Свой новый струнный квартет он писал в ре миноре, сочетая в нем драматизм и грациозность. Даже работая над первой частью Allegro moderato, воплощающей ту строгую уравновешенность и красноречивую выразительность, которые он открыл в русских квартетах Гайдна, он не мог ни на минуту забыть ужасающую детскую смертность в Вене, и мысль о неотвратимости судьбы пронизывает весь ре минорный квартет.
В воображении своем он постоянно возвращался к женщине, которая произвела на свет его самого, и думал, неужели и Мама, когда носила его в своем чреве, страдала так же, как страдает теперь Констанца? Он смирился с тем, что Папы и Наннерль нет с ним рядом, но не допускал и мысли, чтобы Мама могла оставить его в такой момент. Госножа Вебер предлагала поселиться у них, но Констанца отказалась; это вызовет лишние волнения, сказала она, не придавая значения тому, что мать находилась в соседней комнате и могла услышать.
Вторая часть квартета была мелодична, как и положено Andante, и полна скорбных, сумеречных мотивов. Мама, наверное, спала так же беспокойно, как Констанца, но все-таки родила семерых детей. И хотя потеряла пятерых, Вольфганг никогда не слышал, чтобы Мама жаловалась. Теперь он понимал, почему она так мечтала быть похороненной на кладбище святого Петра в Зальцбурге: именно там покоились его братья и сестры.
Для третьей части он избрал форму менуэта в темпе Allegretto. Его одолевали мысли о муках, в которых рождается человек, и в музыке, преобладала скорбь.
Все его братья и сестры родились на свет живыми, рассказывал Папа, но пятеро умерли в возрасте от шести дней до полугода. Какой жестокий удар судьбы, думал Вольфганг и молился – пусть такая же беда не постигнет их с Констанцей. На нотной бумаге он изливал переполнявшие его чувства.
В то утро, когда Констанца вдруг проснулась бодрой и веселой, он написал Папе:
«Вы должны стать крестным отцом нашего первенца, Вы не можете отказать мне в просьбе, которая идет от самого сердца, – потому что Папа, сколько он ни просил его об этом, ни разу не откликнулся, – но, так как Вы не сможете присутствовать, я попрошу кого-нибудь заменить Вас во время церемонии крещения, потому что, кто бы у нас ни родился – generis masculini или feminini, – мы собираемся назвать его Леопольдом или Леопольдиной».
Через неделю у Констанцы начались роды. Вольфганг послал за тещей. Цецилия произвела на свет четверых детей и была опытна в таком деле. Госпожа Вебер явилась незамедлительно, пригласив еще и повитуху; присутствие доктора не обязательно, сказала Цецилия, в этих делах они понимают куда меньше повитух, и Вольфганг согласился, хотя страх не отпускал его ни на минуту.
Теща не разрешила входить в спальню – его присутствие будет только мешать им и волновать роженицу.
Вольфганг вернулся к своему струнному квартету и стал работать над последней частью, Allegro ma поп troppo, с головой погрузившись в нее. Прислушиваясь к стонам Констстанцы, он переводил ее боль и страдания на язык стройной, прекрасной музыки, иначе быть свидетелем ее мучений становилось невыносимо. Его чувства всегда находили отражение в музыке. Когда терзалась Констанца, терзался и он; когда она плакали, плакал и он; когда ее, казалось, преследовал по пятам сам дьявол, об этом повествовала его музыка. И в то время, как все четыре инструмента вели каждый свою партию, искусно слипнись и четкой форме квартета, под рукой композитора рождался новый мир созвучий, передающий муки рождения и все тревоги, неразрывно связанные с ним.
В комнату вдруг вошла госпожа Вебер – ей понадобились таз и горячая вода. С минуту она смотрела на Вольфганга – он сидел и скрупулезно заносил на бумагу фразу за фразой– и вдруг воскликнула:
– Можно ли быть таким бессердечным! Таким черствым!
Что он должен был делать? Ему хотелось ответить ей таким же оскорблением, но нет, это было противно его натype. И он спросил – в надежде, что ребенок родится столь же совершенным внешне, как его новый струнный квартет, только без внутренней, переполняющей его тревоги.
– Как Констанца?
– Если господь будет милостив и нам улыбнется счастье, ребенок скоро появится. – И снова кинулась к дочери, заперев за собой дверь па ключ.
Томясь ожиданием, Вольфганг заново просматривал квартет, желая увериться, что не допустил ошибок, пока теща распекала его.
И в тот момент, когда ему стало казаться, что этой ночи не будет конца, госпожа Вебер, появившись в дверях спальни, с гордостью объявила: родился мальчик. Сама она родила четырех девочек – Констанца не посрамила семью Веберов и произвела на свет превосходного, здоровенького младенца.
После того как Вольфгангу было разрешено посмотреть своего первенца и он поцеловал Констанцу, отметив, что вид у обоих прекрасный, если принять во внимание, сколько им пришлось перенести, теща тут же взяла бразды правления в свои руки. Тоном, не допускающим возражений, она заявила, что останется возле Констанцы, пока та совсем не оправится. Она же нашла для младенца няньку, которая стала одновременно и кормилицей. Вольфганг счел это разумным – он не хотел, чтобы Констанца сама кормила ребенка, из страха перед грудницей.
Барон Ветцлар, прослышав, что роды Констанцы сошли благополучно, явился с визитом.
– Я сочту за честь быть крестным отцом вашего первенца, – сказал он.
Вольфганг смешался – ведь он обещал Папе, но как отказать Ветцлару, самому преданному другу, и разве нельзя при этом назвать сына Леопольдом? Пока он колебался, Ветцлар сам за него решил:
– Спасибо, Вольфганг, теперь у вас есть маленький Раймунд, – и поцеловал младенца.
Итак, младенец был назван Раймундом Леопольдом Моцартом, и Вольфганг написал Папе, объяснив, почему вынужден был так сделать, и добавил:
«Второе его имя Леопольд, и все говорят, что он моя копия, я полагаю, это должно вас порадовать».
70
Убедившись, что Раймунд Леопольд находится под надежным присмотром своей кормилицы в пригороде Вены, в Нейштифте, Вольфганг и Констанца отправились в Зальцбург. Оба не уверены были, правильно ли поступают, оставляя младенца в чужих руках, но госпожа Вебер уговорила их. Месячный ребенок не выдержит путешествия, а у опытной кормилицы, которая содержит специальный дом для младенцев, он будет прекрасно развиваться. Так уж принято растить детей – ее дети росли точно так же, ну и потом, она непременно будет сама присматривать за малышом.
Окрестности Зальцбурга очень понравились Констанце, но от страха ее бросало то в жар, то в холод. Вольфгангу хорошо – он едет домой, она же, по мере того как приближалась встреча с его родными, испытывала все большую тревогу и неуверенность в себе. Горы остались позади, карета затряслась по Линцерштрассе, и Констанца увидела крепость Гогензальцбург на вершине Монхсберга – словно железная корона, крепость увенчивала город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222