. Леопольд, забрав к себе сынишку Наннерль, казалось, всю любовь и заботы перенес на внука в ущерб сыну. Интересно, задевает ли это Вольфганга, думала она. Он и словом не попрекнул отца, но они теперь гораздо реже писали друг другу.
Леопольда очень огорчало, что Вольфганг почти прекратил с ним переписку. С тоской в сердце стоял он у окна в Танцмейстерзале. Вот уже которую неделю из Вены никаких вестей. Присутствие в доме восьмимесячного внука доставляло Леопольду огромную радость, но ребенок еще слишком мал, рано его учить, как он учил маленького Вольфганга. Почтовая карета не показывалась, запаздывала из-за плохой погоды – в зимнее время такое случалось нередко. Оставалось одно: написать Наннерль. С дочерью, живущей в Санкт-Гильгене, он часто переписывался.
«Маленький Леопольд любит слушать, как я играю. Он тут же перестает плакать, и я лелею надежду, что у него окажется моцартовский слух. Дал бы только господь побольше сил, чтобы успеть воспитать его: порой я чувствую себя таким старым, неужели мне всего шестьдесят шесть? Уже несколько недель от твоего брата не приходило ни строчки, и здесь, по существу, нет ни одного умного человека, с кем можно было бы отвести душу. Прости, если я надоедаю тебе своим брюзжанием, но большинство сведений о твоем брате приходит ко мне из чужих рук.
Император согласился на постановку «Свадьбы Фигаро», и в последнем письме брат твой объяснял, что все свободное время отдает опере, потому и не пишет. Я нахожу сюжет «Фигаро» скучноватым, слишком уж много там всякой интриги и суетни, для оперы эту вещь придется значительно перерабатывать. И все-таки я уверен, что музыка понравится. Надеюсь, она окупит силы и нервы, затраченные Вольфгангом на споры и ссоры, без которых, конечно, не обойтись. Говорят, правда, что этот да Понте, пишущий либретто, – человек далеко не глупый. Ему придется пустить в ход все свои способности, чтобы ублажить Иосифа».
На следующий день от Вольфганга пришла посылка с нотами и короткое письмо – он чрезвычайно загружен, сочиняет, распределяет роли и переделывает арии, так что времени сесть за письмо просто не остается. Он посылает Леопольду два новых фортепьянных концерта, сонату для фортепьяно и скрипки и две арии из новой оперы.
Леопольд, изнывавший от скуки и жалости к себе, вдруг нашел занятие. Арии «Фигаро» оказались столь блестящи, что Леопольду и самому захотелось их спеть, а ария графини, дышавшая нежностью и сладостным томлением любви, заставила его даже прослезиться. Но потом практические соображения взяли верх, и он написал Вольфгангу, что арии хоть и прекрасны, но очень трудны: для их исполнения потребуются великолепные голоса и много времени на репетиции.
Вольфганг отозвался на Папино письмо тотчас же и сообщил, что впервые в жизни располагает певцами, достойными исполнять его арии.
Вольфганг знал всех певцов и остался доволен распределением ролей. Роль Фигаро, как он и рассчитывал, была поручена Бенуччи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222